удалось отговорить сестру от того, чтобы найти папин пистолет и укоротить

отпущенный Эвермору срок, она кратко изложила свои дальнейшие планы,

включая намерения самостоятельно найти следующую работу и закончить

роман.

За десять прошедших с тех пор недель Дейзи исполнила и то и другое.

Ее роман рассматривался у Марлоу, а она тем временем стала самой быстрой,

самой аккуратной машинисткой и стенографисткой в бюро. Это не та

волнующая должность, о какой ей мечталось, но это было ее дело, она

преуспевала в нем, а жизнь продолжалась. Она пыталась довольствоваться тем,

что имела. Но иногда по ночам, когда гостевой дом погружался в тишину и все

остальные мирно спали, Дейзи сидела у окна, воскрешая в памяти лабиринт,

павильон или же летний домик, и вспоминала, на что похожа любовь.

Работавшие рядом с ней машинистки производили жуткую какофонию звуков.

Один из клерков промчался мимо ее стола и, широко распахнув обитую

зеленым сукном дверь, прошел в административное крыло. Дверь, по присущей

всем клеркам привычке, он оставил открытой,

Дейзи никак не могла подняться и закрыть ее, поскольку руки были заняты

печатной лентой.

Она сидела ближе всех к выходу, поэтому через открытую дверь до нее вдруг

донесся исполненный достоинства голос личной секретарши миссис Хотон.

Дейзи слышала, как та говорит по телефону:

– О да, мадам. Машинописное бюро миссис Хотон немедленно отправит к вам

стенографистку. Ваш адрес, пожалуйста?

Дейзи наконец удалось высвободить ленту и начался кропотливый процесс

наматывания ее обратно на валик прямо внутри машинки, но, когда она

услышала, что мисс Бейтмен произнесла ее имя, то, обнадеженная, прервала сие

занятие.

– Мисс Меррик? Говорите, она уже работала на вас прежде? – Последовала

пауза. – Безусловно, ваша милость. Возможно, у нее уже есть заказ, но да, я

обязательно справлюсь у миссис Хотон. Могу я перезвонить вам чуть позже?

Мэйфер, шесть… два… четыре… четыре? Да, записала.

Дейзи едва не запрыгала от радости. Даже в такой холодный дождливый

ноябрьский день отправиться на вызов куда лучше, нежели торчать в стенах

бюро. Но когда несколькими мгновениями позже появилась миссис Хотон и

остановилась возле ее стола, Дейзи удалось спрятать свой восторг под

приличествующими леди достойными манерами.

– Да, мэм? – произнесла она, поднявшись из-за стола.

– Шесть двадцать четыре, Парк-лейн, – проговорила миссис Хотон. – Маркизе

Кейн немедленно требуется стенографистка. Она спрашивала вас.

Дейзи моргнула. Мария позвонила, чтобы нанять стенографистку?

Миссис Хотон протянула ей шестипенсовик.

– Здесь должно хватить на такси до Мэйфера и на обратную дорогу на

омнибусе. Ну же, не стойте столбом, мисс, – нетерпеливо добавила она, когда

Дейзи не двинулась с места. – Хватайте свой макинтош, записную книжку,

карандаши и отправляйтесь. Не годится заставлять маркизу ждать!

– Да, мэм.

Озадаченная Дейзи поступила, как велено. Некогда Мария жила на Литтл-

Рассел-стрит, но переехала из меблированных комнат, чтобы открыть

булочную, а впоследствии вышла замуж за маркиза. Это была весьма

романтическая история, достойная, по мнению Дейзи, того, чтобы написать по

ней роман. Но непонятно, зачем Марии вдруг понадобилась стенографистка.

Единственное приходящее на ум объяснение – подруга сделала это ради нее,

ведь то, что о Дейзи спрашивала сама маркиза несомненно произведет на ее

нанимательницу самое благоприятное впечатление.

Но когда в роскошной лондонской резиденции маркиза Кейна на Парк-лейн

дворецкий забрал у нее плащ и препроводил в бело-золотую гостиную, Дейзи

обнаружила, что ее там поджидает не одна только подруга.

Рядом с блондинкой Марией на софе сидел хорошо знакомый Дейзи

темноволосый мужчина. Пока дворецкий объявлял ее имя, Дейзи застыла в

дверях, глядя, как Себастьян поднимается и поворачивается к ней. Его лицо

было серьезно, без всегдашней ироничной полуулыбки, но он был так же

красив, как прежде, и по-прежнему больше походил на исследователя, чем на

писателя. При виде него сердце скрутило от боли, но она стойко выдержала его

взгляд.

– Дейзи, – шагнув вперед, поприветствовала ее Мария.

– Мария, – рассеянно пробормотала она и, не сводя с Себастьяна глаз,

подставила щеку для дружеского поцелуя. – Ты посылала за мной?

– Я посылал, – в ответ поправил ее Себастьян. – Просто назвал адрес маркизы.

– Ты? Но зачем?

Этот вопрос вызвал у него улыбку. Один уголок рта немного изогнулся.

– Я подумал, что у нее лучше получится убедить тебя.

Поборов свое изумление, Дейзи вскинула подбородок и уставилась на него,

пытаясь не выказать, что от волнения у нее по спине забегали мурашки.

– Чего ты хочешь?

– Мне нужна стенографистка, – просто ответил он.

Прежде чем Дейзи успела еще о чем-нибудь спросить, снова заговорила Мария.

– Оставляю вас решать ваши дела, – заявила маркиза. – Если понадоблюсь, я в

библиотеке в конце коридора, – добавила она и, прежде чем Дейзи смогла

воспротивиться ее уходу, направилась к двери.

– Нет, Мария, подожди! – воскликнула Дейзи, но подруга, кажется, внезапно

оглохла. Не задерживаясь, она молча вышла из гостиной и закрыла за собой

дверь.

Повернувшись к Себастьяну, Дейзи пихнула его записной книжкой в грудь.

– И с чего вдруг тебе понадобилась стенографистка?

– Может, хочу что-нибудь написать? – предположил он.

– Я ухожу, – объявила Дейзи и развернулась к выходу, но когда Себастьян

заговорил вновь, его слова дали ей повод задержаться.

– У меня осталось кое-что твое.

Любопытство возобладало, и Дейзи, обернувшись, обнаружила, что он держит в

руках томик Байрона, тот самый, что он подарил ей в лабиринте.

– Мне сладких обманов романа не надо, – процитировал он, шагнув ей

навстречу. – Прочь вымысел! Тщетно души не волнуй! О, дайте мне луч

упоенного взгляда и первый стыдливый любви поцелуй!

Воспоминание о том дне в лабиринте принесло с собой волну новой боли,

взорвавшейся в груди.

– Прекрати! – воскликнула Дейзи. – Не нужно цитировать мне стихи о любви и

поцелуях! Я думала, что ясно дала понять, что больше никаких поцелуев не

будет. А ты ясно дал понять, что между нами не будет любви!

Себастьян протянул ей маленький томик стихов.

– Книга по-прежнему твоя.

Прикусив губу, Дейзи уставилась на экземпляр стихов Байрона в протянутой

руке. Она оставила его намеренно, вместе с «Крэнделлом». И по той же

причине.

– Я не могу принять ее, – сухо ответила она. – А теперь, лорд Эвермор, я должна

вернуться к работе. Хорошего вам дня.

– Я твоя работа, цветочек. По крайней мере, на ближайший час. Я заплатил

учреждению миссис Хотон за час твоего времени и рассчитываю его получить.

– На ее гневное восклицание он ответил извиняющимся взглядом. – Боюсь, если

ты уйдешь раньше положенного времени, то можешь потерять работу.

– Это нелепо! – воскликнула Дейзи, поборов желание выбежать за дверь. –

Зачем ты это делаешь?

Коль скоро она отказалась принять стихи, Себастьян положил томик на стол

возле софы, и тогда Дейзи заметила, что там уже лежит перетянутая бечевой

стопка страниц. Он взял ее в руки.

– Я закончил книгу. Только этим утром.

– Поздравляю, – не впечатлившись, пробормотала Дейзи. – Но ко мне это не

имеет никакого отношения.

– Совсем наоборот. Уверен, миссис Хотон будет просто счастлива позволить

мисс Меррик отредактировать, напечатать и выверить последний роман

Себастьяна Гранта, прежде чем он отправится в «Марлоу Паблишинг».

Дейзи уставилась на него, чувствуя всевозрастающий страх с оттенком паники.

– Тебе ведь не нужно печатать рукопись, – возразила она. – Ты печатаешь сам.

– Поскольку мой редактор покинул меня более двухсот страниц назад, по

крайней мере треть книги нуждается в проверке на предмет содержания. А

после ее нужно выправить и перепечатать. Я бы хотел, чтобы ты занялась этим,

любовь моя. Пока ты не одобришь роман, я никому и близко не позволю к нему

подойти. Даже Гарри.

Паника Дейзи переросла в чистый ужас.

– Я больше не работаю в «Марлоу Паблишинг», и я не твой редактор. Как,

впрочем, не корректор, не помощник, не секретарь, не соавтор и не твоя любовь.

Тебе я вообще никто и… – К глубокому ее унижению, голос сорвался, так что

ей не удалось закончить уже готовую сорваться с губ ложь. Она не смогла

сказать, что и он ей никто. – Я для тебя ничего не значу, – повторила она, дабы

подкрепить свои слова.

Дейзи вновь направилась к двери, но на сей раз она не намерена была позволить

ему остановить ее, что бы он ни говорил.

– Я сидел на кокаине.

Дейзи застыла. Медленно повернув голову, она взглянула на него через плечо и

потрясенно прошептала:

– Что?

Себастьян положил рукопись обратно на столик.

– Все началось в Париже. Не знаю почему, – пожав плечами, добавил он. –

Наверное, от скуки. Я считал, в этом нет ничего особенного, просто получу

новые ощущения, нечто, о чем можно будет написать. А затем, в Италии, я

открыл для себя, каково писать под действием наркотика, это было словно

манна небесная. Понимаешь, писательство всегда давалось мне с трудом, и

пусть мне хотелось творить, я чувствовал в себе призвание да вдобавок

заработал на том немало денег, я всегда мечтал найти способ облегчить этот

процесс.

Стиснув зубы, Дейзи сложила руки на груди.

– Каким образом меня это должно касаться?

Если он и заметил суровость в ее голосе, то не подал вида.

– Отец ненавидел меня за то, что я стал писателем, он никогда не понимал,

почему меня это заботит больше Эвермора. К тому времени, как я отправился в

Италию, я уже зарабатывал достаточно, чтобы содержать фамильное поместье.

Возможность выделять отцу квартальное содержание оказалась сладка, но, как я

уже говорил, мне всегда было нелегко писать… до тех пор, пока я не открыл для

себя кокаин. Я узнал, что если принимать наркотик, можно без малейших

усилий написать кучу книг. Не очень хороших, как ты понимаешь, зато много.

Впервые в жизни писать стало легко. Это оказалось весело. Я мог писать весь

день напролет, а потом всю ночь кутить. Я думал, что достиг нирваны. –

Себастьян замолчал, казалось, минула вечность, прежде чем он заговорил вновь.

– Эта нирвана длилась года три-четыре. А затем моя жизнь начала рушиться.

Теперь Дейзи поняла, о чем он говорил в тот день в летнем домике – кокаин был

его слабостью. Такой же, как для ее отца – бренди. Воспоминания о ранимой

тринадцатилетней девочке, которую постигло горькое разочарование, оказалось

достаточно, чтобы не дать ей разжалобиться, так что Дейзи повернулась к нему

спиной. Она направилась к выходу, но успела лишь взяться за ручку двери.

– Не уходи. – Голос Себастьяна раздался прямо у нее за спиной, он прижал

дверь ладонью, не давая открыть ее. – Пожалуйста, Дейзи, не уходи сейчас.

Просто позволь мне досказать то, что я должен.

Но она не хотела позволять. Закусив губу, Дейзи глядела на выкрашенные бело-

золотой краской дверные панели. Она не желала слушать, не желала знать об

этих вещах, не желала понимать или прощать. Она хотела уйти, и все же, когда

Себастьян отнял ладонь от двери, оказалось, что она не в силах заставить себя

открыть ее и выйти.

Дейзи стояла так в нерешительности, взявшись за дверную ручку, и слушала

продолжение его истории.

– Кокаин стал для меня важнее всего, – продолжил из-за ее спины Себастьян. –

Меня перестало волновать качество моих творений, критики принялись рвать

меня на куски, но мне было все равно. Я жил расточительно, но доходы стали

стремительно падать. И я влез в долги.

Слова сыпались из него, словно он знал, что она вот-вот сбежит, и хотел прежде

успеть объясниться.

– Дейзи, однажды ты спросила, почему люди ломают себе жизнь ради таких

вещей, но, несмотря на то что это случилось и со мной, я не могу дать тебе

ответа. Полагаю, просто наркотики притупляют нравственность. Это

единственное объяснение, которое я могу дать.

– Значит, в скандальных газетенках писали правду. – Она повернула к нему

лицо, желая использовать сие обстоятельство против него, уязвить Себастьяна