— А где они? — удивилась Эрмин. — В доме так тихо!

— Я отправила их играть на улице. Не очень холодно, и снег больше не идет. Они резвятся на поляне. Из-за всех этих перемен они сами не свои!

— Конечно, но они еще маленькие и плохо понимают, насколько все серьезно. По крайней мере, очень хочется на это надеяться.

Эрмин тут же упрекнула себя за эти слова. Мадлен была права: Мукки выказывал удивительную для семилетнего мальчика проницательность, а Киона точно чувствовала, когда страдают взрослые. Близнецы казались более отрешенными, но это ни о чем не говорило. Иногда они делали удивительные замечания, свидетельствовавшие об их наблюдательности.

Стоя у камина в гостиной, Тала в упор рассматривала невестку. Она даже сделала осуждающее лицо, но на самом деле это было проявлением мгновенной ревности.

«Возможно, я согласилась переехать в Роберваль в надежде хоть раз столкнуться с Жослином! Я убеждала Лору Шарден, что не испытываю никаких чувств к ее мужу, но это не так!» — думала она, злясь на себя и на эту нелепую любовь, от которой, как ей казалось, она освободилась.

— Надеюсь, я не мешаю, Эрмин, — сказала она громко. — Я заперла хижину, потушила огонь. Как грустно покидать места, которые принадлежат нам! Там я буду всего лишь индианкой на твоем попечении.

— Вовсе нет, Тала! Не говори так, — возразила молодая женщина. — Ты моя свекровь, член моей семьи. Мне кажется совершенно естественным помогать тебе, если твой сын ушел на войну. Прошу тебя, не задавай ненужных вопросов и ни о чем не сожалей! Ты правильно сделала, что пришла к нам. Мы поужинаем вместе и будем бережно хранить воспоминание о нашем последнем проведенном здесь вечере. Я так горевала о своем младенце, что забыла обо всем на свете. Теперь у меня нет выбора. Я должна быть храброй, иначе Тошан уедет и будет страдать, моя слабость сделает слабым его.

С помощью Мадлен Эрмин постаралась создать праздничную атмосферу для вечерней трапезы. Она тщательно накрыла на стол, откупорила бутылку отменного вина, одну из нескольких, купленных ею в ожидании радостных событий во время последней поездки в Квебек. Разбираться в винах своей страны научил ее импресарио Октав Дюплесси.

Настроение Талы улучшилось, и она стала жарить на углях сосиски. Фасоль с копченым салом томилась на огне. Дети, проведя много времени на воздухе, зевали от усталости.

«Господи, — удивлялась молодая женщина, наблюдая за ними, — ведь подумать только, что с завтрашнего вечера все переменится!»

Тошан вышел покормить собак и быстро вернулся с озабоченным видом.

— Не очень-то разумно оставлять малышей на дворе, — заявил он. — За забором бродят волки. И ветер поднялся. Боюсь, что будет буря, первая буря!

Он едва успел закончить фразу. На дом обрушились порывы ветра неслыханной силы. По крыше забарабанил дождь вперемешку с градом.

— Вы только послушайте! — вскричал Тошан. — Я не ошибся, страшная буря. Не знаю, сможем ли мы завтра уехать, мама?

Киона смотрела на брата с необычным выражением, в ее улыбке сквозила жалость. Эрмин заметила этот детский проницательный взгляд, полный решимости и нежности. Ей пришла в голову безумная мысль.

«Это Киона вызвала бурю, чтобы удержать Тошана здесь, возле меня! Она сжалилась над моими слезами!»

Она тут же укорила себя, что наивно поверила в эти безумные догадки.

«До чего я глупа! С каких это пор девочка пяти с половиной лет может управлять силами природы, поднимать бури? Я схожу с ума! Это такое время года, суровая квебекская зима громко вступает в свои права».

Лоранс, более пугливая из близнецов, заплакала и бросилась в объятия кормилицы. Тала покачала головой.

— Ничто не предвещало такой бури! — заметила она. — Бесспорно, природа протестует против глупости белых людей, которые только и пытаются погубить себя смертоносными орудиями!

— Прошу тебя, Тала, — прервала ее Эрмин, — не нужно еще больше запугивать детей! Лучше уложить их спать пораньше. Ведь правда, дорогие мои, вы будете в безопасности в ваших теплых кроватках?

Мукки спрятался на коленях отца. Глухие удары сотрясали дом, целиком построенный из дерева.

— Папа, — спросил он, — а ты думаешь, что волки поджидали нас, когда мы играли в снежки?

— Вовсе нет, собаки залаяли бы тогда! — уверил его Тошан. — Волки не злые, сынок! Давай, иди есть. Мама права, вам лучше поскорее лечь в кроватки.

Несмотря на толстые шторы и двойные стены, по полу гулял ледяной ветер. Эрмин охватила дрожь, она просто оцепенела от холода. Она подошла к камину, представляя себе огромное окружающее их пространство, отдающее их на волю безумства стихии. Она почувствовала себя совсем крошечной, уязвимой и снова стала горевать об отъезде мужа.

Они поужинали в молчании. Буря так грохотала, что почти невозможно было говорить. Как только дети поели, Мадлен заторопилась увести их и уложить спать. Тала задержала Киону на несколько минут, чтобы сказать ей что-то на ушко и подбодрить.

— Ты будешь спать с Лоранс и Мари, а я буду рядом.

— Мамочка, я не боюсь! — тихо ответила малышка. — Совсем не боюсь.

Киона высвободилась из объятий матери и потянулась к Эрмин, чтобы та ее поцеловала. Растроганная Эрмин взяла ее на руки.

— Я отнесу тебя в кроватку, миленькая моя! — нежно сказала она.

Прижимая девочку к себе, она всегда испытывала тихую радость. Но по дороге в комнату Киона прошептала:

— Ты довольна, Мимин?

— Да, конечно, довольна, что я с тобой, — ответила она, несколько растерявшись.

— Завтра будут печь оладьи! — добавила эта необычная девочка.

Молодая женщина нахмурилась. Кажется, эти слова означали, что завтрашний отъезд не состоится. Разумеется, никто, кроме нее, не придал бы значения этим словам ребенка.

— Возможно, ты права, — рискнула заметить Эрмин с легкой улыбкой.

Вторник, 5 декабря 1939 г.

Киона не ошиблась. Тошану пришлось отложить поездку, поскольку буря разбушевалась еще сильнее. Мадлен напекла оладий, и все с радостью воспользовались передышкой, которую устроила им разыгравшаяся стихия. Но это изменило планы будущего солдата. Он объяснял это во вторник утром Тале:

— Мама, я уеду сегодня один на санях. Уже не опасно, метель почти прекратилась. А ты отправишься в путь с Эрмин и детьми. Пьер Тибо сумеет разместить всех вас в своем автомобиле на гусеничном ходу. Я возьму с собой самый большой чемодан жены. Оставлю его на постоялом дворе, где ты будешь жить. Ты по-прежнему хочешь провести зиму в Робервале?

— Да, сынок, — отрезала индианка.

Наконец настал момент прощания, которого так боялась молодая чета. Тошан увлек Эрмин в их спальню для последнего разговора наедине. Она была настолько взволнована, что не смогла сдержать рыданий. Полный жалости, он притянул ее к себе.

— Дорогая моя, я обрекаю тебя на такую жертву! Мама права, ничто не заставляло меня идти добровольцем. У меня жена и трое детей. Лучшее объяснение моего поступка — мое собственное решение. Я должен защищать то, что мне дорого. Ты помнишь, как презрительно твой опекун, Жозеф Маруа, относился ко мне десять лет назад? Это было в сахароварне на холмах Валь-Жальбера. Для него я был всего лишь мерзким индейцем, подозрительным типом, который замышляет что-то исподтишка, даже несмотря на то, что я был крещен и носил имя своего отца.

— Но он изменил отношение к тебе с тех пор, — перебила его Эрмин. — Люди поначалу не доверяют, а потом, когда лучше узнают человека, отдают ему должное.

— Отдают должное! — внезапно взорвался он. — Как твой отец! Его не мучили моральные принципы, когда он спал с моей матерью. Она ведь всего лишь индианка. Хочу доказать всем, что у метиса не меньше мужества, чем у белого, что он не боится сражаться.

Она покорно кивнула, хотя в глубине души считала, что он преувеличивает. Никто в округе не сомневался в моральных качествах Тошана Клемана Дельбо.

— Действуй, как подсказывает тебе совесть, — наконец сказала она. — Я буду ждать тебя. И не волнуйся о нас. В Робервале Тала будет в безопасности. Я смогу навещать ее очень часто, я обещала ей. Она ни в чем не будет нуждаться.

Тошан горячо поцеловал ее.

— Будь стойкой, родная! Я каждый день, каждый вечер буду думать о тебе.

Эрмин согласно кивнула, силясь улыбнуться. Она ополоснула лицо в ванной, потом вышла проводить мужа на крыльцо. Там она проявила невиданное мужество, стараясь не пугать детей слезами и причитаниями.

— Возвращайся скорее, — шепнула она на ухо Тошану, пока тот надевал варежки.

— Ничто не сможет помешать мне приехать к вам, — ответил он, целуя ее в лоб. — Передай от меня привет моему другу Пьеру, когда он будет забирать вас отсюда.

Собаки скулили в нетерпении. Красавец метис по очереди обнял Мукки, Мари и Лоранс, а потом потрепал Киону по щеке. Казалось, Мадлен молча молится.

— До свидания, кузина! — произнес он. — Вверяю тебе самое ценное, что у меня есть, мою семью.

— Господь будет к нам милостив, — уверила его та.

Сани скрылись из виду. Три женщины взглянули друг на друга. Они остались одни с четырьмя детьми в этой белой пустыне.

— Надеюсь, Пьер не заставит себя ждать! — вздохнула Эрмин, закрывая дверь. — Из-за метели будет трудно проехать по снегу.

Прошло два дня, два бесконечных дня. В доме царила особая атмосфера, привычный распорядок был нарушен из-за приближавшегося отъезда. На второй день ночью во входную дверь так сильно постучали, что она затряслась.

— Это наверняка месье Тибо! — вскричала Мадлен, месившая тесто для хлеба.

— Да, это может быть только он, — подтвердила Эрмин, вставая с места. Она отложила книгу, которую держала в руках, и спокойно направилась к тамбуру, который соорудил ее муж для защиты от холода.

«Общество Пьера доставит нам радость, — думала она. — Может быть, он пересекся с Тошаном! Узнаю какие-то новости…»

Она раскрыл тяжелую створку, уверенная, что увидит сейчас их друга. Но на пороге никого не было. Ей в лицо ударили снежные хлопья, а ледяной холод пронизал тело.

— Там никого нет! — объявила она громко. — Я с ума не сошла, я слышала, как три раза постучали. Вы тоже?

Она обращалась к Тале и Мадлен, которые подтвердили, выразив удивление.

— В таком случае быстрее запирай дверь! — крикнула ей свекровь. — Мне это совсем не нравится!

Эрмин сделала шаг вперед, чтобы посмотреть, что творится перед домом.

— Странно! — сказала молодая женщина. — Мне кажется, это следы. Но если это Пьер, он не мог уйти далеко.

Она окликнула его несколько раз, потом повернулась, раздосадованная, и тогда заметила листок бумаги, прикрепленный снаружи к двери воткнутым в нее ножом. В недоумении она открепила его, потом закрыла дверь на засов. Тамбур освещался керосиновой лампой. Эрмин смогла прочесть текст на клочке бумаги.

— «Месть!» — произнесла она испуганно. — Но почему?

Буквы, написанные черными чернилами, заплясали у нее перед глазами. Она повторила шепотом:

— «Месть!»

Подошла Тала. Она услышала слова невестки и резко отпрянула, словно железная рука сжала ей сердце. У нее перехватило дыхание, она повернулась и села за стол, потому что у нее закружилась голова.

«Опять это слово», — подумала индианка.

Неделю назад ей под дверь подсунули такое же письмо. После этой зловещей находки все внутри у нее замирало от безотчетного страха, она стала угрюмой, нервы были напряжены до предела. Она ничего не сказала Тошану: это заставило бы ее выдать секрет, который, как она полагала, знали только Лора и Жослин Шарден.

— Что это значит? — воскликнула Эрмин. — Кто пришел так далеко, чтобы прикрепить эту бумажку к нашей двери? Какое-то безумие! Ничего не понимаю. Нужно подумать: кого мы могли случайно обидеть? Месть! Но почему?

Тала резко поднялась, делая ей знак замолчать. Она оцепенела, напряглась, черты ее лица заострились.

— Там на улице странный шум, — прошептала Мадлен и перекрестилась. — Как будто какой-то треск или вой.

Все трое прислушались, затаив дыхание. Раздался гул, который нарастал, усиливался, напоминая начало грозы.

Эрмин решилась отодвинуть краешек занавески. Этого хватило. Перед ней предстало невиданное зрелище. Оранжевые всполохи освещали занесенный снегом пейзаж, и к вою ветра примешивалось устрашающее потрескивание огромного пламени. Отсветы пожара рассеяли сумерки. Горела хижина, которую Тошан построил для Талы и Кионы.

— Милостивый Боже! — прошептала она.

Тала тут же поняла, что происходит что-то страшное. Она прижалась лбом к стеклу.

— Ее подожгли! — сказала индианка. — Наверняка тот, кто требовал мести. И эта месть свершилась бы, останься мы там с Кионой.