София Нэш - Скандальная репутация

— Розамунда, прости, пожалуйста, я…

— Все в порядке. Ты хотел бы остаться в одиночестве? Он отрицательно покачал головой.

Розамунда подняла голову. Проследив за ее взглядом, Люк увидел бабушку, ковылявшую по лужайке, как всегда, на высоченных каблуках. Она тщательно старалась не наступить на подол длинного белого платья, более подходящего для юной девушки, приехавшей в Лондон на свой первый сезон.

— Люк! — выпалила Ата, задыхаясь от непривычно быстрой ходьбы. Прижав ладони к щекам, она спросила: — Скажи скорее, что там написано? Мне так жаль, что я задержалась.

Внук сомневался, что его мать когда-нибудь делилась с бабушкой самым сокровенным, и не имел никакого желания сообщать ей то, что наверняка испортило бы ей настроение.

— Розамунда сослужила мне очень большую службу, обнаружив это, — сухо проговорил он и закрыл глаза.

— Нет, Люк, — спокойно возразила Ата. — Ты должен сказать мне, что там написано. Когда ты вернулся, я долго думала, что это война, смерть и кровопролития так неузнаваемо изменили тебя. Я надеялась, что время и возможность отвлечься вернут мне оптимистичного молодого человека, которого я всегда знала, но теперь поняла, что ошибалась. Что-то еще мучает тебя, не дает покоя. Мне надоело притворяться веселой, в то время как все мое существо охвачено грустью, когда я вижу, как ты несчастен.

— Скажи ей все, Люк, — тихо попросила Розамунда. И он очень коротко рассказал бабушке об отчаянной просьбе матери, его отказе и письме, в котором она просила прощения.

Ата побледнела.

— Знаешь, это моя вина. Мне следовало занять более твердую позицию с тех самых пор, как был заключен мой выгодный брак с герцогом. Мои родители были исполнены самых лучших намерений и искренне радовались моей удаче. Но цена, которую мне пришлось заплатить за свое высокое положение, оказалась непомерной. Вскоре я узнала, что была избрана за чистую родословную и покорность. Это означало, что я смогу должным образом воспитать наследника. Не знаю, помнишь ты или нет, но твой дед обладал весьма тяжелым характером. И имел обыкновение учить на примерах. — Ата посмотрела на свою дрожащую руку. — Я была примером, а твой отец — учеником. А когда твой отец женился, я была вынуждена наблюдать за повторением истории. Но была одна разница… В течение долгих лет твоя мать не была такой покорной и уступчивой, как я. Только значительно позже, когда все вы выросли, она устала.

— Я не могу себе простить то, что не увез ее.

— Люк, мать обратилась к тебе в момент слабости. Письмо показывает, что она впоследствии очень жалела об этом. Представь, как бы она была несчастна, узнав, что ее минутная слабость так долго не дает тебе спокойно жить. Ты должен перестать себя ежеминутно, ежечасно наказывать и жить своей жизнью. Уверяю тебя, именно этого она бы хотела.

— Она могла бы иметь хоть немного радости в конце жизни, а вместо этого умерла с разбитым сердцем.

— Ты заблуждаешься. Каро умерла от болезни, а вовсе не от разбитого сердца. Она часто простужалась, но ей никогда не хватало терпения долечиться до конца. Доктор сказал, что, когда она умерла, ее легкие были наполнены жидкостью. И произошло это на следующий день после того, как она устраивала большой прием. Кстати, и радость у нее была. Ты этого не поймешь, пока не обзаведешься собственными детьми. Генри, ты и Мэдлин были ее радостью. И моей. Поверь, если бы нам предложили прожить жизнь снова, мы бы выбрали тот же самый путь, чтобы только с нами были Генри, ты и Мэдлин. И твоя мать вовсе не была такой хрупкой, как ты думаешь. Не спорю, иногда она грустила. Но неужели ты не помнишь? Она была словно солнечный лучик — веселая, оптимистичная, остроумная. И всегда, при первой возможности, утыкалась носом в книгу. Совсем как ты раньше.

Люк пожал безжизненно свисавшую руку бабушки.

— Ты хочешь сказать, что теперь я раздражающе скучен, Ата? — Повернувшись к Розамунде, которая хранила молчание, он спросил: — Ведь она имела в виду именно это, разве не так?

— Если ты думаешь, что я способна в такой момент принять чью-либо сторону, то глубоко ошибаешься, — покачала головой Розамунда, слабо улыбаясь. — Можно? — Она взяла медальон, намереваясь надеть на шею герцога.

Он наклонился и спрятал драгоценный медальон под шейным платком. Короткие волосы упали на лоб. Люк еще не привык к новой прическе, к тому, что его голова избавлена от тяжести.

— Спасибо тебе, Розамунда, — поблагодарил он, искренне надеясь, что не выглядит застенчивым идиотом. Нет никакой доблести в том, чтобы обнажать душу, даже если впоследствии испытываешь облегчение.

— А это для бабушки, — сказала Розамунда, с вызовом глядя на Люка и протягивая маленькой герцогине книгу. — В знак моей глубочайшей признательности за приглашение вступить во «Вдовий клуб». Я никогда не встречала леди лучше и добрее… и щедрее.

Исчадье ада в образе милой женщины имело наглость подарить его бабушке экземпляр «Словаря Люцифера».

— Как это мило с вашей стороны, — язвительно буркнул Люк.

— Надеюсь, — не осталась в долгу Розамунда.

Ата обняла ее, что-то зашептала на ухо, но неожиданно прервалась на полуслове и прикрыла рот ладонью.

— Боже, я совершенно забыла вам сказать. Сэр Роули только что прибыл. — Она подмигнула Розамунде. — Надеюсь, вы простите, но я взяла на себя смелость пойти на небольшую хитрость. Я думала, что, если вашу сестру и викария оставить наедине, они все-таки сумеют договориться. Только подумайте, мы могли бы начать подготовку сразу к двум свадьбам этой осенью! — Что это? Теперь она, кажется, подмигивает внуку? — А если повезет, то следующим летом у нас будет сразу двое крестин. Я обожаю свадьбы и маленьких детей.

Люк не мог не положить конец этому безумию.

— Надеюсь, ты нарушишь уединение этой пары, прежде чем они пропустят первую часть твоего плана и приступят к выполнению второй, — сухо проговорил он.

— Леди Сильвия!

Сильвия взяла неверную ноту и резко обернулась, услышав мужской голос. Это был он! Сильвия бросила арфу, вскочила и сделала неловкий реверанс.

— Сэр Роули.

Он подошел к ней — каблуки звонко стучали по деревянному полу музыкальной гостиной. Его обычно смеющиеся глаза были серьезными, брови сдвинуты.

— Что это? — гневно спросил он и потряс листком бумаги, который сжимал в руке.

Только этого не хватало! Он держал записку, которую она отправила Чарити. Ту, в которой благодарила их обоих за великолепную арфу и сообщала, что не может принять такой подарок.

— Кажется, это моя записка, — тихо сказала Сильвия.

— Да, это ваша записка, которую вы послали моей сестре. Сестре, а не мне, человеку, который специально ездил в Уэльс, чтобы выбрать самую красивую арфу, какую только смог найти, желая показать леди, что он ее не забыл, что его чувства не изменились, и в его сердце по-прежнему царит только она! И в ответ я удостоен всего лишь короткой записки, адресованной моей сестре?

Сильвия внимательно рассматривала носки своих туфелек, не в силах поднять глаза и встретиться с его пылающим взглядом.

— Незамужней леди не пристало вести переписку с джентльменом. Тем более с викарием.

— Я обычный мужчина. И никогда не был ангелом. Потребуются годы молитв, чтобы замолить все… — Сэр Роули замолчал, а когда она подняла глаза, пылко продолжил: — К черту благопристойность! Я сыт по горло разговорами о приличиях. Я мужчина, который любит вас. Ну вот, я все сказал. А теперь сделайте мне честь и откажите с такой же прямотой и честностью. Не прячьтесь за этикетом и сонмом правил, которые я так и не освоил.

Ее сердце колотилось как безумное. Она не могла сказать ему правду. Не могла открыть свое постыдное прошлое человеку, который значил для нее все. Она не вынесет, если увидит, как его прекрасные черты искажает презрение.

Ее сердце разорвется, если он уйдет.

Сэр Роули взял Сильвию за подбородок и заставил встретиться с ним взглядом.

— Это из-за моего ранения? Вам отвратительна мысль, провести остаток дней своих с бедным одноруким викарием?

— Нет, конечно, — поморщилась Сильвия. — В вас нет ничего несовершенного. Ваша жена будет счастливейшей из женщин.

Тишина стала оглушающей.

Его мечущие молнии глаза смягчились.

— Сильвия, я далек от совершенства. Мои лучшие друзья могли бы вам многое рассказать об этом.

Викарий шагнул к ней.

— Я хочу попросить вас сделать для меня кое-что. — Не услышав возражений, он продолжил: — Положите голову на мое плечо и позвольте обнять вас. Могу поклясться, я не буду пытаться вас поцеловать, как тогда в Корнуолле. Я не предполагал…

Сильвия тут же сделала все, о чем он просил. Она не смогла позволить себе отказаться от короткого мгновения горькой радости. Почувствовав, как ее обняли сильные руки, она закрыла глаза. Теплое дыхание приятно щекотало висок.

— А теперь вы расскажете мне, в чем дело. Я не благородный джентльмен и не отпущу вас, пока не услышу всю правду. Кстати, теперь у вас есть осязаемое доказательство того, что я так же грешен, как любой другой мужчина.

Сильвия почувствовала тепло его тела, проникающее сквозь черное священническое одеяние, и зажмурилась.

— Я не могу прийти к вам, как подобает невесте, — прошептала она так тихо, что ему пришлось склониться к ее губам, чтобы услышать. — И мне некого винить в том, что я потеряла невинность, кроме себя самой.

Сэр Роули застыл.

Ну вот, она все сказала. А теперь она воткнет нож в свое сердце и еще повернет его, чтобы было больнее. Она заслужила эту боль. И Сильвия шепотом поведала викарию все подробности, не скрыв, сколько несчастий она принесла своей семье. Сказав почти все, что хотела, она неожиданно почувствовала, что викарий нежно целует ее волосы, и замолчала.

— Ваше сердце все еще принадлежит ему? — спросил он, не выпуская из объятий.

— Сейчас я думаю, что вообще не была в него влюблена, и это делает мой поступок еще более предосудительным.

— Позвольте заверить, что вы не правы, дорогая. Вы любили его. Ни одна девушка с чувствительным сердцем и чистой совестью не отдаст себя мужчине без любви и не чувствуя ответной любви. Вы избрали иной путь, решив наказать себя за воображаемые грехи. Но я задал совсем другой вопрос. Вы его любите до сих пор?

— Нет, — честно ответила Сильвия, не позволяя себе надеяться.

— Тогда вы, возможно, найдете в себе силы простить и меня? Я должен с прискорбием сообщить, что тоже не был чист, как… Ну, я, конечно, не вел себя так, как Люк Сент-Обин, но все же поступал гораздо хуже, чем лорд Лэндри. Я имею в виду, что…

— Нет, — перебила Сильвия, пытаясь улыбнуться. — Я ничего не хочу знать о веренице разбитых сердец, оставленных вами в каждом порту.

— Тогда, — сказал викарий, и в его глазах снова заплясали веселые огоньки, — могу я еще раз предложить вам свое сердце и руку? Надеюсь, вы не пошлете письмо с отказом моей сестре?

— Но, сэр Роули…

— Филипп.

— Филипп, я… — Глядя в его завораживающие глаза, Сильвия мгновенно поняла, что ей следовало сделать, и как можно скорее. Она отбросила все сомнения и начала целовать любимого мужчину.

Розамунда развязала ленту, удерживавшую фиалки, которые Люк подарил ей, когда она садилась в экипаж отца две недели назад. Интересно, он знает, что фиалки символизируют верность?

С ее стороны никаких вопросов не было. Она будет верна воспоминаниям о нем всю оставшуюся жизнь.

Аккуратно разложив маленькие фиолетовые цветочки между листами вощеной бумаги, она положила сверху несколько книг. Так будет хорошо. Вздохнув, она опустилась на толстый обюссонский ковер и огляделась. Она находилась в отцовской библиотеке. Комната выглядела чрезвычайно элегантно. Над камином висел большой портрет матери. Пламя освещало высокие книжные шкафы. Все было очень похоже на кабинет Люка в Хелстон-Хаусе. Розамунда с усилием отогнала непрошеные мысли.

Уже две недели она жила в доме отца, но почему-то не чувствовала себя по-настоящему дома. Нет, тревоги и беспокойства больше не было. Но она ощущала себя скорее приятной долгожданной гостьей, чем любимой дочерью и сестрой. Все домашние вели себя безупречно, не позволяли себе ни одного дурного слова. Даже Финн воздерживался от своих обычных…

Вошел отец, прервав течение ее не слишком веселых мыслей.

— Доченька, я получил приглашение от вдовствующей герцогини, о котором она говорила на прошлой неделе. Мы должны ответить. — Он быстрыми шагами пересек комнату и помог Розамунде встать. — Но только у меня есть некоторые сомнения на твой счет. — Не отпуская ее руку, он повел ее к огню.