Лизи громко рассмеялась:

— Нет уж. Говорю совсем другие слова: «Мой красный гусар, иди ко мне. Ты, мой дикий жеребец из Пусты! Ты, мой страстный гунн! А ну, покажи маленькой Лизи, на что ты способен!»

— И он тебе позволяет?

— Еще как! Он вечно в высшем обществе, надо все время соблюдать этикет. Он хоть и магнат по всем меркам, но для меня все равно маленький озорник. Поет и смеется, а иногда, когда выпьет, пристает и грубит. Но я всегда слежу, чтобы он не выпил лишнего. Когда начинает болтать по-латыни, значит, все хорошо. Тогда выполняет все мои желания и воркует, и ластится, как влюбленный голубок, а если я скажу что-нибудь неприличное, сделаю маленькое свинство, у него сразу повышается настроение, и через пару дней он приходит ко мне с хорошим подарочком. А то вдруг нахожу у себя в кармане шкатулочку, обитую красным шелком, а в ней золотое украшение. Ни о чем просить не надо — сам до всего додумается.

— А тот бриллиантовый крестик — это от него?

— Да. А на прошлой неделе он подарил еще и браслет. Я вам так скажу, милая барышня, есть ваш мир и есть наш мир. Я бы на свои заработки ни за что бы не смогла купить тот красный веер или гарнитур для волос — все из чистого серебра, или настоящие украшения. Если водишь знакомство с благородными господами и знаешь все их привычки и подлаживаешься под них, то кое-что и тебе перепадет, даже если ты из другого мира.

Я все поняла. В качестве любовницы можно не погрязнуть в нищете — более того, можно даже обогатиться.

— Ты, наверное, думала, что он женится на тебе?

— Да. У меня были большие планы. Но он мне сказал, что не может взять меня в жены, потому что я низкого происхождения.

— Но ведь я тоже, Лизи, не из высшего общества!

— Но вы почти ихняя. Вы образованная, у вас есть гувернантка. А я должна работать, чтобы не умереть с голоду. Мой отец ведь не дворянин, как ваш. Мой папаша прислуживает у одного польского графа вторым официантом. А я-то думала, выучусь верховой езде, французскому, стану образованной девушкой, но теперь знаю, ничего мне это не даст. Генерал мне сказал, что не сможет удачно женить своих сыновей, если их мачехой будет всего-навсего маленькая кухарка. Но и расставаться со мной он тоже не хочет, фройляйн Минка. Хочет, чтобы я вместе с вами после свадьбы переехала в его венгерский замок. И потому подарил мне этот браслет.

— Что?! Значит, он хочет иметь при себе нас обеих! Тебя и меня?

Лизи кивнула. Это было уже слишком! С другой стороны, что ему оставалось? Идеальной женщины, даже с осиной талией, не бывает. Поэтому нужны две: одну он будет грубо мять и тискать, а другую — осторожно обвивать руками за талию. Как это раньше не приходило мне в голову.

— Что же ты собираешься делать, Лизи? Ты поедешь с ним?

— Не знаю, но соблазн есть.

— И ты не боишься угодить в ад?

— Нет, не боюсь. В Библии сказано, что от покаявшихся грешников исходит больше радости, чем от сотни праведников. Так лучше уж я согрешу сейчас, а позже покаюсь и этим порадую Спасителя. Вот так мы и сочтемся — Отец Небесный и я.

— А если ты умрешь до покаяния?

— Он этого не допустит.

Вдруг дверь отворилась.

— Ах, вот где ты… — в страшном волнении закричала тетушка. — Мы повсюду тебя искали. Эрмина, иди сюда! Она здесь. Что ты вообще здесь делаешь?

— Барышня захотела попробовать свежий марципан. Я ей дала маленький кусочек.

— Хорошо, Лизи. Ты уже закончила с тортами?

— Должны еще немного подсохнуть.

Тетушка проверила произведение Лизи.

— Отлично получилось, молодец. Знаешь, что? У тебя всю неделю не было свободной минутки. Иди-ка к себе в комнату и отдохни. Если ты нам понадобишься, мы позовем.

Лизи сделала книксен, сняла свой белый фартук и вышла. Тетушка подошла ко мне.

— Минка. Есть кое-какие изменения. Прибыл епископ Вестпремский, он останется здесь до понедельника. Генерал спросил у него, не сможет ли он обвенчать вас в воскресенье. Тот сразу же согласился и был страшно рад этому, поздравил его, спросил, кто невеста, и генерал так хорошо говорил о тебе, какая ты милая и образованная и как фантастически ты музицируешь. Теперь ты понимаешь, что это все значит?

— Нет, пожалуйста, скажи мне!

— Это означает, что ты не должна его огорчать!

Я искала взглядом помощи у Эрмины. Но та опустила глаза.

— Это означает, что… я должна выйти за него замуж? В воскресенье? Но я боюсь!

— Чего ты боишься?

— Боюсь супружеского долга, — выпалила я.

Со зловещим видом тетушка обратилась к Эрмине:

— Откуда она знает такие слова?

— От меня, — коротко отрезала Эрмина.

— Пресвятая Мария! Сейчас меня хватит удар. Если бы перед свадьбой девушкам говорили всю правду, ни одна из них никогда бы не вышла замуж.

— Я не собиралась просвещать Минку, я просто предупредила ее, что в каждом браке есть моменты, которые претят любой порядочной женщине.

— Это ты могла бы приберечь для себя. А сейчас что случилось, то случилось.

Она взяла марципановый шарик и положила его в рот.

— Минка, а теперь слушай меня внимательно. Такие дела не скоро делаются. У тебя еще есть время. Не ломай голову. Умная женщина всегда найдет выход из положения. Знаешь, что я тебе посоветую? Надо потянуть время, насколько возможно. А потом постараться, чтобы все прошло как можно скорее. И ты будешь ценить, когда тебя оставят в покое. Это совет замужней женщины. Но, собственно говоря, зачем мы тебя искали? Генерал пригласил нас к себе в номер, прямо сейчас. Ты должна примерить диадему, а Валери пришлет к нам Стани. Она знает, как пришпилить ее к волосам, Цилли и Штефи не умеют. Мы устроим репетицию перед воскресеньем и выпьем шампанского.

— А кто еще придет?

— К генералу? Только мы и Стани. Кто же еще должен прийти?

— Она хочет знать, придет ли Габор, — буркнула Эрмина.

Тетушка глубоко вздохнула:

— Габор не придет. Генерал отослал его в Венгрию, чтобы тот привез леди Фогоши. У нее закончился отдых.

— Он уехал, просто уехал и не… — Для меня было непостижимо, как Габор мог уехать, не простившись. Не оставив записки, не объяснившись со мной. Значит, никаких похищений? Что же… теперь и я ничего уже не хотела.

— Габор хороший сын, — мягко пояснила Эрмина, — он никогда не пойдет против воли своего отца.

Мой взгляд упал на левую руку. Кольцо! Что мне с ним делать? Вернуть ему? Никогда. Я оставлю его себе на память.

— Дети мои, — нетерпеливо сказала тетушка, — нас ждут. Минка, Его Превосходительство выписал из Будапешта твой любимый шоколад и фрукты, и печенье, и конфеты. Его апартаменты выглядят, как кондитерская. А еще он заказал для тебя нечто необыкновенное — орхидеи! Чтобы они стояли в твоей комнате и все время напоминали тебе о нем. Их доставили сегодня утром. Я видела. Это что-то невероятное, ты себе не представляешь.

— У меня нет свадебного платья.

— Я заказала для тебя платье цвета увядшей розы с кремовыми кружевами. Цвет — просто прелесть. К нему так подходят красные рубины, смотрится великолепно. Все-таки у меня есть пророческий дар. Разве не я говорила с самого начала, что диадема лучше всего подходит темноволосой невесте? Минка, сейчас же надень платье, я пришлю к тебе Цилли, чтобы затянула тебя в корсет, и мы встретимся наверху. Мне еще надо достать где-то плевательницу для персидского министра, который живет в княжеских апартаментах.

— А в чем надо поклясться, когда выходишь замуж? — спросила я Эрмину, когда мы остались наедине.

— Ты клянешься, что будешь слушаться его. Он клянется, что будет тебе верен, и оба клянутся, что будут любить друг друга — в счастье и в горе, в болезни и здравии и т. д.

Ага! Генерал готов клясться в верности в воскресенье, перед алтарем, в присутствии епископа и всего города, а в то же время дарит Лизи браслет, чтобы она последовала за ним в Венгрию в его замок, где он будет заниматься с ней «этим» на верхнем этаже. Вот они мужчины, какими я их по-настоящему увидела на Бастайгассе 7 августа.

— Нам обязательно надо к нему?

— Избежать этого не удастся, дорогая!

— Хорошо. Я пойду, но замуж за него я не выйду.

— А что же ты собираешься делать?

— Я хочу в Вену, в Йозефштадт, в пансион.

— Генерал вряд ли одобрит такое решение.

— Но вы ведь так хорошо его знаете. Вы не можете переубедить его?

Эрмина надолго задумалась.

— Ты твердо решила? Ты не хочешь выходить замуж?

— Абсолютно твердо. И я пойду наверх в том, в чем я есть — в домашнем платье. Я больше никогда не надену корсет.

— Прекрасно, дорогая… вообще никогда?

— Нет. Но ведь вы только рады этому, не правда ли?

Эрмина неожиданно обняла меня:

— Да. Но относительно свадьбы… Как мы выйдем из этой ситуации без большого скандала — для меня загадка.

— Тогда я что-нибудь придумаю, — твердо заявила я.

Ночью я снова пробралась к Лизи, постучала в дверь, и она тотчас мне открыла. Она была в ночной сорочке, но сразу же включилась в разговор, вникая во все детали.

— Лизи, я приняла решение. Я уже больше не хочу, чтобы меня похищали. И замуж тоже не хочу, но мне нужен благовидный предлог, чтобы отказать генералу. Моя тетушка ни о чем не должна знать. Гувернантке ничего путного не приходит в голову. Нужно какое-то надежное, быстродействующее средство, и результат должен быть уже завтра! И чтобы не обидеть генерала!

— Да, — сказала Лизи после долгой паузы, — есть только одно средство.

— Какое, Лизи? Говори скорее!

— Причиной для отказа может быть только заразная болезнь.

— А где мы ее возьмем? И в такой спешке?

— Корь или оспа!

— Но послушай, ведь болезнь не сразу проявляется, должно пройти время, прежде чем увидишь на лице ее следы. Сейчас ни одна живая душа в Эннсе не болеет корью, а оспа… нет уж, я не сумасшедшая, чтобы портить себе лицо.

— Это будет не настоящая оспа, — сразу же успокоила меня Лизи.

Я облегченно вздохнула:

— Ты нарисуешь мне красные пятна на лице?

Лизи презрительно покачала белокурой головой:

— Я же не дилетантка какая-нибудь. Если я за что-то берусь, то делаю это как следует.

— А что же ты собираешься сделать, Лизи? Говори быстрее, у нас мало времени.

— Что я хочу сделать?.. Даже не знаю, как вам сказать. Тут нужен большой кураж, но зато я гарантирую сногсшибательный успех.

— Я на все согласна.

— Я сделаю вам маленькие ожоги.

— На лице?

— Совсем крошечные. Я раскалю на свечке иголку, у вас в комнате, и несколько раз легонько уколю вас в лицо… вот и все. Больно не будет, но зато на лице сразу появятся расчудесные оспинки.

— А потом останутся шрамы?

— Можете полоснуть меня ножом, вот тут, — она показала на свою полную белую шею, — если останется хотя бы один малейший шрам. Я же не идиотка. Я уже себе делала такое. Вы видите хоть один шрам?

Она подставила мне свою правую щеку. Кожа была безукоризненно чиста.

— Ничего нет. Но как тебе это удается?

— Я мажу ранки лавандовым маслом, и через пару дней ожоги проходят без следа.

— Лизи, откуда ты все это знаешь?

— Случайно так получилось, барышня. Однажды, когда пекла пироги, обожгла в печи три пальца, а потом смазала маслом лаванды, и сразу перестало болеть, зажило очень быстро. И ни единого следа, — она показала мне свои руки. — Я тогда взяла себе это на заметку, и сейчас, если обожгусь, то сразу знаю, что делать: намажу лавандовым маслом — все как рукой снимает.

Я задумалась на секунду. Ну что ж, племянница императрицы ничего не должна бояться.

— Хорошо, Лизи, пусть будет оспа. А когда займемся этим?

— Прямо сейчас. Гувернантка уже спит. Идите к себе, а я следом за вами.

Через полчаса все было позади. Лицо мое горело, будто я упала в муравейник, но когда Лизи намазала мне щеки лавандовым маслом, боль, как по мановению волшебной палочки, исчезла.

Проснувшись на следующее утро, я насчитала на лице двадцать семь красных пятнышек величиной с игольное ушко, а в центре каждого выступал небольшой струп. Глядя на меня, действительно можно было испугаться.

Увидев эту картину, Цилли выронила поднос и с криком выбежала из комнаты. Потом пришел доктор Кнайфер, бросил на меня короткий взгляд и вынул из саквояжа лупу.

— Пожалуйста, не дотрагивайтесь, — слабым голосом произнесла я.

— Это быстро, — он поднес лупу к моей щеке, молча кивнул и принялся внимательно рассматривать пятна.