Между Квебеком и речкой Алекс, суббота, 31 августа 1940 г.

Тошан Дельбо уже в десятый раз сопровождал немецких военнопленных. В этот день он ехал на одном из грузовиков. В числе конвойных был Гамелен и другие солдаты. Операция требовала строгой дисциплины и совершенной секретности, она проходила под наблюдением офицеров английской армии. Долгие часы колонна двигалась по разбитым лесным дорогам.

Метис хорошо выполнил свое задание, разведав местность, но он недооценил последних полученных ими указаний. Отныне ему предстояло надзирать за одним из обустроенных с его помощью лагерей. Теперь он не скоро увидит Эрмин и детей, к тому же его уже тяготило ограничение свободы. Несмотря на серьезность его армейских обязанностей, какая-то часть его личности не утратила связи с природой, деревьями, с этой все еще дикой землей, которую он так чтил и любил.

— Тошан, внимание! — крикнул Гамелен. — Перед нами знаменитая дыра. Если туда угодит колесо… Лучше пусти меня за руль.

Они обменялись улыбками.

— Солнце садится, нельзя медлить, — сердито бросил Тошан, закурив сигарету. — Нужно добраться в лагерь до наступления ночи. Я прикидываю, когда смогу повидать жену. Я не в восторге от этого нового назначения.

— О-хо! А я рад покинуть Цитадель, — заявил Гамелен. — Мне так осточертел этот вид: река Святого Лаврентия с одной стороны и каменные здания с другой. Мне не хватало леса. Теперь моя очередь подышать свежим воздухом в наших местах! Ты-то нагулялся вволю…

Тошан не соизволил ответить. Он подумал о юном пленном немце, сидевшем в кузове. Уже в Квебеке во время отправки вражеский солдат привлек его внимание: в его бледно-голубых глазах стояли слезы. «Сколько ж ему лет? Наверное, не больше двадцати, на вид просто подросток. Я к этому не готов. У него такой забитый вид. А теперь мы везем его в дикие места, где нет никакой цивилизации. Может, он боится, что его казнят? За глаза легко рассматривать людей как врагов, пока не столкнешься лицом к лицу с безоружным противником». Эта мысль уже несколько часов не выходила у него из головы. Он прекрасно представлял себе, как устроен лагерь для пленных на реке Алекс[82]. В тамошних бараках могло разместиться до сотни человек. Там было чисто, можно было умыться, спать и принимать пищу в приличных условиях. «Я тревожусь по пустякам, — подумал Тошан. — Этому типу придется работать под покровом леса, я там провел многие годы. Конечно, предстоящая зима покажется ему, как и прочим заключенным, суровой, но у них будет возможность согреться. Если бы я понимал немецкий, некоторые из них, возможно, признались бы, что на родине тоже были лесорубами, и вообще, здесь они в большей безопасности, чем на фронте или в море…»

Гамелен будто подслушал его мысли:

— Английское правительство милостиво обошлось с этими бошами, — воинственно заявил он. — Вроде так их называют французы.

— А ты хотел бы, чтобы они как поступили с ними? — спросил Тошан. — Прикончили их? Военнопленных не убивают. Ты нам не раз рассказывал о своем деде, который провел два года на ферме под Штутгартом во время прошлой войны. Если бы его тогда ликвидировали, ты бы не родился, старина! У нас есть приказ, и нужно его исполнять. Англия не может содержать этих людей на своей территории. Так что у Канады не было выбора[83].

Мужчины замолчали. Но через полчаса племянник старой Берты вновь взялся за свое:

— И все же, Дельбо, эти парни, которых мы тащим с собой, это же наши враги! Мне казалось, что они более страшные. Если спросить их, что они думают о жителях Лондона, который бомбили в ночь с четверга на пятницу, они бы не стали сентиментальничать.

— Понимаю, но ведь Лондон бомбили не эти.

— Ты, бедняга Дельбо, становишься романтиком. Тебе повезло, получил хорошее задание, но теперь баста. Придется ходить строем. Лейтенант, который позволил тебе полгода разгуливать по лесам, остался в Цитадели. Тута перед тобой уже никто не станет лебезить, хоть ты и женат на хорошенькой дамочке, распевающей шансонетки!

Тошан вцепился в руль, стиснув зубы.

— Гамелен, для приятеля ты слишком зол на язык! Предупреждаю тебя, больше ни слова о моей жене. Лучше помалкивай. Я хоть и ношу форму, но в душе немного дикарь.

— Я тебя достаю? Ты шутишь, что ли? — с показным испугом зачастил Гамелен, но мрачный взгляд, который он метнул на Метиса, свидетельствовал об обратном.

Воцарилась относительная тишина, нарушаемая рокотом мотора и лязгом рессор.

К месту назначения прибыли в сумерках. Пленные под надзором солдат вылезли из грузовиков. Суровая красота бескрайнего пейзажа произвела сильное впечатление на этих чужестранцев. Одуревшие от долгого пути, они молча с тревогой оглядывали темную лесную чащу, реку с ее стремительным течением и бараки, где им предстояло жить в ближайшие месяцы.

Тошан увидел того юного немца, который прежде привлек его внимание. Бледный, с дрожащими губами, он потерянно уставился в небо, окрасившееся закатными красками, на пламенеющие облака. Он беззвучно шевелил губами, будто молился. В сердце Метиса возникло глубокое сострадание. Он остро ощутил, как тяжело положение несчастного узника, и на миг прикрыл глаза. «Храни его Господь!» — подумал он.

Запах влажной прогретой за день земли напомнил Тошану о его прежнем одиночестве; когда он бродил в поисках работы, нередко его обдавали презрением или прогоняли прочь из-за цвета кожи, отливавшей медью, из-за длинных волос. Внезапно ему захотелось бежать отсюда, вновь обрести индейскую душу и чудесную молодую жену, безгранично любимую несмотря на колоссальные различия между ними.

Этой ночью Тошан спал плохо, его донимали и комары, и храп Гамелена. На рассвете он окончательно проснулся и стал думать о тех, кто был ему дорог: об Эрмин, Мукки, Лоранс и резвушке Нуттах, о своей матери и Кионе. Он принялся вспоминать их по очереди, со всеми достоинствами и недостатками. Отчего-то это было мучительно и горько. В этом году он впервые не смог провести вечер у костра на их лужайке возле Перибонки.


Прошло три недели, на протяжении которых Метис становился все более мрачным и подозрительным. Он избегал выискивать взглядом среди пленных юного светлоглазого немца. От Гамелена Тошан узнал, что его зовут Хайнер и даже среди своих товарищей по несчастью он является чем-то вроде козла отпущения из-за своей плаксивости и привычки звать мать по ночам. Последняя подробность добила Тошана.

Когда все началось, он не смог действовать, без раздумий подчиняясь приказам. Это случилось ранним сентябрьским утром. Реку заволокло плотным туманом, скрывшим и кромку елового леса. Почти все обитатели лагеря — немцы, англичане и квебекцы — сидели за завтраком, который, как обычно, состоял из кофе и пресных галет.

Гамелен, Тошан и еще один солдат стояли на вахте, они были вооружены. Вдруг с порога одного из бараков кто-то крикнул:

— Там! Стреляйте!

Заключенный, ловя ртом воздух, бежал под спасительную сень деревьев, пригнувшись, чтобы не угодить под пули. Тошан с его орлиным зрением, обостренным интуицией, по худощавой фигуре, особенной форме головы и манере двигаться, узнал юного Хайнера.

Гамелен тотчас поднял винтовку.

— Нет, опусти! — сердито крикнул Метис. — Нельзя стрелять в спину!

Другой солдат помедлил, колеблясь. Затягивая время, он бросил окурок и растоптал его.

— Не могу поверить, — проворчал Гамелен. — Вы просто тряпки! Этот тип сбегает из лагеря…

Он хотел открыть огонь, но Тошан заставил его опустить оружие.

— Сжалься над ним. Все равно он далеко не уйдет, даже если его не найдут, здешняя зима его прикончит.

В темных глазах Гамелена сверкнул неистовый гнев. Он плюнул.

— Кретин несчастный! Не рассчитывай, что я стану покрывать твой поступок. Я донесу капралу, что ты помешал мне выстрелить в сбежавшего боша.

— Да говори все, что хочешь! Я не стану исполнять обязанности палача.

Их соперничество вновь ожило. Когда-то давно они столкнулись на льду озера Сен-Жан в сумасшедшей гонке на собачьих упряжках, где каждый делал ставку на свою сноровку. Тогда выиграл Метис. В этот раз он вновь одержал победу, но оценить это было некому.

Четверть часа спустя Тошана вызвали к капралу. Должно быть, он был весьма красноречив — дар, унаследованный от матери, — поскольку вместо порицания получил задание поймать беглеца и незамедлительно доставить его в лагерь. При этом к нему предусмотрительно приставили солдата-англичанина. Со свирепой усмешкой на губах Тошан углубился в лесную чащу, протаптывая путь по земле, где на его глазах рождалось и умирало столько его соплеменников.

Валь-Жальбер, суббота, 26 октября 1940 г.

Эрмин прибыла в Валь-Жальбер, как и каждую субботу по возвращении в Роберваль. Облокотившись на подоконник в гостиной, она любовалась багряной листвой кленов на окрестных холмах. Ели на пурпурно-золотом фоне казались еще более темными.

— Лето не желает умирать, — заметила она. — Хочется, чтобы эти краски не менялись. Господи, я так страшусь предстоящей зимы.

Сидевшая за маленьким столиком Лора вышивала скатерть. После бессонной ночи ей пришлось нацепить очки, и это выводило ее из себя.

— Дорогая, но в этих краях прекрасное бабье лето, — ответила она, помолчав. — Впрочем, что толку мечтать, сейчас осень, и погода может со дня на день перемениться. Ночные заморозки, злой ветер с севера, и листья опадут, а потом придет зима.

— Вот типично женские рассуждения, — запротестовал Жослин. — Напротив, нам следует желать, чтобы поскорее наступила зима. Я жду не дождусь, чтобы лед сковал залив Святого Лаврентия. Это положит конец нависшей угрозе. Я озадачен тем, какой оборот принимают события. Множатся атаки вражеских подлодок против наших торговых кораблей, снабжающих Европу. Наша авиация порой накрывает какую-нибудь немецкую субмарину, но невозможно прикрывать с воздуха все суда. Двадцать два судна из тридцати четырех получили пробоины! Просто побоище. А Гитлер бомбит английские города, не заботясь о мирных жителях. Если бы я был лет на десять моложе, то завтра же записался бы в армию.

Эрмин вздохнула, оставив отца перечислять свои доводы.

В конце сентября она покинула дом на берегу Перибонки, тщетно прождав там Тошана. Лора посоветовала ей позвонить в Цитадель и навести там справки, но она отказалась сделать это без всяких объяснений. Она верила, что ее муж все еще на задании, и, так как он просил ее держать язык за зубами, боялась допустить оплошность.

«Мне так одиноко, несмотря на участливость родителей, нежность детей и дружбу Мадлен! — с сожалением подумала она. — Я пытаюсь скрыть это, но я и правда страшно боюсь, что Тошан не вернется».

С верхнего этажа донеслись взрывы смеха, будто в противовес ее печальным мыслям. Мукки и сестры играли с Луи. Ребятишки вовсю развлекались в этот приезд, поскольку Эрмин собиралась пробыть в Валь-Жальбере до утра понедельника.

— Отчего ты не взяла с собой кормилицу? Там, наверху стоит такой галдеж!

— Мама, Мадлен осталась в Робервале на случай, если вернется Тошан. Она тогда сразу предупредит меня. И потом, она тоже нуждается в отдыхе. Вспомни, что Луи проводит у нас всю неделю, чтобы посещать школу. А четверо детей на руках — это не всегда праздник.

— Но Киона больше не ходит школу, — заметил Жослин. — Очень жаль, ведь у нее отличные способности к учебе.

Имя девочки, прозвучавшее в гостиной, раздражающе подействовало на Лору и расстроило Эрмин.

— Я не видела ее с июня, — сказала она отцу. — Ни разу. Ее двоюродный брат Шоган регулярно сообщает мне новости. И если это тебя интересует, то Киона счастлива. Она вновь облачилась в одежды из оленьей кожи и целыми днями играет с ребятишками тетушки Аранк. Она свободно разгуливает по лесу и усваивает, на мой взгляд, самое важное.

— Что же именно? — с насмешкой осведомилась Лора.

— Уважение к другому — будь то животное, цветок или человеческое существо! Да, я горжусь, что Тала наставляет ее по части верований предков, а также внушает ей любовь к жизни…

Жослин неодобрительно покачал головой. Но он слегка лукавил, вспоминая краткий период своей жизни, когда шесть лет назад он вновь обрел вкус к жизни в объятиях прекрасной индианки.

— Переменим тему, — заговорила Эрмин. — Я только что встретила Жозефа. Он сказал, что Арман окончательно закрепился в армии. Должно быть, для него стала потрясением весть о кончине матери.

— Да, к тому же эту страшную весть ему сообщили по телефону, — добавила Лора. — В итоге он обещал приехать при первой возможности на могилу нашей бедной Бетти. С Арманом не всегда было легко, но он мужественный юноша. Подумать только, он скоро будет служить на подводной лодке. А Симон собирается последовать его примеру. Жозеф сказал тебе об этом?