Лека с удовольствием разглядывала бы их всех дальше, но вернувшаяся Ася подтолкнула ее вперед.

– Ксюшка, смотри, кто приехал! – Весело сказала она, и Ксюха, которая, Лека зуб давала, заметила ее с самого начала, лениво вылезла из-за стола и полезла обниматься.

– Привет, – сказала она в Лекино ухо, – прости за это сборище. Скоро они разойдутся, и сможем поговорить.

Но разошлись не скоро. Сначала Ася шумно ее со всеми знакомила. Потом ее заставили сказать тост, потом что-то съесть, потом спеть песню под гитару… И только после длительного рассказа о серфинге оставили в покое и позволили откинуться в кресле уставшей спиной и немного помолчать.

Ася была очень веселой и радостной. Она суетилась, стараясь, чтобы у всех в тарелках была еда, а в бокалах вино, чтобы всем было весело. А Ксюха мрачнела на глазах – она сидела с прямой спиной, исподлобья глядя на гостей и грызла свою неизменную зубочистку.

– Покурила бы ты уже что ли, – тихо сказала ей Лека, перебираясь поближе, – а то только зубы стачиваешь.

Ксюха хмыкнула, но ничего не ответила. И вдруг – Лека глазам своим не поверила – к ней подошел Кирилл.

– Ксюш, – тихо сказал он, – можно тебя на два слова?

Она подумала, прежде чем согласиться – позерка! Но извиняюще пожала плечами в сторону Леки и вышла из комнаты.

– Интересно, узнала ли меня Ирка? – Подумала Лека, оглядывая оставшихся гостей. – Видимо, нет – даже не смотрит в мою сторону, никакого интереса. А ведь когда-то говорила, что наш секс был лучшим в ее жизни. Вот и верь после этого женщинам…

Краем глаза она смотрела на балкон, где лицом к лицу Ксюха разговаривала с Кириллом. Они махали друг на друга руками, эмоционально жестикулировали, а потом – о боже! – обнялись, и стояли так, прижавшись друг к другу, целую вечность.

– Леночка, может, ты хочешь лечь? – Ася неожиданно появилась слева, и Лека дернулась от ее голоса.

– Ась, – закипая от злости начала она, – а что у вас тут происходит?

Асины глаза дернулись в сторону балкона, и стали очень грустными.

– Идем, – сказала она, – поможешь мне на кухне.

Лека была уверена, что это только предлог, но Ася и правда поручила ей помогать – нарезать гигантский торт и разложить кусочки на блюдо. Сама она занялась завариванием чая.

– Я скоро уезжаю, Лена, – сказала она, отвечая на вопросительный Лекин взгляд, – и все мы немного из-за этого нервничаем.

– Куда уезжаешь? Надолго? – Лека начала понимать, о каком "времени" шла речь, но ответ еще больше сбил ее с толку.

– В Краснодар. Скорее всего навсегда.

Ася сполоснула чайник горячей водой и насыпала заварки. А Лека застыла с ножом над тортом и боялась пошевелиться. Значит, у них тоже? Значит, и они не смогли?

– Вы что, расстались? – Грубо спросила она. – Мне казалось, что уж вы-то точно никогда…

Ася долила воды под самое горлышко и, будто силы разом ее покинули, села на стул. Только сейчас Лека заметила, какое уставшее и печальное у нее лицо.

– Помнишь, ты говорила мне, что Ксюша устала все делать сама? Что мне нужно снова стать сильной, подняться после удара? Вижу, что помнишь. Именно это я сейчас и делаю – расправляю плечи, чтобы дать возможность Ксюше жить полноценной жизнью, встретить любимого человека и быть счастливой.

– Но ты же любишь ее! – Воскликнула Лека.

– Очень, – просто ответила Ася, – и именно поэтому уезжаю.

Больше она ничего не сказала – велела нести блюдо в комнату, и ушла, прихватив с собой чашки.

А Лека уже не хотела ничего праздновать. Она решительно не понимала, что происходит, и разговор с Асей только добавил вопросов. Если любит – почему уезжает? Может, Ксюха ей изменила? Или разлюбила? Да нет, едва ли – Лека видела, как та на нее смотрела: так смотрят только на самых важных, самых любимых, без которых и жизнь не жизнь.

– Где тортик? – В кухню просунулась Ирина голова. – Народ требует сладкого.

– Уже несу.

За чаем Лека еще более внимательно наблюдала за Ксюхой и Асей. Они вели себя так, словно ничего не происходит, словно все хорошо и чудесно – улыбались, смеялись, поддерживали беседу, и в то же время – Лека теперь знала это точно – медленно умирали.

– Как давно вы вместе? – Спросила вдруг она, на полуслове перебив вещающего какую-то чушь мужчину.

Ксюха только зубы оскалила, а Ася ответила:

– Практически всю жизнь.

И вернулась к разговору.

Три миллиона разных "почему" носились в Лекиной голове. Она едва дождалась, когда разойдутся гости, и Ася отправится на кухню мыть посуду, чтобы затащить Ксюху на балкон и вцепиться в нее мертвой хваткой.

– Не смей меня посылать, – сразу предупредила она, – все равно не отстану. Какого лешего у вас тут происходит?

Ксюха сузила глаза и достала из кармана джинсов зубочистку.

– Ася уезжает скоро, – сказала она, прикусывая кончик, – вот и все.

– Но почему она уезжает? – Не отставала Лека. – Вы так любите друг друга, и расстаетесь – почему? Почему ты ее отпускаешь?

– Именно потому что люблю.

– Бред какой-то, – потрясла головой Лека, – я не понимаю, правда…

– А кто ты такая, чтобы понимать?

Лека шагнула назад, испуганная. Ксюха наступала на нее – сильная, властная, холодная.

– Что ты знаешь о нашей жизни? Обо мне, о ней, о том, через что нам пришлось пройти?

Она цедила все это сквозь зубы, будто выплевывая.

– Ты была там? Была в моей шкуре, в ее? Что ты вообще можешь знать?

Лека сверкнула глазами и шагнула навстречу.

– Я не знаю только по одной причине: ты не хочешь рассказывать! – Вызывающе заявила она. – За все это время не ответила ни на один вопрос!

– А тебе не приходило в голову, что я не хотела отвечать? – Подняла бровь Ксюха. – Кто ты мне? Мать, сестра, подруга? С какой радости я должна быть откровенной с тобой?

– Но я была…

– Это был твой выбор. А мой – не доверять тем, кто еще не заслужил доверия. А с тебя вообще спрос особый – как и со всех, кто предавал.

Она говорила медленно, постепенно повышая голос. И вскоре они почти кричали друг на друга.

– Когда я тебя предавала? – Округлила глаза Лека.

Ксюха расхохоталась, и от этого смеха у Леки мурашки по коже пошли.

– А ты забыла? – Процедила она. – Вспомни институт, и твою любимую Светлову. Что ты мне тогда сказала? "Поигрались и хватит"? Что это по-твоему?

– Но я…

– Ты всегда и во всем видела одну свою любимую Женечку. Женечка то, Женечка се. Женечку обидели. Женечку бросили. Когда ты от нее ушла – мы вокруг нее сутками прыгали, вытаскивали. А кто вытаскивал меня? Когда ты МЕНЯ бросила? Никто. Правильно – какое вам дело было до нас, обычных людей… У вас же драмы, трагедии, надрывы. А мы так – в сторонке порыдали, кулаки покусали, да и успокоились со временем.

Она била сильно, наотмашь, и знала – Лека видела, знала – что делает очень больно.

– Так что не надо иллюзий, Лена. Я вижу тебя насквозь, всю твою натуру. Подлую, эгоистичную, жестокую. Ты переступаешь через людей как через игрушки. Как маленький капризный ребенок. И я не доверяю тебе. Ни на грамм.

– Почему…

– Почему тогда я пустила тебя в свой дом? Почему начала помогать? Потому что ты, как и любой человек, заслуживаешь помощи. Но нет, тебе захотелось большего. Ты начала лезть в мою жизнь. Ты хоть раз услышала, когда я сказала, что НЕ ХОЧУ ничего рассказывать? Нет. Ты перешагнула через это, и начала распрашивать дальше. Ты полезла к Асе. Ко мне. А зачем, Лена? Зачем тебе лезть в наши отношения? Зачем тебе знать, что и почему у нас происходит?

– Я хотела помочь, – прошептала Лека.

– А кто тебя об этом просил? – Отрезала Ксюха. – Ты как маленький ребенок, лезешь туда, куда тебя не просят, и обижаешься, когда не пускают. Хочешь помочь? Дождись, когда тебя попросят о помощи, а не суй эту помощь людям под нос. Да и не в помощи дело, я полагаю. А скорее просто в том, что, не умея строить отношения, ты постоянно, неуклонно, лезешь в чужие. Так вот, милая. Предупреждаю последний раз.

Она нагнулась к Леке вплотную, сверкая яростными глазами.

– Не лезь.

– Но вы же любите друг друга! – В отчаянии закричала Лека.

– Любим? – Угрожающе воскликнула Ксюха. – Да что ты знаешь о любви? Ты хотя бы раз делала что-то не для себя, не для своего комфорта и радости, а для любимого человека? Ты хотя бы раз отдавала себя без остатка, ни на что не надеясь взамен? Ты ждала кого-нибудь хотя бы год, два, три? Не для того чтобы дождаться, а просто так! Просто так, слышишь? Потому что любишь! Ты отказывалась от самого важного, что есть в твоей жизни, лишь бы любимый человек был счастлив? Да ты понятия не имеешь, что такое любовь. Только носом крутишь всю жизнь. Одна тебе не подходит, вторая, третья, сто сорок восьмая. Разве это любовь? Любовь – это верить. Любовь – это отдавать. Любовь – это прощать и верить снова. И отпускать. Сжав зубы, разбив в кровь кулаки, отпускать, потому что любишь. Вот что такое любовь, Лена. И не нужно говорить мне о том, чего не знаешь.

Повернулась, и вышла с балкона.

В тот же день Лека ночным поездом уехала в Питер.

Сидя внизу, на полке плацкартного вагона, она смотрела в окно, а в ушах ее набатом продолжали звучать Ксюхины слова.

Нет, нет, все это неправда, не могло быть правдой. Да, она, конечно, совершала неверные поступки. И предавала, и делала больно. Но ведь было же и что-то хорошее! Зачем-то ведь все эти люди хотели быть с ней.

И любовь… Разве то, что она чувствовала к Женьке – не любовь? А Саша? Разве не отпустила она ее? Да, через годы после ее смерти. Да, может быть, не до конца, но отпустила же, отпустила…

Она сидела, пока за окном не забрезжил рассвет, и не показались снаружи пригороды Питера. И чем больше сидела, тем яснее и четче перед ней во весь рост становилась правда. Неприкрытая ничем, голая. Правда на грани отчаяния.

В Питере ее никто не встречал – наверное, Яна не получила ночную смс, или просто не захотела приехать. И Лека поехала сама – на метро, сунув в уши наушники от плеера и покачиваясь в такт движению вагона.

Вышла на станции Комендантский Проспект, и долго шла пешком, обдуваемая холодным питерским ветром. Внизу, у подъезда, остановилась, и вытащила телефон – забыла номер квартиры. Но не успела нажать и кнопки, как дверь подъезда распахнулась, и прямо навстречу ей выскочила… Женька.


***

– Да потому что я не хочу так! – Крикнула Марина, хватая со стола чашку и изо всех сил швыряя ее в стену. – Не хочу так, слышишь? Не хочу!

Она кричала, и по щекам ее катились слезы. Волосы растрепались, домашний фартук съехал куда-то в сторону.

– Почему опять? Ну почему опять? Только все стало налаживаться, и ты снова собираешься это сделать!

Женька стояла у подоконника молча, ей нечего было сказать. С момента когда позвонила Яна прошло два часа. С момента как Марина начала кричать – полтора. И все эти часы она не знала, что ей сказать.

– Зачем она приехала? О, я знаю, знаю, зачем. Опять устала быть одна, опять вспомнила о тебе, сволочь, и помелась через полконтинента тебя искать. Ну сколько же можно, а?

Она рыдала, уперевшись руками в стол, и оттолкнула протянутую Женькой руку.

– Я же знаю, знаю, как все будет. Она позовет тебя опять. Опять к себе. И ты согласишься, потому что что я могу противопоставить этой вашей вечной любви? Свою? Но она проще, она спокойная, она другая. Куда там нашим двум неделям против ваших пятнадцати лет! Куда там моей любви против ее страстей и яростных эмоций. Что стоит моя любовь по сравнению с ее? Что стою я по сравнению с ней?

И Женька не выдержала. Сделала шаг, еще, и тихо-тихо сказала:

– Мариш. Остановись.

Марина сглотнула и послушалась. Она смотрела на Женю глазами, плавающими в слезах, дрожащая, словно маленький детеныш, напуганный кем-то жестоким.

И Женька обняла этого детеныша, притянула к себе и обняла, укрывая руками от всех бед и невзгод, от всех несчастий.

– Глупыш, – шепнула она, чувствуя, как продолжает дрожать в руках любимое тело, – твоя любовь стоит все. И ты для меня – все. Моя девочка, моя любимая девочка.

– И ты не уйдешь к ней? – Марина подняла лицо, и столько надежды было в ее теплых глазах, что у Жени защемило сердце.

– Нет, – просто сказала она, – я никуда не уйду.

Села на стул, усадила Марину к себе на коленки и начала укачивать как маленькую.

– Ленке плохо, – говорила она тихим голосом, – наверняка плохо, иначе она едва ли вот так бы приехала. Пойми – она дорога и важна для меня, и я не могу оставить ее без помощи, без поддержки. Но я больше не хочу с ней любви, я хочу только дружбы.

– Правда? – Всхлипнула Марина.

– Правда, – улыбнулась Женя, целуя ее в подбородок, – я с тобой, только с тобой, всегда с тобой, слышишь? А Ленка… Ее кусочек в моем сердце остался за ней. Но это больше не значит так много, как значило раньше. А ты значишь много. Почти все.