— У тебя нет выбора, Пенелопа. Он принадлежит мне, а вскоре перейдет к твоему супругу. Мужчины со всей Британии соберутся, чтобы попытать свой шанс и выиграть его. Выходи сейчас за Томми или за любого другого, если хочешь. Но ты выйдешь замуж в этом сезоне. — Отец откинулся на спинку стула и положил руки на свой широкий ремень. — В один прекрасный день ты еще поблагодаришь меня.

— Почему ты не вернул поместье Майклу?

Нидэм вздохнул, отшвырнул свою салфетку и встал из-за стола. Все, разговор окончен.

— Начать с того, что он обращался с ним чересчур беспечно, — просто ответил отец и вышел из комнаты. Леди Нидэм поспешила за ним следом.

Пусть с их последней встречи прошло шестнадцать лет, какая-то ее часть все еще считала Майкла Лоулера, маркиза Борна, своим близким другом, и Пенелопе не понравилось, как о нем говорил отец — будто тот не представляет собой никакой ценности и еще меньше значения.

Но с другой стороны, она и не знает Майкла, ставшего мужчиной. Когда она позволяла себе о нем думать (куда чаще, чем ей хотелось бы в этом признаться), он не был юношей двадцати одного года, потерявшим все в одной глупой игре на удачу.

Нет, в ее мыслях Майкл оставался другом детства, первым в ее жизни, двенадцатилетним мальчишкой, который вел ее по грязному лугу от одного приключения к другому, заливаясь смехом в самые неподходящие моменты так, что и она не могла удержаться от смеха, пачкая грязью коленки в сырых полях, что тянулись между двумя их домами; мальчишкой, который кидал камешки ей в окно летним утром, а потом они вместе шли на рыбалку на озеро, разделявшее владения Нидэма и Борна.

Пенелопа подняла глаза, посмотрела сначала на Пиппу, моргавшую большими голубыми глазами из-под очков, затем наткнулась на взгляд Оливии, исполненный... облегчения?

На вопросительный взгляд Пенелопы Оливия ответила:

— Нет, ну в самом деле, Пенни, ты должна признать, что твое замужество поможет всем нам. Ты послужила основной причиной того, что Виктории и Валери пришлось удовлетвориться такими скучными старыми мужьями.

Как будто она это специально запланировала.

— Оливия, — спокойно произнесла Пиппа, — это не очень справедливо.

— О, чушь! Пенни знает, что это правда.

А знает ли?

Она взглянула на Пиппу.

— Я и для тебя все усложнила?

Пиппа ответила уклончиво:

— Да вовсе нет. Каслтон только на прошлой неделе сообщил отцу, что намерен ухаживать за мной серьезно, а я вроде бы не самая захудалая дебютантка.

— Его бы следовало назвать лорд Простофиля, — усмехнулась Оливия.

Пиппа фыркнула:

— Стоп! Довольно! Он любит собак. — Она посмотрела на Пенелопу. — Как Томми.

— Вот к чему мы пришли? Выбирать будущих мужей, потому что они любят собак? — спросила Оливия.

Пиппа пожала плечиком.

Но ведь так быть не должно! Молодые женщины с внешностью и воспитанием ее сестер имеют право делать выбор, основываясь на чем-то большем, чем собачье товарищество. Они должны быть баловнями общества, держать его в своих руках, влиять на происходящие события.

Но этого не случилось, и все из-за Пенелопы, которая по иронии судьбы была баловнем из баловней, когда только начала выезжать, — избранная невеста герцога Лейтона, человека благороднейшего происхождения с безукоризненными манерами. После того как сватовство расстроилось, Пенелопа (что стало настоящей трагедией для ее сестер) утратила свое положение баловня общества. Сначала она считалась для многих добрым другом, затем приятной знакомой, а в последнее время гостьей, которая, однако, уже засиделась и злоупотребляет гостеприимством.

Она не была красавицей. Не была умницей. В общем, не была ничем особенным, разве только старшей дочерью очень богатого и очень титулованного аристократа. Рожденная и воспитанная, чтобы стать женой такого же богатого и такого же титулованного аристократа.

И почти стала такой.

Да только все разом изменилось.

В том числе ее ожидания.

Как ни печально, ожидания не помогли заключить удачный брак ни ей, ни ее сестрам. Несправедливо, что ей приходится страдать из-за разорванной помолвки почти десятилетней давности, и точно так же несправедливо, что из-за этого должны страдать ее сестры.

— В мои намерения не входило усложнить для вас возможность выйти замуж, — негромко произнесла Пенелопа.

— Ну значит, тебе повезло, что ты можешь все исправить, — отозвалась Оливия, которую явно не волновали чувства старшей сестры. — В конце концов, пусть твои шансы найти приличного мужа и невелики, но мои очень даже высоки. И станут еще выше, если ты выйдешь замуж за будущего виконта.

Снова вспыхнуло чувство вины. Пенелопа обернулась к Пиппе, внимательно за ней наблюдавшей.

— Ты согласна, Пиппа?

Та склонила голову набок, обдумывая варианты ответа.

— Хуже не будет, Пенни.

«По крайней мере тебе», — подумала Пенелопа, охваченная внезапной печатью — она вдруг поняла, что готова принять предложение Томми.

Ради своих сестер.

В конце концов, она могла составить куда худшую партию. Может быть, со временем она его даже полюбит.


«Дорогой М.!

Сегодня в Колдхарборе сожгли чучело Гая Фокса, и весь клан Марбери ходил на впечатляющее представление. Я просто обязана тебе написать, потому что очень расстроилась, обнаружив, что ни один молодой человек не захотел залезть на деревянный столб, чтобы сорвать оттуда шляпу мистера Фокса.

Может быть, на Рождество ты их научишь паре-другой трюков.

Твой верный друг П.

Нидэм-Мэнор, ноябрь 1813 года».


«Дорогая П.!

Они не нуждаются в моих уроках, если там есть ты, вполне способная сама сорвать эту потрепанную шляпу. Или теперь это для леди чересчур?

Я. приеду домой на Рождество. Если будешь вести себя очень хорошо, привезу тебе подарок.

М.

Итон-колледж, ноябрь 1813 года».


Этой ночью, когда весь дом уснул, Пенелопа надела свой самый теплый плащ, вытащила муфту, взяла с письменного стола фонарь и решила прогуляться по своей земле. Ну, не совсем своей. По земле, которая прикладывалась к ее руке в браке. По земле, которую и Томми, и множество других молодых привлекательных соискателей готовы принять с радостью в обмен на то, чтобы забрать Пенелопу из ее семьи и сделать своей женой.

Как романтично!

Она прожила слишком много лет, надеясь на большее. Веря (хотя убеждала сама себя, что не стоит), что и она тоже может быть счастлива. Что может найти что-то настоящее. Нет. Она не будет об этом думать.

В особенности сейчас, когда она прямиком идет к браку, которого так надеялась избежать. Теперь она не сомневалась, что отец твердо решил выдать свою старшую дочь замуж в этом сезоне — за Томми или любого другого. Пенелопа мысленно перечислила холостых мужчин светского общества, отчаявшихся настолько, что готовы будут жениться на двадцативосьмилетней девице с разорванной помолвкой в прошлом, но ни один из них не показался ей хоть сколько-нибудь годным мужем.

Мужем, которого она сможет полюбить.

Значит, Томми.

Пусть будет Томми.

Пенелопа приготовилась к холоду, опустила лицо в плащ и натянула капюшон пониже на лоб. Хорошо воспитанные леди не гуляют в глухую ночь, она это знала, но весь Суррей спит, до ближайшего соседа много миль, а лютый холод очень подходил к горькой досаде на события дня.

Несправедливо, что разорванная помолвка из далекого прошлого привела к такому сложному и запутанному настоящему. Вроде бы восьми лет должно хватить, чтобы Лондон забыл легендарную осень 1823 года, однако Пенелопу по-прежнему преследовала эта история. В бальных залах не умолкали шепотки: в дамских салонах веера шелестели, как крылышки у колибри, заглушая негромкие разговоры, из которых она улавливала только обрывки — приглушенные рассуждения о том, что же она такое натворила, раз герцог потерял к ней интерес, и почему она считает себя настолько выше других, что отвергает прочие предложения.

Неужели она слишком многого хочет от жизни?

Вероятно.

Пенелопа поднялась вверх по заснеженному склону, на минутку остановилась на вершине холма и посмотрела на черное озеро внизу, отмечавшее границу между землями Нидэма и Борна... точнеё, бывшими землями Борна. И пока стояла так, глядя в темноту, думая о своем будущем, она вдруг поняла, что совсем не хочет спокойной жизни в пастельных тонах, кадрилей и тепловатого лимонада.

А чем, собственно, ей не подходит Томми? В конце концов, он добрый, щедрый, у него недурной характер и теплая улыбка. Он не настолько красив, чтобы привлекать внимание, и не настолько умен, чтобы его побаиваться.

Вполне подходящие качества.

Пенелопа представила себе, как берет его за руку, чтобы он сопровождал ее на бал, в театр или на обед. Представила, как танцует с ним. Улыбается ему. Мысленно ощутила его руку в своей.

Она влажная и липкая.

Вообще-то это ерунда. Нет никаких причин думать, что руки у Томми вдруг будут влажными. На самом деле они у него скорее всего теплые и совершенно сухие. И все-таки Пенелопа невольно обтерла свою руку в перчатке о юбку. Разве руки у мужей не должны быть крепкими и сильными? В особенности в фантазиях?

Так почему же не у Томми?

Он хороший друг. С ее стороны некрасиво воображать его с липкими руками. Он заслуживает хорошего отношения. Пенелопа сделала глубокий вдох, наслаждаясь резким морозным воздухом, закрыла глаза и попыталась снова... представить себя леди Томас Оллес.

Она улыбается своему мужу. С любовью.

Он улыбается ей в ответ. «Давай ударим по рукам, хорошо?»

Пенелопа открыла глаза.

Да пропади оно все пропадом!

Она начала спускаться к замерзшему озеру.

Она выйдет за Томми! Именно так поступают старшие дочери из приличных семей.

Они делают так, как им говорят.

Даже если им этого совершенно не хочется.

Даже если они хотят большего.

И тут Пенелопа увидела в отдалении огонек, там, в небольшой роще на дальнем берегу озера.

Она остановилась и прищурилась в темноту, не обращая внимания на ветер, кусающий ее за щеки. Наверное, просто вообразила. Наверное, это лунный свет блестит на снегу. Правда, луны что-то не видно.

Огонек снова мигнул. Пенелопа ахнула, сделала шаг назад и широко распахнула глаза — теперь огонек быстро передвигался между деревьями.

Она всматривалась в темноту, глядя туда, где слабый желтоватый огонек мигал в роще. Пенелопа не сдвинулась с места, но подалась вперед, словно один-два дюйма помогут ей лучше рассмотреть источник света.

Там кто-то есть.

Может быть, кто-то из прислуги, но это маловероятно. Слугам Нидэма нет нужды ходить на озеро в глухую ночь, и прошло много лет с тех пор, как последний слуга покинул Фальконвелл. После этого содержимое особняка увезли, и огромное каменное здание осталось пустым, необитаемым. Долгие годы никто не заходил в тот дом.

Нужно что-то делать.

Это может быть все, что угодно. Пожар. Злоумышленник. Привидение.

Нет, привидение — это вряд ли.

Но вполне возможно, что это злоумышленник, который задумал что-то недоброе в Фальконвелле. В таком случае необходимо что-то предпринять. В конце концов, преступникам запрещается поселяться в особняке маркиза Борна!

Если он сам не намерен обеспечить безопасность своего имения, похоже, этим придется заняться Пенелопе. Ведь теперь она имеет равные права на Фальконвелл, верно? И если особняк захватили пираты или разбойники, это наверняка повлияет на ценность ее приданого, так?

Огонек снова мигнул.

Непохоже, чтобы разбойников было слишком много, разве только источников света у них маловато. А если хорошенько подумать, то вряд ли пиратам или разбойникам захочется выбрать своей резиденцией Фальконвелл, поскольку океан от него очень далеко. Какой смысл?

И все-таки...

Остается вопрос — кто?

И зачем?

Но в одном Пенелопа была уверена. Старшие дочери из приличных семей не выясняют, откуда глухой ночью берутся странные огни.

Вне всякого сомнения, это слишком рискованно и безрассудно.

Здесь кроется большее.

Собственно, именно это и заставило ее принять решение.

Она сказала, что хочет большего, и большее — вот оно.

Мироздание действует удивительным образом, правда?

Пенелопа сделала глубокий вдох, расправила плечи и зашагала вперед. Возбуждение толкало ее к кустам на дальнем берегу озера, мешая подумать о том, как глупо она поступает.

Она одна.