Джулиан стоял над Сибиллой, которая все еще лежала на толстом ковре и, повернув голову набок, смотрела на мерцание огня, совершенно не обращая внимания на собственную наготу. Колени Гриффина продолжали мелко дрожать, и он прикладывал все усилия к тому, чтобы это осталось незамеченным.

— У тебя только неделя, Сибилла…

Она повернула голову в его сторону, и неровные вспышки красного пламени, отразившиеся в ее поблескивающих глазах, казалось, могли сбить его с ног.

— Мы встретимся через неделю, — твердо повторил Джулиан, — и ты объявишь мне свое окончательное решение — согласна ли ты стать моей женой или нет. В течение этого времени ты не будешь встречаться ни со мной, ни с Люси. Ты будешь свободна в своем выборе, но, повторяю, ответ мне нужен не позже, чем через неделю.

— Хорошо, Джулиан, — прошептала Сибилла в ответ, — через неделю так через неделю.

Запнувшись на мгновение, словно борясь сам с собой, он попрощался и вышел вон из верхней террасы, оставив Сибиллу в одиночестве. Ему вдруг показалось, что покинуть ее сейчас — самая трудная задача, какая только выпадала ему в жизни.

Глава 31

Джулиан остался верен своему слову.

Целых семь дней он делал все, чтобы не попасться Сибилле на глаза, заранее вычисляя ее возможные пути перемещения по территории замка, чтобы, не дай Бог, им не довелось повстречаться. Она, в свою очередь, не выходила в зал ни к завтраку — что, впрочем, было понятно, — ни к обеду, ни к ужину. Джулиан не имел ни малейшего понятия, где она спала, где она проводила свой день, хотя несколько раз он и видел Сибиллу, полностью поглощенную хозяйственными делами, издалека, исподтишка и совершенно случайно.

Как-то раз он чуть было не столкнулся с Сибиллой, спускающейся вниз по башенным ступеням, лицом к лицу, и ему пришлось позорно спрятаться за основанием толстой колонны, откуда он смог посмотреть на нее, будучи уверенным, что она не заподозрит его в нарушении договора. Он видел, как, спустившись вниз, Сибилла остановилась перед полуоткрытой дверью комнатки Люси и, заглянув в проем, быстро побежала дальше по коридору. Намеренно ли она искала встречи? Или, быть может, она просто хотела взглянуть на его пустую постель, голый стол, несколько стульев и неразобранные вещи, доставленные из Лондона? А может быть, ее интересовало, насколько заточено перо, готовое к записям в новой расходной книге?

Теперь Джулиан с почти безумной радостью приводил в порядок свою новую комнату, осознавая, что неделя подошла к концу. Он критически обозрел плоды своего труда и, как ни странно, остался доволен, посчитав, что это помещение вполне подходят для лорда Фолстоу. Гриффин не смог удержаться от того, чтобы не бросить взгляд на свою новую одежду, в которой нашел себя весьма элегантным.

Тем не менее он явно нервничал и не хотел, чтобы это кто-нибудь заметил.

Именно поэтому, выйдя из комнаты и направившись в зал, Джулиан с удовольствием отметил, что по дороге ему не встретился ни один человек, да и сам зал оказался совершенно пуст. За одним лишь исключением. В торце одного из общих столов на возвышении расположилась женщина в темно-синем платье. Этот цвет полуночного неба, напоминающий сапфир, великолепно гармонировал с глубоким декольте, отделанным, словно облаком, светло-серой опушкой. Ее волосы были скручены в высокую прическу и накрыты золотой сеткой, испещренной мельчайшими бриллиантами.

Джулиан не мог сдержать радости, поняв, что такое убранство не могло быть беспричинно.

— Добрый вечер, леди Фокс. — Джулиан остановился в паре шагов от Сибиллы и отвесил церемонный поклон.

— Приветствую тебя, Джулиан, — отозвалась она мягким грудным голосом, не сводя с него взгляда, и ее глаза сверкнули в мерцании зажженных свечей.

Гриффин немного помолчал, пораженный красотой ее лица и борясь со внезапным волнением.

— Я подумал… Подумал, что, возможно, мы могли бы побеседовать где-нибудь в другом месте. Как бы ты отнеслась к предложению совершить небольшую конную прогулку?

— Прекрасно, — согласилась Сибилла, чуть заметно нахмурившись. — И куда же мы направимся?

Взяв ее под локоть, Джулиан помог ей подняться со стула.

— Ну… Например, мы бы могли проехаться до Фокс-Ринга.

Сибилла тихо хмыкнула и взглянула на Джулиана с высоты помоста.

— Но только при полной луне.

— Не беспокойся на этот счет. Полночь еще не наступила. Но ты должна сделать это по собственной воле.

— А я и не беспокоюсь. Магия Фокс-Ринга уже подействовала на нас обоих, когда мы побывали там в первый раз.

— То было не в счет, — запротестовал Джулиан. — Полагаю, что волшебство старых камней сыграет с нами еще раз.

Выйдя из зала, Гриффин не без удовольствия отметил, что конюхи уже успели выполнить его приказание и оседланные кони ждут их прямо около дверей. К темному седлу Октавиана был приторочен небольшой букет, а сам конь переливался серебром под лунным светом.

Сибилла беззвучно открыла рот, но все же быстро пришла в себя.

— Что это, Джулиан?

— Ты не любишь цветы? — Он дернул ее за руку, подводя ближе к коню. — Я собирал их сам…

— Скажу честно, не очень, — искоса посмотрела на него Сибилла, — но тем не менее жест весьма романтичен.

Не выпуская из рук поводьев Октавиана, Джулиан легко вскочил на своего коня — мускулистого и худощавого испанца, и, проехав вдоль стены, они покинули замок по опушенному мосту. Направив строптивых животных на запад, а потом на север, Сибилла и Джулиан обогнули Фолстоу, и он увидел крошечное свечение на далеком холме, напоминающее звезду, зацепившуюся за вершину.

Но Сибилла не заметила этого чуда, а Гриффин всеми силами стремился отвлечь ее до тех пор, пока они не спустились в долину, где деревья, теперь уже полные свежей зелени, не заслонили холм из виду.

— Кстати, я переехал в новую комнату.

— Я знаю.

— Ты что шпионила за мной? — поддразнил Джулиан.

— Я просто подумала, что эта комната, должно быть, значительно удобнее той, что была у тебя прежде. Кстати, комната Люси тоже прекрасна. А комнату, которую ты занимал раньше, можно обустроить для работы. Она подойдет для этого, как ты считаешь?

— Она просто идеальна, — ответил Джулиан, нисколько не кривя душой, — и прежде всего тем, что находится в отдалении. Там есть возможность собраться с мыслями, будучи уверенным, что никто не помешает.

— Это точно. Морис считал, что эта комната — лучшая во всем замке.

— Сибилла, — тихо заметил Джулиан, — может быть, это не мое дело, но мне кажется, что ты имеешь полное право называть его отцом. Представь, какую боль он бы испытал, если бы ты не называла его так при жизни.

Она надолго погрузилась в раздумья, в то время как их кони пересекли долину и начали новый подъем. Джулиан не понимал, как Сибилла все еще не замечает снова появившегося перед глазами свечения и присоединившегося к нему слабого гудения множества голосов.

— Да, пожалуй, ты прав, — согласилась Сибилла, — причем не только на этот счет. Эй… Постой, что за чертовщина?

Они выехали на вершину, и теперь свечение превратилось в прямой луч. По обеим сторонам глинистой дороги выстроилось в ряд множество факелов. Все жители Фолстоу — простолюдины и крестьяне, мужчины и женщины, старики и дети, — одетые в свои лучшие праздничные наряды, склонили перед Сибиллой головы в знак глубокого уважения и любви. Казалось, что даже местные дворняжки, вечно путающиеся под ногами, и те притихли. Подданные Сибиллы растянулись вдоль всей дороги, простирающейся через лощину и снова поднимающейся на следующий холм, туда, где находился Фокс-Ринг и где свет становился еще ярче.

Среди старых руин было светло, как в солнечный день. К каждому монолиту было прикреплено по отдельному факелу, а на лежащих более мелких камнях мерцали зажженные свечи. Шумная толпа окаймляла каменное кольцо, и при появлении всадников по ней пробежал радостный гул.

— Что это? — изумленно и даже с некоторым страхом переспросила ошеломленная Сибилла.

— Хм! — Джулиан не смог сдержать торжествующей улыбки. — При нашем последнем разговоре ты сказала, что не готова выйти за меня замуж, потому что не знаешь сама, кто ты есть на самом деле. Пожалуй, я и сам не знал этого до конца. Но теперь я, — он указал рукой на сотни людей, стоящих вокруг, — не только я, но и все они собрались здесь, чтобы просветить тебя на этот счет.

— Просветить меня? — удивленно вскинула брови Сибилла.

— Поехали, — кивнул Джулиан, тронув своего испанца, но она удержала Гриффина, схватив за руку.

— Джулиан, — она сделала судорожный глоток, — погоди немного. Я… Я не могу…

— Ты все можешь, — настоял Джулиан, освобождая локоть, — все можешь, я знаю. Поехали же! — Теперь уже он схватил Сибиллу за руку и не отпускал ее до тех пор, пока она не пришпорила Октавиана, понуждая его тронуться с места.

Двигаясь по живому ликующему коридору, она видела, как каждый мужчина склонял перед ней голову, а каждая женщина приседала в глубоком реверансе, произнося лишь одно слово:

— Миледи!

Плохо соображая, что происходит, Сибилла механически кивала головой направо и налево.

— Это те люди, — тихо сказал ей Джулиан, — чья жизнь и благополучие зависят только от тебя. От тебя зависит либо их нищета, либо процветание. Только ты можешь им помочь. Они могут стать не просто крестьянами, не видящими в жизни ничего, кроме воловьих хвостов и зерновых молотилок. Все они — живая часть одного из самых величайших владений Англии и гордятся этим. И в твоей власти определить каждому из них собственную важную роль.

Он увидел, как Сибилла снова судорожно глотнула воздух, но не произнесла ни слова.

По мере продвижения к центру кольца стал изменяться и статус собравшихся — крестьян сменили мясники, пивовары и молочники, а дальше скопились конюхи, повара и остальные слуги, совсем уже приближенные к Сибилле.

— Вот те люди, — снова заговорил Джулиан, — с которыми ты сможешь создать собственное маленькое государство. И эта страна станет им дороже, чем вся Англия, потому что они будут знать, что их хозяйка защитит их от всех невзгод лучше самого короля. Это клан, это единая семья, которая пойдет следом за тобой и за твоими сестрами, которая не вычеркнет из памяти честь и достоинство твоих предков. История Фолстоу не будет написана их руками на мертвом пергаменте, но останется в их сердцах, а это дорогого стоит.

Между тем возгласы «Миледи!» сменились на более близкое «Мадам!», и Джулиан не мог не заметить, что Сибилла не осталась к этому равнодушна.

— Ты их леди. Их мадам. Всегда была таковой и будешь впредь. И никакое прошлое, никакое будущее не изменят их отношения к тебе. Для всех собравшихся здесь прошлое — это не один год жизни, сопровождаемый твоей справедливостью и осознанием собственной защищенности. А будущее… Что ж, будущее — это лишь раннее утро, которым они пробудились с одной только целью помочь тебе в том, чтобы земли Фолстоу продолжали расцветать во всей своей красоте и мощи. Это ли не экзамен, который нужно сдавать всю жизнь? Если нет, то, боюсь, в целом мире не найдется более достойной и благородной задачи.

Теперь, находясь уже около самого центра каменного кольца, они остановили коней. Здесь находились только самые близкие: Клемент Кобб с матерью Этельдредой и невестой, святой отец Перри, почтенный викарий Джон Грей с епископом в окружении монахов близлежащего Холлоуширского аббатства, дед Пирса Мэллори, от старости похожий на обезьяну, счастливо улыбающийся Эрик и, конечно же, несгибаемый Уигмунд.

И уже в самом центре Фокс-Ринга, словно купаясь в мягком свете свечей, стояли Элис и Пирс, Сесилия и Оливер, и… И конечно же, старый Грейвз, держащий на руках малышку Люси, наряженную в уже знакомый алый бархат и с бриллиантовой диадемой, подаренной Сибиллой несколько недель назад и по приказанию Джулиана переделанной под размер ее маленькой головки. Лицо юной кокетки прикрывала легкая, чуть заметная вуаль.

Побледнев и испытывая небывалое смятение, Сибилла продолжала потрясенно смотреть на Джулиана широко распахнутыми глазами.

— Вот те люди, — повторил Джулиан, не повышая голоса, показывая глазами на самую середину, — которые любят тебя, как никто в этом подлунном мире… Ну, кроме меня, разумеется, — добавил он менее патетичным тоном. — Так давай же присоединимся к ним! — Соскочив с коня, Гриффин протянул ей руку.

Потрясенная Сибилла никак еще не могла осознать всей значимости того, что устроил Джулиан, однако многолетняя пелена, застилающая ее глаза, исчезла. Секреты и тайны, грязные сплетни и слухи — все, что сопровождало ее жизнь в последние годы, вдруг ушло в никуда. Незнакомые с детства стеснение и застенчивость захлестнули ее душу так, что она потеряла дар речи перед людьми, ближе которых у нее не было в целом мире. Да и что, собственно, она могла им сказать?