Селеста Брэдли - Самый желанный

– Э… да. Хорошо. Извините… Что?

Леди Марбрук положила руку на рукав Стикли.

– Сэр, мы хотим, чтобы герцогиня унаследовала состояние Пикеринга.

– Она этого заслуживает, – веско произнесла маркиза. – Мне не нужны эти деньги.

Леди Марбрук улыбнулась:

– Мне тоже.

Герцог кивнул.

– Но важнее всего получить заверения миссис Блейк, что она не будет возбуждать дело о краже денег ее дочери.

Стикли потянул носом. Это юридический вопрос, ведь даже герцогиню можно обвинить в преступлении.

– Миссис Блейк следовало немедленно уведомить нас о смерти ее дочери. – Тут он смягчился: – Или как только она оказалась в состоянии это сделать, учитывая обрушившееся на нее горе.

Маркиза пробормотала нечто вроде «то есть никогда», но едва ли это было возможно, ведь маркиза являла собой воплощение истинной леди.

– Мне положено то, что положено, – фыркнула миссис Блейк. – Никто не может безнаказанно воровать мои деньги, даже похожая на жердь сирота.

Стикли обменялся беспокойными взглядами с герцогом и его очаровательными спутницами. План не сработает, если эта женщина не прекратит вендетту и не признает герцогиню своей законной дочерью.

Когда Сэди проснулась в своей комнате в Брук-Хаусе, новая горничная Дирдре, та, которую она брала с собой в поездку, чистила вчерашнее платье, точнее говоря, свадебное платье Сэди. Она выбрала его потому, что оно было того уникального бледно-розового оттенка, который могут носить даже девушки с рыжеватыми волосами. В нем Сэди чувствовала себя красивой, женственной и желанной.

Сейчас казалось, что все это было давным-давно.

Новая горничная, Джейн, увидела, что Сэди открыла глаза, и улыбнулась.

– Доброе утро, ваша светлость. Прикажете подать чай? Сказать, чтобы завтрак принесли сюда?

Сэди моргнула. «Ваша светлость». Интересно, когда она привыкнет?

Принесли завтрак, потом унесли. Сэди надела шелковое утреннее платье холодного зеленоватого оттенка и пошла вниз. Она понятия не имела, чем следует заняться. Может, отправиться в Иденкорт самостоятельно и начать помогать арендаторам? Или ждать здесь, пока Грэм пошлет за ней? А этого может никогда не случиться. Или прыгнуть на ближайший корабль и жить в Америке как герцогиня Иденкорт? Там ее титул произведет должное впечатление, и она сможет обедать в обществе всю оставшуюся жизнь и не тратить при этом ни цента.

Но из всех вариантов она бы предпочла возвращение в Иденкорт. Не только потому, что Мойра и ее дети нуждаются в помощи, но и потому что те единственные сутки в Иденкорте явились для нее примером того, что значит быть дома.

«Большинство женщин не боятся, что мужья выгонят их, если обнаружат в доме».

Она сидела в парадной гостиной, когда услышала стук в дверь. Через минуту Фортескью объявил:

– Леди Тесса и мистер Сомерс Бут-Джеймисон, ваша светлость.

– Вот как? – Сэди нахмурилась. – Как… странно.

– Дорогая! – Тесса вплыла в комнату и по-родственному чмокнула Сэди в щечку. Это был первый поцелуй такого рода со стороны Тессы, и понятна неловкость Сэди, которая лишь чуть-чуть наклонилась, так что поцелуй пришелся ей в ухо. Но для мистера Бут-Джеймисона у нее нашлась вполне искренняя улыбка.

– Как поживает ваш чудесный конь, сэр?

Сомерс ухмыльнулся.

– Прекрасно, ваша светлость. Если не считать тенденцию ложиться на траву при каждом удобном случае, то больше ничто не напоминает о его приключениях.

Тесса заволновалась.

– Присядь, С… э-э-э, Са… дорогая! Сомерс настоял, чтобы я нанесла тебе сегодня визит – убедиться, что ты хорошо себя чувствуешь, и узнать, не надо ли тебе чего-нибудь. – Тесса смотрела на нее с преувеличенным восторгом. – Ты ведь ни в чем не нуждаешься, правда?

Сомерс прочистил горло.

– Тесс, мы уже все с тобой обсудили. Мне не хотелось бы напоминать тебе об этом еще раз.

Тесса хихикнула и захлопала на Сомерса ресницами.

– Да, любовь моя.

«Тесса хихикала?»

Сэди показалось, что она не проснулась, а все еще видит сны у себя наверху в постели. Нет, это не может быть сном. Должно быть, она сошла с ума, если Тесса хихикает перед ней, как девчонка, и явно волнуется!

Сэди слегка тряхнула головой и обернулась к Тессе:

– Э… Так что вы хотели мне сказать?

Тесса послала Сомерсу обожающий взгляд и глубоко вздохнула.

– Сомерс заставил меня прийти сегодня сюда, чтобы извиниться.

Это объяснение не слишком прояснило ситуацию. По отношению к Сэди Тесса сделала столько гадостей, что Сэди не могла сообразить, с чего ее тетушке лучше начать.

«Прости, я замышляла дурное против тебя», – такое начало подошло бы прекрасно, но такого никогда не случится.

– Прости, я замышляла дурное против тебя, – произнесла Тесса без всякой иронии и двусмысленных комментариев. – Мне не следовало посылать за миссис Блейк. Я думала, что вы с матерью поругаетесь, я не планировала устраивать скандал на всю страну.

Сомерс сложил на груди руки.

– Никаких отговорок, Тесса. Нужно нести полную ответственность за свои действия.

– Ну хорошо. Я, может быть, и надеялась на огромный скандал, но я понятия не имела, что тайна настолько хороша. – Она пожала плечами. – Зачем, скажи ради бога, ты вообще меня пригласила?

Сэди молчала, смотрела и удивлялась. Как смог этот безобидный молодой человек укротить такую опытную хищницу, как Тесса?

– Ничего личного, Сэди. Грэм, конечно, мой родственник, но я всегда надеялась, что наследство достанется Дирдре.

– Но, Тесса, Дирдре ведь не нуждается в деньгах, – возразила Сэди.

– Дело не в деньгах, дорогая, – твердо заявила Тесса. – Дело в победе. Победа – это всегда самое важное.

С этим словами она покинула гостиную. Сейчас все ее мысли занимал только новый возлюбленный, с которым они рука об руку вышли из дома.

Из всех людей, которые приходили и уходили из Брук-Хауса за десять лет его владычества здесь, любимицей Джона Герберта Фортескью была Софи – Сэди Уэстморленд, герцогиня Иденкорт. Подобно ему самому, она собственным умом и стойкостью сумела пробиться в жизни. Подобно ему, она совершала по пути ошибки. Им обоим приходилось лгать людям, которые заслуживали правды. Более того, эту грациозную и элегантную герцогиню тоже оставил человек, с которым больше всего хотелось быть рядом.

Фортескью наблюдал за герцогиней, пока она стояла у окна гостиной и невидящими глазами смотрела на город. Мужчина, которого она ждала, не придет. Все это знали, включая саму герцогиню. Герцога Иденкорта публично унизили. Лондон только и говорил об этом. Парки и улицы просто тряслись от смеха над его доверчивостью. Мужчина не скоро забывает подобное предательство.

«Откуда ты знаешь? Патриция отказала тебе, потому что ты трус и обманщик».

А потом она ушла и унесла с собой в ночь его разбитое сердце. Он понятия не имел, куда она направилась.

«Начни с графства Клэр. На скалах. Сколько О’Мелли живет на побережье длиной в сто миль?»

В Ирландии? Вероятно, сотни. Однако… он все же мог бы ее найти. Но что он ей скажет? Как может он отрицать, что был лжецом, что стыдился своего происхождения, что последние пятнадцать лет пытался стереть его из своей памяти?

Пока не появилась она, с изумрудными глазами, огненными волосами и интонациями голоса, напоминающими о родном доме.

Дом. Он уехал оттуда давным-давно с решением никогда больше не возвращаться, навсегда отряхнуть с ног «грязь картофельных полей», уехал искать лучшей жизни, лучшего пути… куда? В конце все дороги приводят к одному месту.

Кто будет оплакивать его, когда он умрет?

«Серебро в буфете обольется слезами,

А дверной молоток просто не переживет».

Что толку быть лучшим дворецким в Лондоне, если рядом никого нет? Зачем нужен еще один день безупречной службы без этого звонкого поддразнивающего голоса, без сияющих глаз, которые видят все нужды и заботы людей, без чудесных волос у него на подушке, когда день подошел к концу?

– Я ухожу в отставку.

Герцогиня у окна гостиной даже не вздрогнула от его внезапного заявления.

– Я вас не виню, – проговорила она, не поворачивая голову. – Вы больше не найдете другой такой девушки, как Патриция.

– Я ухожу в отставку. – Повторенные слова зазвучали более основательно. – Ухожу прямо сейчас.

Герцогиня чуть слышно рассмеялась и прислонилась лбом к стеклу.

– Я-то вас слышала, но скажите это маркизу.

– Да-да, маркизу. – О, черт! Фортескью отвернулся. У него похолодело внутри от мысли, что придется оставить господина, которому он служил столько лет. Служить такому человеку – большая честь. Подло бросать его так внезапно.

– Фортескью?

Он снова повернулся к герцогине, благодарный за короткую задержку.

– Да, ваша светлость.

– Как ты думаешь, она простит вас? – Она наконец повернулась к нему лицом. Серые глаза влажно блестели. – Я не знаю, что вы сделали, но как ужасно, что она убежала отсюда.

Фортескью кивнул.

– Я сделал… то же, что сделали вы, ваша светлость.

Она грустно улыбнулась.

– Я так и думала. Лементер сказал, что мы всегда узнаем друг друга, даже если не можем узнать себя.

«Не можем узнать себя».

– Я снова себя узнал, – произнес Фортескью, чувствуя, как бурлит его ирландская кровь. Родной дом тянул его так сильно, что трудно было дышать.

«Дом. Патриция». Эти слова значили для него одно и то же.

Герцогиня кивнула.

– Я рада за вас. Если вы еще раз услышите, что я кому-нибудь лгу, обязательно скажите мне, что я тоже должна снова найти себя.

Фортескью уважительно поклонился, и не только из-за ее титула.

– С удовольствием, ваша светлость.

Она помахала ему рукой.

– Тогда не останавливайтесь. И не беспокойтесь. Колдер сейчас – размякший от любви пудинг. Он не кусается.

Фортескью выпрямился и навсегда снял с лица маску идеального английского слуги. Потом дерзко усмехнулся в лицо одной из самых титулованных леди в Лондоне.

– Вы отличная девушка, Сэди, и если герцог упустит вас, то он просто ослепший от виски осел.

На мгновение ее глаза цвета грозовой тучи посветлели.

– Вали отсюда, парень, – ответила герцогиня. Ее пародия на ирландский диалект звучала так ужасно, что почти не отличалась от оригинала. – Скажи своему хозяину, что тебе надоело подтирать его золотую задницу.

Джон Герберт Фортескью выслушал последний приказ от английской аристократки и, развернувшись, выполнил именно то, что ему было приказано.

Сэди устала стоять у окна. Грэм не придет. А если бы даже он пришел, у нее не хватило бы духу встретиться с ним лицом к лицу. Что она может ему сказать? Да, она обманывала его, украла деньги, соблазнила, чтобы заставить жениться на ней.

И все это с благой целью? Слабое оправдание, если нет надежды, что фонд Пикеринга компенсирует ее проступки.

Сэди не знала, куда пойдет и чем займется, знала только, что оставаться здесь не хочет. Не станет же Дирдре избегать Грэма всю оставшуюся жизнь. Сэди не желала смотреть, как он заводит все новых любовниц, а иного ждать не приходится. Можно остаться и помогать Иденкорту, но она почти ничего не умеет. Сэди с удовольствием занялась бы такой работой, но боялась, что от нее будет мало толку. К тому же при встречах с Грэмом будут возникать неприятности.

Поднявшись к себе в комнату, Сэди начала собирать вещи. В один чемодан дорожная одежда. Творения Лементера – в другой. Места не хватало.

В ящике комода нашлись ее переводы. Все были на месте, от сказки о «Спящей красавице» до «Розы» и, конечно, «Золушки». Сэди охватила печаль, нахлынули воспоминания, она села перечитать «Золушку».

«Она присела на скамеечку, вытащила ножку из тяжелой деревянной туфли и сунула в туфельку, которая отлично подошла ей. Золушка встала, принц заглянул ей в лицо и узнал прекрасную девушку, с которой танцевал накануне. «Вот моя настоящая невеста!» – воскликнул он».

Зачем она мучает себя этой сказкой? Сэди отложила лист и на мгновение испытала желание швырнуть ее и все остальные переводы в огонь, но потом одумалась. В конце концов, их можно переплести и подарить Мэгги. Прощальный подарок.

Комната вернулась к своему прежнему, нежилому виду. Исчезли все признаки того, что Сэди Уэстморленд когда-то жила здесь. Сделать это было нетрудно. Честно говоря, она всегда существовала на обочине настоящей жизни. Ни настоящего дома, ни семьи, ни настоящей любви.

«Любовь моя, вечная любовь».

Сэди опустила веки, перед взором сразу возник Грэм – такой, каким она его видела в последний раз. Нельзя было позволять ему закончить свадебную церемонию. Обостренное чувство чести не позволило ему остановить венчание, но она могла убежать, крикнуть «Пожар!» или что-нибудь еще, чтобы спасти упрямого дурака от себя самого.