— Может, не стоит так начинать вечер? — спросила Луиза.

— Конечно, нечего хныкать. Лучше выпьем.

— Выпьем, — ответила Луиза.

В этот вечер она великодушна. Мелюзину уже развезло.


3


Жан, муж Марии, развалившись на диване, заговорил о разводе Жиля — услышав от жены новость, он всю дорогу только об этом и думал.

— Ты знал? — спросил он у Тома.

— Сара меня предупредила, чтобы я не брякнул чего при встрече.

— Вот вам современный брак: женщины уходят и забирают детей. А самое-то интересное: все считают это в порядке вещей. Неужто отныне такова судьба всех мужчин? Эфемерный поставщик генов, сделавший свое дело!

Жан думал о своих четырех сыновьях. Ему была невыносима мысль, что Мария может забрать их всех, а ведь такое случалось сплошь и рядом, и те, с кем так поступали, жили не тужили, с горя не умирали. «Как изменились нравы! Или сами люди?» Он часто задавал себе этот вопрос.

— Как ты думаешь, прежде у женщин возникало желание исчезнуть со всем выводком? При том, что у них не было собственных средств к существованию? — спросил он у Тома.

— Ты имеешь в виду наших бабушек? — уточнил тот. — Хотелось ли нашим бабкам выпорхнуть из гнезда с птенцами?

Том задумался, вспомнив безмятежное лицо своей бабки на фотографии рядом со старичком, которого она любила. Ему никак не удавалось разделить их в своем воображении.

— Нет, я не в силах себе этого представить, — ответил он наконец.

Вопрос Жана был услышан всеми присутствующими.

— Ну, положим, не все современные женщины выпархивают из гнезда, хотя у многих есть для этого причины. Твоя жена, например, никогда от тебя не уйдет, как бы ты себя ни повел, — проговорил Том, обращаясь к Жану.

— Может, оттого, что ей не на что будет жить? — вставил свое слово Гийом.

— Только не начинай нести всякий вздор! — проговорил, ткнув его кулаком в плечо, Макс.

Все еще под впечатлением перепалки с Евой, он хорошо понимал Гийома и смутно сознавал, что его собственная жена не готова уйти от него, что их брак не союз, а контракт, по которому он превратился в поставщика средств.

— Материальная независимость женщин — современная основа брака, — провозгласил Том. — И это благо, поскольку если тебя любят, то уж точно не за деньги!

Макс молчал. Как бы он поступил, будь Ева независима в материальном отношении? Он тоже был бы свободнее. Однако она перестала работать, как только забеременела. Ему пришло в голову, что он не может говорить с друзьями о своей жене. Он слишком хорошо помнил свадьбу, едва скрытое удивление приятелей при виде его невесты: как, это и есть та самая Ева?

— Невесты? Они еще не перевелись! — шутил в это время Том.

Встреченная в штыки Ева тогда превратилась в фурию и не желала больше слышать о нем. Макс не пробовал тотчас же выяснить с ними отношения. Да и возможно ли это в принципе? Теперь-то он понимал, что у него не было ни единого аргумента, чтобы убедить их. Его скрутили, как овцу, а он ничего не видел, был слеп. Тень воспоминаний легла на его лицо. Каким мерзким становится прошлое, когда тебе уже известно, что тебя ждет в будущем! Он еще не опустил окончательно рук, не сдался. Его мрачное настроение сошло за усталость. «Как мы все устали!» — думал Том, глядя на Макса. Они жили ради работы. «Не жизнь, а черт знает что», — говаривал Гийом, единственный, кто как-то оборонялся от натиска текучки. «В этом году я отдыхаю ни больше ни меньше два месяца, и точка!» — заявлял он. «Ты — шеф, тебе и карты в руки», — отвечал Макс. «Мы вкалываем, чтобы платить налоги», — жаловался Жан.

Макс принял однажды решение не расторгать брак, в котором ему было невыносимо тяжело существовать. И сейчас он сказал свое слово:

— В современном человеке изменилось чувство долга. Оно исчезло.

Он говорил так, страдая от того, что у нею самого это чувство сохранилось и он не бросил семью, хотя уйти было бы с его стороны гораздо большей отвагой, поскольку это труднее. Почему одни принадлежат к породе тех, кому не под силу остаться и кому удается освободиться от семейного гнета, а другие — к породе тех, для кого уйти — немыслимо и потому недостойно? Может, как и в других областях жизни, все дело в умении быть подвижным, меняться? Поменять работу, город, страну и поменять жену — вещи одного порядка, и желание перемен появляется у одних и тех же. Он был не способен хоть как-то проанализировать этот вопрос. И больше всего его ставило в тупик: от кого это зависит — от тех, кто решает, или от ситуаций, в которых они оказываются и которые влияют на их поведение? Иначе говоря, вопрос стоял так: оказывались ли те, кто бросал жен, в более мучительных обстоятельствах, чем он сам? Или же просто хуже переносили боль? В глубине души он склонялся ко второму. Он повторил:

— У людей пропало чувство долга, они женятся, заводят детей и разводятся, словно им это ничего не стоит.

Другие были решительно против.

— Теперь считается: сохранять семью только ради детей — не лучший выход. Психологи говорят, что переставшие понимать друг друга родители вредят детям больше, чем удачный развод, — сказал Гийом.

— Удачный развод… — мрачно повторил вслед за ним Макс.

Он в это не верил.

— А что, бывают разводы без драм! — утверждал Гийом.

— Ты и правда так думаешь? — спросил Макс. Гийом кивнул.

— Но в таком случае как ты объяснишь, что в списке человеческих травм развод идет сразу вслед за трауром? — с победным видом набросился на него Макс.

Но ничто не могло переубедить Гийома.

— Ты говоришь совсем о другом, — отвечал он. — К чему, чтобы в человеке соседствовали боль и разрушительная сила? — Он догадывался, какое внутренне страдание заставило Макса так говорить, но все же не удержался: — Я думаю, наши отпрыски многое о нас знают. Они чувствуют: гармония в семье или разлад, любовь или ненависть, они даже знают, занимаются их родители любовью или нет.

— А я так не думаю. Дети ничего такого не понимают, и потому расставание родителей для них всегда неожиданность.

— Ты можешь даже употребить слово «облегчение»! — добавил Гийом.

Его огромное лицо лучилось.

— Разве с тобой можно говорить серьезно?

— Разве можно над этим смеяться?

— Что ты пытаешься нам внушить? — спросил Жан у Макса.

— Я хочу сказать только одно: чета влюбленных друг в друга родителей не станет делать усилий по обязанности, когда поймет, что все кончено, — отвечал Макс. — А если она делает усилия, то именно благодаря любви, которая еще жива.

— Ты как будто не считаешь, что это хорошо? — спросил Гийом.

— Дело не в том, хорошо это или нет, а в том, что чувство долга помогает любви выстоять, спасает в периоды упадка. И кроме того, чем больше ты для кого-то делаешь, тем больше его любишь.

— Или начинаешь его ненавидеть, — дополнил Жан. Максу было мучительно слышать это, он продолжал:

— Раньше существовало нечто вроде добродетельного кружка, на который мы больше не можем рассчитывать. Для чего нужен брак? Чтобы продлить любовь, больше ни для чего.

— А для чего продлевать любовь? — вступил в разговор Том. Для того, чтобы воспитывать детей, — ответил Макс.

— А если нет детей? — спросил Том.

— Тогда ты свободен, делаешь что хочешь, тебе не нужно вступать в брак.

— Как вы думаете, на что можно опереться? — спросил Жан.

— Может быть, на женщин, — тихо сказал Том, думавший в это время о Саре, — у них есть чувство долга.

— Ты скажешь! Они-то в большинстве случаев и являются зачинщицами развода, — возразил Гийом. — Вот возьми Жиля, ведь он не хочет разбивать семью.

— Откуда тебе знать? — удивился Макс.

— Да он все еще любит Бланш.

— Может быть, и так, но разводиться он не хочет по другой причине. Потому что его не устраивает видеться с дочерью четыре раза в месяц! Четыре раза в месяц! Ты только задумайся на минуту: этого времени не хватит, чтобы наладить с ребенком хоть какие-то отношения, — иронично заметил Макс и подвел итог: — Разводишься, потому что перестал любить жену, а что получается? Ты разлучен со своими детьми. Даже если ты смиряешься с тем, что счастье ушло, и остаешься, хотя и ворчишь, вскоре новое дело: жена вдруг замечает, что больше не любит тебя. И ты смотришь, как твоих единокровных детей уводят к какому-то типу. Потому как чаще всего жены, перестав любить, уходят, найдя замену.

— А почему Жиль не потребовал ребенка себе? — спросил Анри.

— Отказать матери-педиатру? Шутишь? — отвечал Макс. — Думаешь, хоть один судья в состоянии пойти на это?

— А почему бы и нет, — заявил Анри, — Бланш сильно загружена на работе, дома бывает мало, плюс срочные вызовы. Жиль в большей степени принадлежит себе.

— Думаю, пороха не хватило разлучить мать и дочь, — вынес свое суждение Гийом.

Было очевидно, что этот разговор заронил в Гийоме смятение. Но он молчал о себе: ему ли, которого трое его детей в конце концов возненавидели, было принимать чью-то сторону?

— И все же я считаю, что Том прав, — заявил Анри, — у женщин есть кураж, чувство долга, и они пьют свою чашу до дна.

— При условии, что их обеспечивают! — добавил Гийом. — Тогда да, они остаются в семье и как-то приспосабливаются, пусть и без любви, при них дети, дом, подруги. Но стоит тебе потерять работу, ты тут же теряешь и жену!


***

Наступило молчание. Почему они стали бередить свои раны? Просто всем хотелось бы иметь таких жен, какими были их матери и бабки: женственных, по-матерински заботливых, с чувством достоинства, а вместо этого они жили с фуриями, требовавшими разделения обязанностей! Жан и Анри повернули головы к экрану телевизора: до сих пор звук был выключен.

— Десятиминутная реклама! — сказал Анри. — Этот матч соберет зрительскую аудиторию!

Марк, до тех пор не произнесший ни слова, повернулся к Гийому:

— Жиль… это такой невысокий и плотный, странноватый на вид?

— Еще какой странноватый! — ответил Гийом.

— А жена у него была просто восхитительная, — добавил Том, — настоящая рыжая, а сложена как Юнона.

— А сколько лет они женаты? — поинтересовался Марк.

И разговор возобновился. Сколько Жилю? Сорок девять. Он встретил Бланш, когда заканчивал учебу, им было по двадцать пять, значит, они вместе больше двадцати лет. У них пятилетняя дочка. Для них рождение ребенка было приятным сюрпризом. Бланш ведь сказали, что у нее не будет детей. Забеременев, она совсем не обрадовалась, считала, что поздно становиться матерью, но когда малышка появилась на свет, она стала как все: ни о чем ином и думать не могла.

Разговор как-то сам собой зашел о личной жизни Бланш и Жиля: возникла потребность защититься от внутреннего беспокойства, которое поднял в их душах этот развод. Одно то, что брак близких им людей, чья любовь развивалась на их глазах, распался, а они и не подозревали об этом, всколыхнуло в них все пережитое: и сбывшееся, и то, на что пришлось махнуть рукой, и то, что составляло их гордость. Им необходимо было убедить самих себя, что их личная жизнь не ошибка и не ложь, и тогда обрести безмятежность духа.


***

— Бланш призналась Еве, что у них уже давно не ладится. Думаю, они перестали понимать друг друга на уровне чувств. Может, Жиль и стал ей изменять, чтобы как-то пережить это непонимание.

— А что, у Жиля были романы?

— А ты не знал! Мы все были в курсе. Она ему говорила «нет», тогда он пошел к другим, которые говорили ему «да». А она не приняла этого. Не так воспитана. Да и кто так воспитан?

— Нас всех воспитали в духе моногамности, супружеской чистоты и ревности. Хотя это и глупость, — рассуждал Марк.

— Почему же глупость? — спросил кто-то из присутствующих.

— Мораль в этой области должна изменяться в зависимости от множества факторов, — ответил Марк.

— Ну, например? — весело поинтересовался Том.

— От состояния науки, уровня гигиены и медицины, темперамента людей…

— Темперамент… с этим я согласен. Значит, по-твоему, мы могли бы не испытывать ревность?

— Думаю, мы на это способны. Ведь, в сущности, мы хорошо знаем, что существуют такие отношения между мужчиной и женщиной, в которых мало что имеет значение.

— Ты думаешь?

Конечно. И ты это знаешь. Единственная загвоздка в том, что нам самим хочется иного. Достаточно научиться относиться к этим отношениям так, как они того заслуживают: как к чему-то несущественному. Ведь мы сами, и никто иной, решаем, что важно, а что нет. Могу представить тебе все это по-иному: некоторые сексуальные отношения более значимы, чем другие, но их значимость проистекает как раз из того, что не является в них сексуальным. Не постель делает значимыми сексуальные отношения мужчины и женщины. И женщинам тут отведена главенствующая роль: от них зависит, как мы будем относиться к нашим с ними отношениям. Да-да! А все потому, что мы принудили их к этому, научили серьезно воспринимать эту сторону жизни, запретили быть легкомысленными. Нам удалось убедить их, что они дают или теряют нечто важное, соглашаясь лечь рядом с мужчиной. А сделали мы это потому, что нашей главной заботой в области морали было внушить им добродетель. Что принижает женщин легкого поведения? Мысль, что они совершают преступление, которую мы, мужчины, им внушили и в которую они уверовали. А что происходит теперь? Пытаются любить как-то иначе. А если это слишком въелось в кишки, мы вырываем свои кишки! — смеясь, рассуждал Марк. — Если ты любишь свою вторую половину, все, что делает счастливым ее, делает счастливым и тебя.