Она отрезала от куска мяса кусок поменьше и показала его Леке.

– Вот смотри, это, например, кусочек под названием "хорошая девочка". Ты берешь его, и начинаешь всячески увеличивать. На самом деле он такой, а ты делаешь его в два раза больше. А за счет чего? Правильно! За счет остального куска. И получается, что в счет "хорошей девочки" отжирается часть веселой, часть умной, часть сильной.

Лека только кивала, завороженная.

– Но самое смешное даже не это. Вот вырастила ты эту хорошую девочку, оттяпав от себя остальные части, и встретила человека. И он – надо же! – эту хорошую девочку полюбил. А что ты делаешь потом? Потом ты решаешь, что быть хорошей девочкой не круто, а круто быть, скажем, свободной. И – фьюить. Хорошей девочки больше нет, есть свободная и несчастный человек, который на эту свободную вообще не подписывался.

Яна бросила мясо и посмотрела на Леку.

– Понимаешь? Никто не полюбит тебя настоящую, пока ты эту настоящую им не покажешь. Всю, до капельки. Хорошую и плохую, злую и добрую, я не умею не оскорблять и девственницу. Всю.

– Да кому я нужна, настоящая, – с болью произнесла Лека.

– Может, и никому, – пожала плечами Яна, – только мне кажется, шанс что все же нужна, стоит того, чтобы попытаться.

Она кинула мясо на сковородку, высыпала следом овощи, и прищурилась на Леку.

– Кстати, в честь возвращения блудного мужа и блудного друга мы сегодня устроим маленький банкет. И я позвала Женьку.

– Одну? – Испугалась Лека.

– Нет, конечно, хмыкнула Яна, – со всем семейством. Пора Сереге и Максу узнать, что за дела творятся в датском королевстве.


***

А в датском королевстве творились шумные скандалы и споры. Женька с самого утра пыталась убедить Марину отправиться вместе на ужин. Марина сопротивлялась.

– Ты понимаешь, ЧТО это будет? – Спрашивала она обреченно. – Они меня живьем сожрут и не подавятся!

– Не сожрут, – улыбалась Женька и продолжала кормить Леку кашей, – я им не позволю.

– Но они до сих пор винят меня в смерти Олеси, и вряд ли будут готовы простить.

Марина сидела на стуле – поникшая и несчастная, держала в руках Лекиного мишку и с грустью вертела его вверх-вниз.

– Я тоже не позволю, – отталкивая ложку, заявила вдруг Лека, – тетя Марина, не бойся, я тебя защитю!

– Зайка, не "защитю", а защищу, – поправила Женька, – давай ешь, нам еще надо успеть платье твое погладить и косички заплести.

Лека снова принялась за кашу, а Марина с нежностью посмотрела на ее подвижный затылок.

– Марусь, – улыбнулась Женька, – ты не сможешь вечно от них прятаться. Ты моя женщина, они – мои друзья. Вам все равно придется как-то вместе существовать.

– Но, может быть, просто не сейчас? – Жалобно попросила Марина. – А позже? Когда они увидят, что я изменилась?

– Дорогая моя, а как, интересно знать, они увидят, что ты изменилась, если не увидят тебя саму?

На этом патетическом месте у Женьки зазвонил телефон. Она взяла трубку и передала ложку Марине, жестами показывая "покорми ребенка".

– Слушаю, – сказала в трубку.

Звонили по работе. Женька долго слушала отчет о результатах рекламной кампании, и мрачнела лицом.

– Нет, – сказала она, поглядывая, как хохочущие Лека и Марина справляются с кашей, – нет, меня это не устраивает. Сайт уже давно в сети, а продаж так и нет. И мне неинтересно слушать про сезонные коэффициенты – в моем бизнесе это не сработает.

Снова послушала и закончила:

– Просто дайте мне результат, выражающийся в прямых продажах, вот и все.

И повесила трубку.

– Плохо? – Спросила Марина, отправляя Леке в рот еще одну ложку каши.

– Плохо, – Женька устало уселась на стул и посмотрела в окно, – если так и дальше будет, то мой бизнес закончится, не успев толком начаться.

– Если тебе нужны деньги…

– Марусь, – твердо прервала ее Женька, – не начинай сначала. Я уже триста раз говорила: либо у меня получится все на ту сумму, которой я располагаю, либо нет. Третьего здесь не дано.

– Но вы могли бы хотя бы переехать ко мне, чтобы не платить за квартиру такие бешеные деньги, – сказала Марина, – почему ты оказываешься?

– Потому что не хочу торопиться.

Марина помогла Леке слезть на пол, проводила взглядом ее убегающую спину, и присела на корточки рядом с Женькой, снизу вверх заглядывая в ее глаза.

– Ты не доверяешь мне, да? – Грустно спросила она.

– Милая моя…

Женька нагнулась, целуя Марину в лоб, глаза, щеки.

– Доверяю. Конечно, доверяю. Но я хочу, чтобы все было как надо, понимаешь? Ты сама сказала, что мы обе боимся, и это правда. А у меня еще есть Лека, для которой все тоже пройдет проще, если будет идти медленно.

– А мне показалось, я ей нравлюсь…

– Ну конечно, ты ей нравишься, – засмеялась Женька, – просто дай мне еще немного времени, ладно? Совсем чуть-чуть.

Марина кивнула и забралась на Женькины колени. Обняла, укутывая волосами, прижалась.

– Коть, – прошептала она между поцелуями, – а давай мы сегодня просто никуда не пойдем?

– Да что ж это такое?! – Женька вскочила, сбрасывая Марину со своих колен, сердитая до крайности. – Мы же это уже обсудили! Сколько можно одно и то же повторять?

– Но мне страшно! – Тоже повысила голос Марина. – Как ты не можешь этого понять?

– Я понимаю! Но я понимаю так же и то, что твой страх не пройдет ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Он пройдет только тогда, когда ты встретишься с ним лицом к лицу.

Женька в сердцах стукнула ладонью по столу и отвернулась. Через секунду она почувствовала дыхание Марины на затылке, и ладони на талии.

– Не злись, – шепнула Марина, – мне просто страшно, вот и все.

– Я уже все сказала по этому поводу, – проворчала Женя, не оборачиваясь.

– Ты не поняла. Я боюсь не их реакции. Я боюсь другого.

Женька замерла в ожидании, и услышала:

– Боюсь, что они убедят тебя, что я – это твоя ошибка.

Голос Марины дрогнул, и Женька вдруг поняла: это правда. И не просто правда, а ужасная правда, которая не дает ей спать ночами и спокойно жить. Снова и снова она прокручивает в голове этот – такой возможный для нее – сценарий, и пытается успокоиться. Но ничего не помогает.

– Марусь, – Женька обернулась и положила ладони на Маринины щеки, – мы пойдем туда сегодня, хорошо? Вместе. И уйдем оттуда тоже вместе. Я тебе обещаю.

На нее доверчиво и испуганно смотрели такие карие, и такие любимые глаза. И она вдруг подумала, что карий для нее всегда был символом тепла и нежности. Вопреки синему – глубокому, но такому опасному.

– Моя девочка, – уже тише, успокаивающе, шепнула Женька, – мой ангел…

И вспыхнули глаза, и налились слезами, и руки сжались в тесном объятии. Марина плакала у Женьки на плече, а над ними – который раз – проносился мимо старый Питер, Олег, Олеся, Венеция и снова, и снова, и снова Питер.

Уносился навсегда, чтобы остаться, наконец, в прошлом.

Вечером они втроем – нарядные, с пирогом в коробке, отправились в гости. Женька одной рукой держала Марину, другой – весело болтающую Леку, и поеживалась, представляя себе реакцию друзей.

Перед дверью в квартиру они остановились, Марина поправила на Женьке воротничок блузки, и тяжело вздохнула.

– Я тебя люблю, – одними губами сказала Женька, и нажала на кнопку звонка.

– Тетя Женя! – Дверь открыла красавица Кира, и тут же бросилась Женьке на шею.

– Тетя Кира! – В тон ей воскликнула Женя и, хохоча, ответила на объятия. – Папа приехал?

– Они с тетей Леной и Максом пьют коньяк в гостиной, – сообщила Кира, краснея, – Лека, пойдем со мной, я тебе покажу новую игру на компьютере!

И ушла, ведя за собой за руку маленькую Леку. А Женька, снимая туфли, и расправляя на коленях складки длинной юбки, подумала вдруг, что время и правда ушло безвозвратно, и вот теперь Лека – это тетя Лена, а маленький смешной комочек стал Лекой.

– Коть… – Испуганно шепнула Марина, но Женька, не слушая, взяла ее за руку и повела за собой в гостиную. Рывком распахнула дверь и остановилась на пороге.

– Привет, народ, – громко и уверенно сказала она, дождалась, пока взгляды всех остановятся на ней, и без паузы продолжила:

– Знакомьтесь. Это Марина. Моя жена.

Пауза повисла такая, что ее можно было зачерпывать ложкой. Яна ухмыльнулась, сидящий рядом с ней Сергей молча поставил на столик бокал. На лице Макса невозможно было что-либо прочитать, настолько он замер и застыл. И только Лекины глаза, безумные глаза, округлившись, стали еще более синими, и в них Женька увидела такую первоклассную ненависть, что даже восхитилась на мгновение ее силой.

Все молчали. Женька сжимала в руке влажную Маринину ладонь, и чувствовала себя сильной как никогда.

– Ну так как? – Спросила она через несколько секунд. – Нам уйти, или мы можем остаться?

И тут поднялся Сергей. Он встал, подошел к Женьке, и сказал:

– Можно тебя на два слова?

Марина испуганно сжала ладонь, но Женя смотрела только на Сергея.

– Конечно, – ответила, – Марусь, присаживайся. Мы покурим, и вернемся.

Усадила Марину в кресло, поцеловала в макушку, и следом за Сергеем вышла на балкон.

Первые несколько секунд они курили молча, глядя друг другу в глаза. Затем Сергей заговорил.

– Она немедленно уйдет из моего дома, – сквозь зубы сказал он, – иначе я выставлю ее сам.

– Нет, – коротко ответила Женька, и сделала еще одну затяжку.

– Да. Она уйдет. И тогда я забуду о том, что сегодня ты притащила ее сюда.

– Тогда мы уйдем вместе.

Сергей сверкнул глазами и тяжело задышал.

– Как ты могла? – С горечью спросил он. – Как?

– Если ты готов меня выслушать, я расскажу, как, – ответила Женька, – но только если правда готов.

Сергей надолго задумался, прикурил еще одну сигарету, и кивнул.

И тогда Женька заговорила. Она рассказала ему все – о том, как Марина нашла ее, о том, что происходило между ними в поездке, о том, как многое она понимала неправильно и поняла только теперь.

– Я люблю ее, – закончила она, – и тебе придется с этим смириться.

– Знаешь, Джен, – Женька вздрогнула, услышав свое старое прозвище, – все это мне понятно. Но твои выводы строятся на постулате, что она изменилась. А по мне, так люди не меняются.

– Ты плохо слушал, – Возразила Женя, – я не сказала, что она изменилась. Я сказала, что не так уж она была виновата.

И снова скрестились в беззвучном поединке взгляды, и снова сердце ухнуло под ребра.

– Не виновата? – Переспросил Сергей. – Тебе напомнить, ЧТО она сделала?

– Напомни, – кивнула Женька, стискивая зубы.

– Она изменяла тебе! Она трахнула твоего друга!

– И что? Я простила ей это. И у нее были на то причины.

– Она сделала тебе очень больно!

– Это Я сделала себе очень больно! Вначале обожествив ее, а потом низвергнув в тартарары!

– Из-за нее умерла Олеся!

– Олеся умерла из-за меня! Это МЕНЯ не было в тот день рядом! Это Я жила с ней, не любя, только чтобы зализать раны, это Я дала ей надежду, которой не было.

Они орали друг на друга, схватившись за грудки, и сблизившись максимально близко. Орали громко, отчаянно.

– Это Я, понимаешь ты? Я! Не она, а Я все это сотворила. И это Я, черт побери, сбежала, когда она умерла! Мой грех, ясно? Мой, не Маринин. Она просто жила как могла, как умела. В чем ее вина? В том, что я хотела видеть ее другой?

– Я же спал с ней! – Отчаявшись найти другие аргументы, крикнул Сергей. – Лека спала с ней! Да половина Питера спала с ней!

– А с Лекой – другая половина! – Заорала в ответ Женька. – И половина Таганрога впридачу. Но ей ты готов это простить, ее ты не гонишь прочь. Почему так?

– Потому что она не причиняла боль моему другу!

– Правда? – Женька истерически расхохоталась, хватая Сергея уже за воротник рубашки. – Правда не причиняла? Да десяток Марин не сделали бы мне так больно, как сделала это она. Она бросила меня, молча, как вещь, даже не найдя нужным объясниться. Она на моих глазах завоевывала другую, а когда не получалось – приходила ко мне, и трахала, трахала тайно, под покровом ночи, и приговаривала, что не любит меня. Я тогда научилась плакать беззвучно, чтобы она не видела! А потом? Сколько раз она уходила и возвращалась, возвращались и уходила снова. Так почему ей ты готов это простить, а Марине нет? Почему?

Она рыдала, и била Сергея кулаками по груди, а он, растерянный, уже ничего не кричал, а только пытался ее успокоить.

– Почему ей вы прощаете все? – Снова крикнула Женька. – Даете шансы, тысячу, миллион шансов. А мне не даете ни одного? Я люблю эту женщину. Я все эти годы любила только ее. И, черт возьми, если я смогла ее простить – почему вы не можете?

Сергею наконец удалось захватить ее руками, и крепко сжать. И она забилась в его объятиях, слезами выплескивая накопавшуюся обиду и горечь. И в эту секунду дверь распахнулась, и на балкон влетела Марина.