— Нет! — удивилась молодая женщина. — Симон хочет пойти в армию? Поверить не могу. А где Шарлотта?

— Я оплачиваю работу в этом доме, которую не спешат выполнять, — сказала Лора. — Вчера она спала там, в своем домике — под предлогом, что ей надо свыкнуться с будущим хозяйством. Это еще одна ее прихоть. Но дата бракосочетания будет отодвигаться до бесконечности. И мы даже не можем сдать этот дом. Кому захочется поселиться в полупустой деревне?! Я воспринимаю ее как приемную дочь, ты знаешь это; и все же я ожидала от нее большей благодарности…

Эрмин стремительно вышла из гостиной, не на шутку взволнованная. «Симон не должен уезжать, — твердила она, ускоряя шаг. — Он не так уж нужен в армии. Ведь все шло хорошо. Мы с Шарлоттой в конце концов примирились, а он вроде бы успокоился».

Она ворвалась в жилище своей бывшей подопечной. Девушка сидела за кухонным столом. Перед ней стояла чашка чая. Она отняла платок от заплаканных глаз.

— Мимин, — сказала она, шмыгнув носом, — ты уже все знаешь, да? Симон записался добровольцем. В нем вдруг взыграли патриотические чувства. Все, что угодно, только бы подальше от меня. Господи, ну что я за дура! Мужчина, которого я люблю, никогда меня не полюбит! Я ему не нравлюсь, я уверена в этом!

— Что произошло? — спросила Эрмин, усаживаясь напротив.

— Я забыла о твоих советах, — со стоном выдохнула Шарлотта. — Позавчера мы ужинали здесь вдвоем. Все было так очаровательно, домик как новый. Стоял прекрасный вечер, и мы решили немного пройтись по дороге. Я решила вновь попытать счастья: прильнула к Симону, обняла его и дотронулась там, внизу. Если это тебя шокирует, тем хуже, но я хотела переспать с ним. Я умоляла его об этом, обещая, что, если он пожелает, я скоро рожу ему ребенка. И тут он оттолкнул меня, сказал, что это невозможно, потому что он уходит в армию. В общем, нагородил кучу нелепостей, мол, он должен последовать примеру Армана, чтобы почтить память Бетти. Признай, что если бы он хоть капельку любил меня, то остался бы здесь!

— Но еще не слишком поздно, можно заставить его передумать, — смущенно сказала Эрмин.

— Нет, уже поздно, Симон уехал этим утром. Он подсунул под дверь письмо. Попросил предупредить его отца. Бедный Жозеф, ему этого тоже не понять… Возьми, прочти!

Шарлотта протянула смятый конверт, Эрмин достала оттуда такой же помятый листок бумаги. Подруга объяснила ей, почему послание так выглядит: она его сперва выбросила, а потом достала и расправила.

— Мне тебя жаль!

Эрмин разобрала несколько строк, явно написанных в спешке.


Моя дорогая Шарлотта,

я не могу больше оставаться в Валь-Жальбере. Как я уже сказал, я отправляюсь в Квебек, чтобы поступить на армейскую службу. Если мне откажут, буду искать работу там или в другом месте. Будь добра, передай отцу и Эрмин, что я так решил.

Ты не в ответе за мой выбор. Теперь ты свободна. Я не смог бы дать тебе счастье.

Симон


— Представляешь, Мимин, теперь я свободна. И что мне делать с этой свободой? У меня было столько планов, и у него тоже! Огород, курятник… А еще в будущем году он хотел купить корову. Я уже представляла, как я, совершенно счастливая, нянчу нашего ребенка в нашем домике. Но теперь не будет ни домика, ни младенца!..

Голос ее надломился. Она вновь заплакала, будто брошенное дитя. Конечно, Шарлотта бывала капризной и эгоистичной, но Эрмин любила ее всем сердцем. Она встала и обняла подругу.

— Шарлотта, послушай меня, не перебивая! — серьезно начала она. — Ты имеешь право знать правду. Сообщая это тебе, я нарушаю обещание, данное Симону, но, знаю, он меня простит. Мне не хочется, чтобы ты томилась, теряясь в догадках. У Симона есть проблема, нелегкая проблема… Надеюсь, это не слишком поразит тебя.

Девушка, бледная как смерть, судорожно вдохнула воздух.

— Но в чем же дело? Он болен?

Эрмин говорила долго. Она была сверхосторожна и взвешивала каждое слово. Она подчеркивала страдания Симона, его страх и стыд при мысли, что он иной, чем все, его физическую неспособность заниматься любовью с женщиной. Так же, как в разговоре с ним, она приводила различные примеры, настойчиво защищая молодого человека.

— Шарлотта, тебе всего двадцать лет, ты хороша собой, образованна, очаровательна, — сказала Эрмин, завершая рассказ. — Не стоит портить лучшие годы. Ты увлеклась Симоном еще совсем юной и с тех пор преследовала единственную цель: выйти за него замуж. Но ты ошиблась. Он вовсе не идеальный мужчина. Это не его вина и не твоя…

Шарлотта, уязвленная услышанным, перестала плакать. До нее с трудом доходила новая версия событий.

— Так он поэтому оттолкнул меня, да? Ты в этом уверена? Но это невозможно! Какой ужас! Эрмин, я не такая, как ты. Ты принимаешь это как есть, а для меня все это отвратительно. Я и понятия не имела, что такое бывает! Боже, какое разочарование!

— Могу себе представить. Но Симон пытался покончить жизнь самоубийством именно потому, что не мог долее выносить свое отличие. Если я кажусь тебе сумасшедшей или слишком терпимой, тем хуже, но я люблю его как старшего брата, которого у меня никогда не было. Молю тебя, Лолотта, улыбнись! Поразмысли как следует над тем, что ощущал Симон. Мне нередко казалось, что у тебя это скорее навязчивая идея, чем настоящая любовь. Ты решила для себя, что это он и никто другой, но со времени вашей помолвки ты редко выглядела спокойной и цветущей. Может, ты когда-нибудь найдешь свое счастье в других краях? Холодность Симона принесла тебе лишь разочарование. Верь в свое будущее. Ты еще встретишь того, кто наполнит твою жизнь радостью. Быть может, он уже спешит к тебе…

Шарлотта с трудом выдавила разочарованную улыбку.

Эрмин сжала ее руки.

— Мужайся! — пылко воскликнула она. — Мы обе должны быть сильными! Война, похоже, затянется надолго. Нужно продержаться. Ты потеряла жениха, у меня пропал Тошан. Мне тоже сейчас нелегко.

— Знаю! Но почему Симон ничего не сказал мне? Я предпочла бы узнать правду гораздо раньше. Несмотря на все, что ты мне рассказала, я все же не понимаю. Это отвратительно! Ведь мужчины созданы, чтобы любить женщин…

— Шарлотта, не будь столь категоричной. Ему действительно было очень сложно все понять. А обсуждать эту тему с тобой он и вовсе был неспособен. Он явно страшился твоей реакции. Поставь себя на его место. Ему было стыдно. Не кори себя, тут ничего не поделаешь. И не стоит оставаться в этом доме, где ты строила столько несбыточных планов. Возвращайся к маме. Она сурова и требовательна, но она дорожит твоей привязанностью. По сути, вы похожи. Да и дети настойчиво спрашивают о тебе. Нам не стоит отчаиваться. Давай послушаем вечером мои французские пластинки, особенно Эдит Пиаф, которая тебе так нравится. Мирей приготовит глазированные оладьи и чай с бергамотом.

— Ты права, такой вечер точно поможет немного забыться. Спасибо, Мимин! Может, это и странно, но мне стало легче. Я больше не чувствую себя глупой курицей, отвергнутой женихом.

— Симон всегда считал, что ты очаровательна, — заверила Эрмин. — Ты навсегда останешься для него самой дорогой девушкой на всем белом свете. Но теперь поскорее отправляйся в прекрасный дом семьи Шарден, ведь это и твой дом.

Это заявление прозвучало ложно-торжественно, Шарлотта вновь грустно улыбнулась.

— А ты со мной не пойдешь?

— Я немного прогуляюсь по деревне, чтобы успокоиться. В последнее время у меня разгулялись нервы, — призналась Эрмин, — и отъезд Симона не улучшил положения…

Они расстались на площади, где когда-то стояла церковь, а рядом — дом священника прихода Валь-Жальбер.

— Дойду до водопада, — решила Эрмин. — Уиатшуан мне как друг.

Шарлотта взволнованно заключила ее в объятия. Конечно, ее разочарование пройдет нескоро, потребуются недели, даже месяцы, но все же она получила жизненно важный урок, узнав, что не все на свете делится на черное и белое, существует целая гамма оттенков серого, а в человеческих отношениях есть области, окутанные тайной.

Оставшись одна, Эрмин вздохнула с облегчением. Напряжение, пронизывавшее каждую клеточку ее тела, немного спало. В тот день на ней было темно-коричневое платье с отрезной талией и широкой юбкой. Ткань шуршала и струилась, как ее светлые волосы, выбившиеся из прически. Платье, купленное накануне в Робервале, понравилось ей осенним колоритом. «Если бы я была опавшим листом, ветер поднял бы меня и унес далеко-далеко, навстречу моей любви…» — думала она.

В это время года, после летней жары, водопад умерял свой причудливый норов. Похожий на сверкающую хрустальную колонну, из которой незримый волшебник высек тысячи искр, вечно рокочущий водопад из глубины веков, казалось, призывал Эрмин: «Приди ко мне, дитя снегов, приди, о Соловей из Валь-Жальбера…»

Она остановилась, зачарованная. Сердце гулко билось в груди. Пурпурно-золотой пейзаж, купавшийся в переливающихся волнах света, напомнил ей о Кионе. «Сестричка, мне следовало гораздо раньше понять, что Создатель сотворил тебя из дивных оттенков угасающего лета…»

Охваченная неодолимым порывом, она запела арию из «Кармен», в этой французской опере она выступала два года назад. Ей поручили партию Микаэлы, робкой нежной девушки, которая отправляется в горы, чтобы спасти любимого. Но его притягивают чары цыганки, красавицы Кармен.

Эрмин вложила всю душу, все свое мастерство в эту арию, требовавшую необычайной вокальной мощи и в то же время утонченной чувственности. Она пела с полузакрытыми глазами, ее единственными слушателями были водопад и охранявшие его скалы. Между тем ей показалось, что в солнечном луче вдали, среди елей, отчетливо высветился чей-то силуэт. Мужчина стоял недвижно, как статуя. Молодая женщина продолжала петь, решив, что стала жертвой оптического обмана.

Но фигура шевельнулась. Человек взмахнул рукой и гибкой кошачьей походкой двинулся по обрывистому склону.

— Тошан? — прошептала она.

Это было невероятно, попросту невозможно. Голова мужчины была повязана пестрым платком. На нем были мягкие сапоги и куртка из оленьей кожи.

— Тошан! — крикнула она.

Он стремительно спустился по заросшей тропе, и у Эрмин не осталось сомнений. Ее пронзило невероятно острое ощущение счастья, и она помчалась навстречу любимому. Они сомкнули объятия, губы их слились, и все вокруг померкло.

— Любовь моя! — со стоном выдохнула Эрмин. — Я было подумала, что это прекрасное видение, но ты реальный.

— Ах, моя перламутровая женушка, я больше не мог, я должен был тебя увидеть, прикоснуться к тебе, увериться, что ты меня по-прежнему любишь.

— Sijet’aime! — пропела она. — Все куда серьезнее, Тошан. Тебя невозможно отделить от меня. Без тебя, без ощущения твоей силы я просто чахну. О да, я люблю тебя!

Тошан отступил на шаг, чтобы посмотреть на нее. При виде ее золотистых волос на фоне сияющего осеннего пейзажа у него возникло незнакомое чувство.

— Что я сделал в прошлой жизни, чтобы заслужить столь блистательную и прекрасную жену? — вполголоса спросил он.

Он вновь приник к губам Эрмин, подарив ей бурный, пылкий, нескончаемый поцелуй. Потом он взял ее за руку и повлек за собой. Они двигались в торжественном молчании, словно исполняя таинственный обряд, который до них совершало столько пар еще на заре человеческой истории.

Желание пьянило их, придавая любому движению легкость и нежность. Мать-земля, этот обширный край снегов и солнца, принадлежащий индейцам, служила им ложем, а золотая листва — пологом. Их жаркие безмолвные объятия напоминали первобытный танец, завершение которого опьянило их уверенностью в том, что их плоть, кровь и чувства спаяны воедино.

— Тошан, надеюсь, ты все же не сбежал из армии? — В голосе молодой женщины сквозила тревога.

Поцеловав ее левый сосок, он прижался щекой к ее плечу.

— Я пока не знаю. Но я помешал тому, чтобы немецкого пленного, совсем юношу, пристрелили, как зверя, выстрелом в спину. Мне пришлось покинуть лагерь, чтобы догнать этого несчастного. Может, солдату-англичанину, от которого я украдкой смылся, удастся его вернуть… Если нет, то с наступлением зимы у этого «врага» есть все шансы погибнуть от холода. Пойми, Эрмин, я правда хочу воевать, защищать свою страну, борясь с фашизмом, только я не могу нарушить законы, завещанные мне отцом и матерью… Я навестил моих родичей монтанье. Там я оставил форму. Провел бессонную ночь в поисках незримого пути, которым я должен следовать, и получил ответ. Что бы ни сулило мне будущее, мне необходимо вернуться на несколько дней к тебе.

— Ты преподнес мне дивный подарок, — сказала она, погладив его по щеке. — Но в военное время дезертиров сурово наказывают. Что будет, если тебя арестуют? Тебя не расстреляют? Тошан, скажи мне правду, нельзя так рисковать.