— Не стоит сомневаться. Ата была бесконечно добра ко мне. Я не могу отказаться.

Отец внимательно всмотрелся в ее лицо.

— Ты же знаешь, мы не обязаны никуда ходить. Если хочешь, можно отклонить вообще все приглашения и уехать в Эджкумб. Через три дня у тебя будет возможность гулять по холмам и ездить верхом. Подальше от городской грязи.

Розамунда задумчиво взглянула на портрет матери.

— Тебе ее не хватает? — спросила она. — Ты никогда не говоришь о маме.

Отец улыбнулся:

— Наверное, я никогда не говорю о ней потому, что мысленно веду с ней долгие беседы каждый день.

— Ты очень ее любил?

— Да, — просто ответил он.

— И ты никогда не пытался найти другую любовь? Другую жену?

Граф посмотрел на портрет, и его лицо осветила нежная улыбка.

— Никогда, Розамунда. Знаю, я всегда говорил тебе, твоим братьям и сестре, что не хотел для вас злой мачехи, но это было не совсем так. Я был слишком смущен, чтобы сказать правду. Некоторым людям за всю жизнь так и не удается найти любовь, такую, какая связывала меня и твою маму. Мне повезло. Мне было дано шестнадцать лет, о которых я буду помнить всю жизнь. Мне ничего не нужно, кроме этой памяти. Ну и моих детей, конечно. А теперь, когда ты и Сильвия вернулись ко мне, я абсолютно счастлив.

Розамунда подошла к отцу и утонула в его теплых объятиях.

— Я тоже, папа.

— Ты говоришь правду, Роза?

— Как ты можешь сомневаться? — не слишком натурально возмутилась Розамунда.

— Потому что, судя по всему, ты больше не моя «Опасная красота», готовая пойти на все, чтобы добиться желаемого.

Розамунда отшатнулась, потрясенная словами отца.

— Все мои желания связаны только с тобой, Финном и… — Увидев выражение отцовского лица, она замолчала.

— Ты уверена, что все так и есть, Роза? — Неужели он читает ее мысли? — Мне ненавистна мысль о расставании с тобой после все этих мучительно долгих лет, но пойми, родная, я хочу, чтобы у тебя было то, что когда-то имел я.

Притворяться не было смысла. Она покрутил пуговицу на его жилете.

— Ата сказала, что на этом балу будет сделано важное объявление. Уверена, она объявит о помолвке герцога с графиней Шеффи.

Последовало долгое молчание.

— Мне трудно поверить, что мужчина, который помог тебе сесть в экипаж всего две недели назад, может совершить такую катастрофическую глупость. Он любит тебя, Роза. Я это понял, побеседовав с ним всего пятнадцать минут. Вопрос в другом — любишь ли ты его? Ты настолько хорошо научилась скрывать свои чувства, что мне приходится спрашивать, чтобы быть уверенным.

— Я не могу дать ему ребенка, — прошептала Розамунда. — Наследника.

— Но ты любишь его.

— Папа, ему нужен наследник. Для него, для бабушки, для смысла жизни. Ты сам только что сказал, что счастлив в нашем окружении и можешь жить без любви женщины.

— Нет, ты извращаешь мои слова. Думаю, я все равно женился бы на твоей матери, даже если бы знал, что она бесплодна. Но, говоря честно, это было бы трудное решение, потому что я всегда хотел иметь большую семью. — Он вздохнул. — Возможно, герцог согласится отказаться от ребенка. У него же есть дееспособный наследник.

— Но… — забормотала она.

— Дорогая, — перебил ее отец, — ты собираешься превзойти свою сестру в том, за что сама же ее осуждала. Да, я тебе не говорил, меня приводит в восторг то, как она последовательно опустошает городские магазины, покупая себе приданое.

Розамунда невесело усмехнулась. Отец поцеловал ее в лоб и тихо сказал:

— Иногда эгоизм — достоинство.


В четверти мили от Розамунды Люк сидел за столом в библиотеке и в тысячный раз думал, кто из них хозяин, а кто служащий.

— Достаточно, Брауни, — нетерпеливо сказал он. — Я понял твою точку зрения. Раз уж мы не можем позволить себе городской дом для вдов в этом сезоне, отошли их в Эмберли.

— И ты должен, наконец, рассказать, бабушке об истинном состоянии дел. Больше не будет ни одного бала — после того, который уже состоялся, ни одного таинственным образом унаследованного дома, ни…

— Чего еще не будет? — поинтересовалась Ата, бесшумно проскользнув в комнату. Ничего подобного ей раньше не удавалось, учитывая ее пристрастие к высоким каблукам.

Люк подпрыгнул, молясь, чтобы она услышала не слишком много. Бабушка выглядела очень маленькой. Ему казалось, что она с каждым днем все больше усыхает. И он попытался сменить тему.

— Сегодня ты решила не надевать свои ходули? — спросил он, указывая на ее ноги. Ох как ему не хотелось ее расстраивать!

Ата гордо подняла голову.

— Грейс настояла, чтобы я купила эти туфли, и мне не хотелось ее разочаровывать. Но ты не ответил на мой вопрос. Я отчетливо слышала, как мистер Браун предложил тебе рассказать бабушке об истинном положении дел. Он сказал, что больше не будет балов, домов и… чего еще не будет?

Черт бы побрал ее слух! Почему она не впала в маразм, как большинство ее сверстниц? Впрочем, какая теперь разница? Женитьба на Грейс Шеффи изменит все. Так что можно без опаски рассказать бабушке о печальном финансовом состоянии их семейства.

Что он и сделал.

Ата тихонько сидела на стуле напротив Брауни, а Люк, меряя шагами комнату, рассказывал, что никакой родственник никогда не оставлял ей в наследство недвижимость и что до сих пор ему с большим трудом удавалось финансировать ее благотворительность во «Вдовьем клубе». Остановившись у камина, он скрестил руки на груди.

— Но ты не должна волноваться, Ата. Скоро все снова будет в порядке. Все знают, что жизнь аристократических семейств развивается циклически. Первое поколение сколачивает состояние, второе его тратит, третье женится на богатой, и цикл начинается снова. Как раз сегодня я намеревался просить Грейс выйти за меня замуж. Ата засияла.

— О, Люк, ты будешь так счастлив! Грейс обожает тебя. Она так добра, очаровательна. Она станет прекрасной герцогиней!

— Но он же не любит ее, старая перечница, неужели ты не видишь? — рявкнул Брауни.

Люку пришлось больно прикусить губу, чтобы не расхохотаться. Он бы многое отдал, чтобы только узнать, что стоит за давним антагонизмом этой престарелой пары.

— Брауни, мне кажется, тебя подводит память. Разве это не ты предложил, чтобы я поискал приданое, более жирное, чем то, что я дал моей сестре?

— Это было до того, как ты влюбился в черноволосую малышку, — проворчал Брауни.

Люк закрыл глаза.

— Между прочим, — забубнил старик, — отец даст за ней неплохое приданое. Кроме того, ты всегда отказывался рассмотреть другую блестящую идею, которую я тебе много раз предлагал.

— Брауни, — угрожающе начал Люк, — если ты дорожишь…

— Да к черту мою работу! Я уже устал от нее. Мой клочок земли в Шотландии дает неплохой доход, и я сохранил каждое пенни, полученное за последние сорок лет. — Брауни сделал паузу, чтобы перевести дух. — Ты забыл одну ступень в цикле, Люк. Или она относится только к шотландскому мелкопоместному дворянству? Я имею в виду поколение, которое копит и сохраняет.

Ата злобно прищурилась.

— Зато я не забыла. Шотландцы всегда копят, потому что гордость не позволяет им жениться.

Брауни и Ата ощетинились, как кошка с собакой, готовые броситься друг на друга. Люку уже давно не приходилось видеть ничего более забавного. Он вжался в стену, стараясь быть как можно незаметнее.

— Если ты заставишь внука жениться на женщине, которую он не любит, Мерседитас, то горько пожалеешь об этом на смертном одре.

«Вот, значит, как Мерседитас», — подумал Люк.

— Мой внук дружил с Грейс долгие годы, — не сдавалась Ата. — Любовь обязательно придет.

— В твоем браке она пришла? — Не дождавшись ответа, Брауни продолжил: — Ты хочешь связать его с прехорошенькой куколкой, которая обожает званые вечера и прочие светские мероприятия. И он всю оставшуюся жизнь будет мечтать очутиться в постели с Розамундой Берд. — Последние слова он проговорил тихо, но воинствующая герцогиня услышала.

— Я всегда считала, — воскликнула Ата, — что твоя вульгарность не знает границ! И я сомневаюсь, что твоя таинственная блестящая идея решит все проблемы.

Люк оторвался от стены, решив, что пора положить конец спору. Не тут-то было.

— Он должен открыться как автор…

— Не говори больше ни слова, Брауни! — испуганно вскричал Люк.

— …как автор «Словаря Люцифера». Он должен довериться инстинкту издателя. Тем самым повысится спрос на эту книгу, равно как и на следующую, которая выйдет на будущей неделе. — Брауни все больше распалялся. — Кроме того, он обязан жениться на костлявой девчонке, которая любит ходить под парусом.

Люк устало потер ладонями лицо и направился к Брауни, желая вытащить его из кресла и вытрясти всю наглость.

— Ты написал книгу? — удивилась Ата, подходя к внуку.

Люк всмотрелся в ее лицо и в какой-то момент за густой сеткой морщин увидел лицо маленькой шаловливой девочки с проказливыми глазами.

— Думаю, мы вдвоем с ним справимся, — сказал Люк и кивнул в сторону чрезмерно разговорившегося мистера Брауна.

— О, Люк, но почему ты мне ничего не сказал? — мягко спросила Ата. Неожиданно на ее лице появилась понимающая улыбка. — Это та самая книга, о которой говорили гости на балу у Грейс? Та, которую мне подарила Розамунда?

— Возможно, — буркнул он.

— Но чего ты стыдишься?

— Тем более что это может принести богатство, — вмешался мистер Браун.

— Да замолчи ты, старый шантажист! — фыркнула Ата.

— Бабушка, я не могу запятнать герцогство Хелстонов. Поэтому меня не станут считать сопливым занудой от литературы и наше имя не станет синонимом заплесневелых трусливых слабаков.

— Вообще-то пока его считают старой девой — «синим чулком», — округлив глаза, вставил Брауни.

— Что? — Ата была окончательно сбита с толку.

— Все считают, что он женщина, — объяснил Брауни.

— Ну, молись, старик, — буркнул Люк и решительно направился к нему.

— Нет, подожди, — взмолилась Ата. — Почему ты… Ах да, понимаю, все дело снова в твоем отце. Он терпеть не мог видеть тебя и твою мать читающими, поскольку получал удивительно низкие оценки в Итоне и был исключен из Оксфорда. Книги были для него олицетворением неудач.

Люк внимательно посмотрел на миниатюрную старушку.

— Но я уверена, что ты все это знаешь, — заключила Ата. — О, Люк, дорогой мой, ты даже не представляешь, как мне хочется всем рассказать, что мой внук написал такую остроумную книгу! — Она проигнорировала Брауни, который нарочито закашлялся, и спросила: — Насколько я поняла, есть еще одна книга?

Ее слова повисли в воздухе. На Люка устремились два вопросительных взгляда.

Похоже, он живет в сумасшедшем доме. Ему следует дать медаль за то, что он так долго терпит эту престарелую чету, подлинное воплощение благих намерений.

И внезапно Люк понял, в чем заключается его ошибка. Роковая ошибка. Он оказался на распутье, поскольку не действовал. Решительно.

Это было совершенно на него непохоже. Очевидно, жизнь на суше превратила его в размазню. Он читал слишком много философских книг, вот и стал больше рассуждать, чем действовать. Пожалуй, сейчас ему необходимо совершить какое-нибудь непотребство — к примеру, напиться и загулять в заведении мадам Летти. Да, именно так и следует поступить. Иначе он навек лишится своего прозвища.

После этого он вернет себе способность мыслить ясно.

Люк решительно направился к двери, не обращая внимания на умоляющие голоса за спиной.

Где-то между последними каплями первой бутылки бренди и первыми каплями второй Люку наконец пришлось смириться с тем, что алкоголь не может принести забвения, к которому он так отчаянно стремился. А некоторое время спустя он, сняв очередной предмет одежды с самой симпатичной милашки из заведения мадам Летти, понял, что и здесь ничего не получится. Поэтому, положив совершенно абсурдное количество монет в ладонь прелестницы, он выругался и ушел.

Все шло не так, как он планировал. Но по крайней мере он инстинктивно понимал, когда следует отступить. Это качество было присуще ему, как и всем хорошим командирам.

Под холодными рассветными лучами герцог ехал по пустынным лондонским улицам и наконец принял окончательное решение. Никаких сомнений больше не осталось. Просто осужденные во все века получали последнюю трапезу, прежде чем взойти на эшафот. Он тоже хотел в последний раз насладиться жизнью, прежде чем подчиниться судьбе всех истинных английских аристократов. Не вышло.

Двенадцатью часами позже он ехал по тем же улицам в своем высоком фаэтоне. Рядом сидела Грейс Шеффи, красивая как картинка, и с улыбкой кивала пассажирам каждой кареты, мимо которой они проезжали. В это время было принято появляться в Гайд-парке! Хотелось верить, что Грейс будет приятно получить именно здесь предложение руки и сердца.