— Да, я получила знатный удар по башке.

А внутри у нее закрутилось, завертелось с новой силой: «Нужно сегодня же позвонить Жилю. Что он? Где? Куда повел эту женщину? Вернется ли домой?» И тут она с облегчением вспомнила, что он будет вынужден вернуться, поскольку его пассия замужем. «Когда же он будет дома?» Другая женщина перестала ее интересовать. Она спешила вернуться домой и позвонить ему.


2


А он улыбался и нравился другой женщине, женщине в желтом платье. Она выглядела удрученной, ведь не в ее силах было дать ему то, что он хочет: физической близости. Им же внезапно овладела прямо-таки необузданная страсть. Время от времени он останавливался и начинал шептать ей какие-то слова, казавшиеся ему необыкновенно важными, почему и требовалось остановиться. Часто это был вопрос. Он придвигался к ней, голос его становился елейным, глаза все более умоляющими. Нечто непреложно мужское вырастало перед ней в эти минуты. Он обхаживал ее. Со стороны это, может, и было неприметно, но Полина чувствовала эту силу, толкавшую его к ней. Он надвигался на нее, и как бы она ни отступала назад, словно по волшебству опять был близко. У нее возникло ощущение, что она убегает. А им владело жгучее желание дотронуться до нее. Его руки были способны схватить ее, принудить к поцелуям. Он сдерживался. Но сила, идущая изнутри, была так непомерна, что рукам его случалось самим, без его участия, совершать некие поползновения. И тогда он останавливал их, если замечал. Она же прекрасно видела, что происходит с его руками. Его возбуждение повергло ее в состояние заторможенности и некоего потрясения. К тому же она была напугана. Он же не мог представить себе ее состояние и думал: «Странная какая, как будто ждет от меня чего-то». Он совсем запутался и ни в чем уже не был уверен. В ресторане ему показалось, что он ей нравится. Даже притягивает физически. А теперь… Словом, он был озадачен. Позже он скажет: «Я чувствовал, что вы не готовы. Почему?»


***

Она и впрямь не была готова. Несмотря на вспыхнувшее к нему чувство, она не была способна пойти на большую близость. Слова пугали ее меньше, чем конкретные действия. Несмотря на трепет, который вызывал в ней альковный голос, она не смогла бы ни обнять его, ни раздеться, ни быть с ним. Для него же сжать ее в объятиях и стать ее любовником было бы проще простого. Она шла рядом, скованная, без единой мысли в голове. Она была не способна не то что сделать, а даже вообразить все то, что могло бы произойти между ними: сами любовные объятия, возвращение домой, ложь мужу. Пока что для нее все остановилось на уровне галантных ухаживаний. Кроме того, ей было стыдно за то, что она кокетничала, заводила его, стыдно за все. С самого начала все выглядело смешным, было сплошным притворством, скрывавшим инстинкт, управлявший их поступками.

На сей раз инстинкту не удалось одержать победу. Внутренний голос говорил ей: «Позднее». Все конкретное отодвигалось на потом, сейчас было важно лишь это колдовское душевное сродство, смех — все то, что подстегивало соблазнять, быть обожаемой. Именно потому, что она не была девочкой и знала вполне определенные и безудержные формы, которые принимало близкое к исполнению желание, она и защищалась. Она испытывала раздвоение: от страсти и опьянения кружилась голова, но ничто реальное не было возможно. Словно ее чувства были химерой. В действительности это было не так, но без подготовки, без привыкания иначе быть не могло. Пусть в эту минуту ей и казалось немыслимым раскрыться навстречу своему кавалеру, она знала: однажды это случится.

Был еще ребенок, она чувствовала, как он толкается. Улыбка сошла с ее лица, когда она задумалась, а можно ли безнаказанно подставить свой живот и дитя от одного мужчины другому. Он понимал: что-то ее заботит, но, конечно, никак не мог бы догадаться, какая нешуточная битва завязалась в ней, каким непримиримым представлялось ей противопоставление страсти и обязательств перед будущим ребенком.

— Вы хорошо себя чувствуете? — поинтересовался обольстительный голос. — Хотите вернуться?

Она даже не расслышала.

— У вас усталый вид, — проговорил он, словно вдруг вспомнил о чем-то.

Так оно и было: он стал думать о ее беременности, о которой на время забыл.

— Я заставляю вас идти пешком, хотя вы устали. Мне нет прощения.

Она заверила его, что все в порядке, и настояла на том, чтобы продолжать путь. При этом ее хорошенькое лицо приняло обиженный и упрямый вид, который он счел в высшей степени изысканным. «Она несравненна».

— Несравненная Полина! — вырвалось у него, но она не услышала, заблудившись в одолевавших ее противоречивых чувствах. Тревога нарастала: любовь уже увлекла ее за собой, отступать было поздно, они на всех парах летели вперед, его присутствие стало ей необходимым, а без него — она уже предчувствовала — будет мука.

Поняв, что что-то все же неладно, он подумал о муже.

— Мы должны пойти в клуб, — вдруг заявил он, остановившись. — Мне не следовало вас так задерживать. Они могут говорить о вас, обо мне, как-то сопоставить. А что скажет ваш муж, если догадается?

— Но как им догадаться? Откуда им знать?

Ложь делала их сообщниками, тайна устанавливала фамильярные отношения.

— Вы правы, — согласился он, забыв о том, что по неосторожности все рассказал своей жене. — И все же… Мне кажется, мы должны туда пойти поодиночке.

— Право, не знаю, удачно ли ваше предложение, я не умею скрывать правду, — краснея, проговорила она.

— Так говорят все великие лжецы, — рассмеялся он.

Она внутренне согласилась с ним, потому как, не признаваясь себе в этом, лгала редко, но метко. И все же продолжала сопротивляться:

— Уверяю вас, это не очень удачная идея.

— Напротив, это прекрасная идея. Вы пойдете первая, словно заглянули в клуб после вашего ужина.

— А если я покраснею при виде вас?

— Не покраснеете. Ведь никому ничего не известно. Будьте покойны, только вы и я знаем о сегодняшнем вечере. Чего ж вам смущаться? — твердо заявил он.

— А вашей жены там, случайно, не будет?

— Не знаю. Не думаю. Она теперь редко появляется на людях.

— Вам будет неприятно застать ее там?

У нее было необъяснимое желание все время возвращаться к его жене.

— С тех пор, как я вас встретил, это уже не имеет значения.

Голос его был таким медоточивым, что она в очередной раз удержалась от того, чтобы сказать ему, что он преувеличивает. Но как было отказаться от удовольствия ощущать себя богиней, которой поклоняются? Он же знал, что когда-нибудь она попадется в сети, сотканные из шепота и нежных речей.

— Ну что ж, поедемте в клуб! — проговорил он так, словно ему самому нужно было убедиться в правильности своего решения, в то время как его манила мечта об уединенной комнате.

— Вы считаете, надо ехать? — спросила она, чувствуя, что не нужно было задавать этого вопроса. — К чему это приведет?

Он остановился, схватил ее за руку и, сверля глазами, воскликнул:

— Известен ли вам другой способ продолжить этот вечер? — Но поскольку она ничего не отвечала на эти пронзившие все ее существо слова, он добавил: — Я так и думал, другого способа нет, ну так и не спорьте!

Заметив, как она сжалась, он рассмеялся и прошептал:

— Я не хочу, чтобы этот вечер кончался. — Руки ее он не выпустил.

Волна чувственности поднялась в ней от этого соприкосновения, в сущности, такого невинного! Идиллии превращают нас в дураков.


3


Словно зыбь по воде проходило волнение по группе мужчин, собравшихся у телевизора. Кураж черного боксера действовал на них возбуждающе. Титулованный чемпион мира прятал перекошенное злобой лицо в кулаках. Это был худой и бледный человек небольшого роста, выражение его лица определялось жалко повисшими усами. Когда он открывался, чтобы самому нанести удар, гримаса, искажавшая его черты, была такой отталкивающей, что ни один зритель не желал бы оказаться на месте побежденного победителя: все были настроены против него и желали его поражения. Красота или уродство уже изначально формируют отношение к их носителю, что само по себе несправедливо. Возможно, лишь по причине неприятной наружности ему не дано было завоевать публику.

— А этот-то, смотри-ка, подводит к нокауту, — прокомментировал Том. — У того ситуация трудная, и глазом не успеешь моргнуть, как он может оказаться на ковре, — заметил он по поводу красавца цвета черного дерева.

Том старался оживить происходящее на ринге, опасаясь, как бы кто из друзей не счел бой выигранным и не был разочарован.

— В спорте всегда так: ничего нельзя предугадать до самого конца! В любом виде есть не способные выиграть, это называется страхом перед победой.

— Разве такое бывает?! — поразился Гийом, преуспевающий в своем деле, даже не задумываясь, как ему это удается.

Время от времени Гийом подливал вина в бокалы. Те, с кого было довольно, делали ему знак рукой, другие кивали. Матч смотрели молча. Черный боксер подпрыгивал на своих изящных ногах. Он мог выиграть, он это заслужил, но исход матча был все же далеко не очевиден! Гонг возвестил об окончании раунда. Раздался дружный вопль на трибунах. Зрители, увлеченные поединком, перестали обращать внимание на девушек в мини-юбках.

— Бедняжки! — в шутку пожалел тех Том.

«Как Жиль мог пропустить такой матч!» — «Он больше не увлекается боксом?» — «Увлекается, еще как! С детства помешан». — «Тогда где он?» — «Бог его знает». — «Может, женщина?» — «Я бы очень удивился». — «А я бы нисколько. С тех пор, как Бланш от него ушла, он твердит, что предпочитает жить один: мол, не получилось с ней, не выйдет и с другой. Этот развод для него как ушат холодной воды. Он так изменился». — «Как это изменился?» — «Поговори с ним, он тебе расскажет, что был последним дураком, что нужно было меньше увиваться за юбками». — «В нашем возрасте и не думать о бабах! Да как это возможно?»

— Том, не преувеличивай!

— Я и не преувеличиваю, я знаю. Я смотрю на женщин, ты смотришь на женщин, на их грудь, задницу, и даже если у тебя с ними ничего нет, все равно ты думаешь об этом, как и о том, почему это недозволено, почему нельзя иметь сразу многих, почему нельзя их потрогать, поглядеть на них!

Все смеются.

— Снова-здорово, — недовольно тянет Жан.

— Ну ты и тип! — хохочет Гийом, в шутку боксируя Тома.

— Только не о женщинах! — взмолился Анри.

— Я тоже думал, тема исчерпана, — поддерживает его Жан.

— В любом случае развестись не означает автоматически попасть на облака. Это дорогое удовольствие… — с веселым выражением лица произнес Гийом.

— Ты у нас специалист! — смеется Том.

— О да! По этой части, — отвечает Гийом. — Сколько Жиль отстегнет Бланш?

— Они еще не все обговорили, но он хочет быть щедрым — ради дочки. Хотя где гарантия, что средства пойдут на нее?

— Сдается мне, он доверяет жене.

Разговор был прерван неистовыми воплями Макса и Марка:

— Последний раунд!


***

Все затаили дыхание. Страх за того, кому они не в силах были помочь, переполнял их. Как они все дружно ненавидели белого коротышку! Как его только не называли!

— Придурок! Так и прет, хочет сбить с катушек! Ну давай же! — подбадривал Том черного атлета. — Ну давай, врежь ему в пятак, чтоб сел на задницу!

Черный боксер ушел в защиту, белый нападал. Затем два цвета смешались; чтобы заглушить град сыплющихся на него ударов, черный вцепился в белого. И тут раздался гонг: конец боя. Красавец стоял возле веревочного ограждения, вынимая капу и поднимая руки в знак победы. Все повскакали с мест, хохоча и тормоша друг друга.

— Дождемся решения рефери. Всяко бывает, — остудил их пыл Том.

Проигравший, по их мнению, заворачивался в халат и покидал ринг. Лицо его было искажено яростью, подбородок дергался. Победа досталась тому, кто на время матча стал всеобщим любимцем.

Марк опомнился, и первая его мысль была о жене: пришла ли она? Он беспокоился, когда она задерживалась поздно, а когда возвращалась, испытывал облегчение. Полина принимала это за ревность. Он же на самом деле беспокоился, как бы с ней чего-нибудь не случилось. Он решил пойти взглянуть, нет ли ее среди женщин, и если нет — позвонить домой. Который час? Почти полночь. Ужин наверняка уже кончился.

— Пойду на женскую половину, — бросил Марк друзьям.

— Оставь их в покое! — отозвался Макс.