Тем временем Волкогонова нерешительно вошла в палату, как-то осторожно ставя ноги, словно шла босиком через поле, заросшее колючками. Она тоже была смущена. Оглядевшись, Марина присела на стоявший рядом с кроватью стул, положив на колени принесенный с собой полиэтиленовый пакет, из которого выпирало что-то круглое — яблоки или груши.

Верхнюю одежду Марина, очевидно, оставила внизу, в раздевалке, и сейчас на ней были лишь серая клетчатая юбка и светлая блузка с низким вырезом, приоткрывавшим и ее ажурный лифчик, и два аппетитных смуглых полушария. Критически настроенный Калачников подумал, что люди перестали соблюдать дресс-код не только при посещении театра, куда заявляются даже в джинсах, но и во время визитов в больницу — месте скорбном, не предназначенном для веселья, для маленьких житейских радостей. Однако следующая его мысль была уже не такой добропорядочной: он увидел четко обозначившиеся под блузкой соски Марины, вечно находившиеся в каком-то эрегированном состоянии, и почувствовал, как его член тоже начал подниматься. Чтобы этого не было заметно через простыню, Петр согнул ноги в коленях.

— Ну как ты? — спросила Марина, прерывая тягостное молчание.

— Нормально.

— Что говорят доктора?

— Оказывается, в моих артериях полно каких-то склеротических бляшек, которые в любой момент могут меня окончательно доконать. Каждая из них способна сыграть роль пробки в горлышке бутылки.

— Я же тебя предупреждала… — обронила она.

— Мой лечащий врач считает, что медлить нельзя. Уже во вторник мне сделают операцию. Впрочем, операция — это громко сказано, — поспешил оговориться Калачников, хотя ему и хотелось выглядеть страдальцем. — Где-то в районе бедра мне введут специальный щуп, просунут его до самого сердца и прижмут все бляшки к стенкам артерий. После этого я опять буду здоров и смогу закончить все свои грешные дела.

Волкогонова сначала удовлетворенно покивала головой, радуясь благоприятным перспективам в борьбе с его болячками, а потом насторожилась:

— Закончить грешные дела? Что ты имеешь в виду?

— Я все-таки начищу рожу Дурманову!

Марина поморщилась, поерзала на стуле, но больше никак не отреагировала на его откровенный демарш. Калачникова это категорически не устраивало, ему хотелось скандала или хотя бы выплеснуть все то, что накопилось за последние дни у него на душе, и он спросил:

— Ты в курсе, что случилось у меня с нашим долбаным генеральным продюсером?

— Да.

— Откуда?

— Дурманов сам мне все рассказал.

— Мудро, очень мудро! Всегда выгоднее изложить свою версию первым, — иронично хмыкнул Петр и без паузы бросил: — Как ты могла?!

— Я не понимаю тебя…

— Как ты могла встречаться и вести переговоры с этим мерзавцем за моей спиной?!

В голосе Калачникова было столько неподдельного трагизма, столько душевной боли, что ему позавидовал бы любой из великих мхатовцев.

— У нас с Дурмановым была всего одна деловая встреча, и состоялась она ни за твоей спиной, ни слева от тебя и ни справа, — возразила Волкогонова.

— Но вы с ним часто созванивались, так?

Допрос Калачникова становился все более и более занудливым, изощренным, мелочным. Если бы какая-нибудь из его прежних пассий предъявила бы ему столько претензий, он бы выставил ее не задумываясь.

— Созванивались — это неточное слово. Лев иногда звонил мне, — терпеливо отражала его нападки Марина.

— Лев?!

— Ну что ты придираешься по мелочам!

— Почему же ты от меня скрывала, что поддерживаешь контакты с Дурмановым?!

— Потому что знала: ты воспримешь это неадекватно. Наши разговоры были чисто деловыми, и у меня нет причин оправдываться перед тобой. Дурманов предлагал мне попробовать что-то сделать на телевидении, причем в самых разных программах, а потом он вдруг позвонил и сказал, что у него безвыходное положение: одна из сотрудниц сломала ногу…

— Пороги канала НРТ обивают десятки безработных профессионалов, а у него безвыходное положение! — вставил Калачников.

— …и эту сотрудницу надо кем-то заменить. Я, по мнению Дурманова, подхожу для этого идеально.

— Но ведь ты же ненавидела телевидение, разве не так?! А помнишь, что ты мне говорила о российском шоу-бизнесе?! Нет-нет, ты вспомни! — Петр стал на память цитировать ее: — «Эти люди не оставят после себя ничего, что было бы отмечено печатью таланта, — ни одного гениального фильма, ни одной песни, ни даже одной-единственной запомнившейся всем фразы!» И ты хочешь быть в этой компании?! Тебя соблазняют лавры этих мальчиков и девочек, которые сносно поют, сносно танцуют, сносно катаются на коньках и ничего не умеют делать по-настоящему?! Ничего такого, от чего сердца зрителей могут разорваться на куски, от чего они будут навзрыд плакать или смеяться, как дети!

Марина покраснела, так как ей надо было опровергать свои же слова.

— Я бы никогда не приняла предложения Дурманова, если бы речь шла о какой-то другой передаче. Но «По душам» — действительно хорошая программа. С ее помощью можно поднимать очень серьезные социальные проблемы, напрямую взывать к людской чести и совести.

Последняя фраза подействовала на Калачникова, как удар плеткой. Он сел в кровати еще выше.

— Только, пожалуйста, не говори это мне — человеку, появлявшемуся в ящике изо дня в день больше двадцати лет! — возопил Петр, ударяя себя в грудь. — Ничем другим, кроме саморекламы, люди на телевидении не занимаются! Никто из них, говоря самые весомые, трогательные слова, не думает о том, как они отзовутся в других сердцах, их заботит лишь, как это смотрится на телеэкране, как вырастут их рейтинги и соответственно гонорары. Помнишь, я тебе рассказывал, как участвовал в одной телевизионной игре во Франции?

— В «Форте Баярд»? — уточнила она, сводя к переносице свои тонкие брови.

— Нет, в другой, — нетерпеливо замотал он головой и запричитал: — Господи, сколько же такого дерьма было в моей дурацкой жизни! Короче, там мы бегали через цирковую арену с ведрами — соревновались, кто больше перенесет воды, а за нами гонялся здоровенный черный бык с длинными изогнутыми рогами. Представь всю абсурдность этой картины! Так вот, бык распорол мне своим рогом лодыжку, и я этому был несказанно рад! Знаешь почему? Потому, что в окончательный вариант передачи вошел полутораминутный кусок, где мне обрабатывали рану и бинтовали ногу. Представь, меня показывали целых полторы минуты — больше, чем любого другого участника программы! Я был от этого в восторге! Ты хочешь стать такой же ненормальной?! Тебе хочется быть среди тех, кто ради лишней минуты в кадре готов получать травмы и даже показывать свои трусы?!

— При чем тут трусы?! — опять нахмурилась она.

— Я говорю это образно, — завилял Петр. — Так тебе хочется быть такой же ненормальной?!

— Лев сказал… — Она осеклась. — Дурманов сказал мне, что собирается сделать с моей помощью по-настоящему серьезную передачу…

— Хочешь, я скажу, чего он действительно желает?! — перебил ее Калачников.

— Ну?

— Залезть тебе под юбку!

— Выбирай выражения! — вспыхнула Марина.

— Тебя не устраивает форма? Хорошо, скажу иначе: он вознамерился добраться до твоего нежного цветка! Собрать с него всю пыльцу!

— Пошляк! — воскликнула Марина. — Я пойду. — Громыхнув стулом, она поднялась и решительно направилась к двери, но потом вернулась, чтобы положить на тумбочку пакет с фруктами. — Выздоравливай.

— Еще только два слова, ну пожалуйста! — попросил ее Калачников, и хотя она остановилась, но на стул уже не села. Петру этого было достаточно, он стал быстро говорить: — Мы живем в ужасное время. Всеми нами манипулируют сейчас больше, чем когда-либо в истории человечества. Нам указывают, что мы должны есть, пить, на чем спать, ездить, в каких домах жить, каких ценностей придерживаться. И главным инструментом этих манипуляций является телевидение, где существует всего несколько мерзавцев — чертовых продюсеров, определяющих буквально все. Для этих людей не существует морали, потому что главное для них — получить прибыль, для них все определяется рублем, долларом, евро. Раньше хотя бы искусство было немного свободным, но теперь и оно полностью взято продюсерами под контроль. Теперь снимают фильмы, печатают книги, устраивают выставки только в том случае, если они окупаются, спонсоров полностью вытеснили продюсеры. А продюсерское искусство — это наше общее проклятие. Это конец цивилизации! Продюсеры скоро превратят всех нас в стадо муравьев, где будут самые примитивные, низменные развлечения и где все будут похожи друг на друга как две капли воды!

— Ты так говоришь о продюсерах только потому, что ненавидишь Дурманова, — возразила Марина.

— Это не я его ненавижу, это он ненавидит всех нас. Я вообще думаю, он взялся за тебя лишь по той причине, что ты была не похожа на других женщин, что ты еще не была в стаде, и он решил это срочно исправить.

— Ты буквально брызжешь слюной! Я не хочу тебя больше слушать! — воскликнула она, открывая дверь.

Когда Марина ушла, Калачников долго лежал без движения, глядя невидящими глазами в потолок. Петр думал о том, что ему некого винить в случившемся с Волкогоновой. Все самое ужасное в ее истории он сделал сам, своими руками. Это именно он ввел Марину в мир шоу-бизнеса, пусть с заднего крыльца, но ввел, и держал ее в этой агрессивной среде до тех пор, пока она к ней не привыкла, пока ее иммунная система, предохранявшая от пошлости, не была подавлена, прорвана.

Да и он сам распространял вокруг себя лишь пошлость и убожество, калеча души многих людей, и Всевышний жестоко наказал его за это. Как какой-нибудь самовлюбленный сифилитик или прокаженный, Петр ради собственного удовольствия заразил смертельной болезнью самого дорогого человека, и теперь Марину не спасти. Бацилла шоубиза уже введена ей под кожу.

От отчаяния Калачников тихонько запел, почти заскулил припев из знаменитой песни Фрэди Мэркури: «Show must go o-o-on!», что означало: «Шоу должно продолжаться!» Глаза ему заволокло пеленой, потом Петр почувствовал соленый привкус слез на губах, и от осознания невосполнимости, бесконечности постигшей его утраты он окончательно разрыдался, все повторяя и повторяя знаменитый песенный припев, из которого теперь можно было разобрать только «…go o-o-on», «…go o-o-on…»

Глава 22

Уже на следующий день после того, как Калачников побывал в операционной, лечащий врач на утреннем обходе заявил, что завтра Петра выпишут из больницы. Теперь его кровь свободно бежала по артериям, не встречая на своем пути никаких преград, узких мест. Да и чувствовал себя Калачников совсем неплохо. Но вот что ему делать дальше, как зарабатывать себе на хлеб, он не знал, поэтому сообщенную врачом новость воспринял без всякого энтузиазма. Как он ни храбрился когда-то, начинать новую жизнь в сорок три года было ужасно тяжело.

После обеда Петра навестила Вероника. Именно от нее он узнал, что их пару вывели из состава участников шоу «Танцуют звезды». Перед началом очередного танцевального конкурса ведущий программы объявил зрителям, что Калачников внезапно заболел, и пожелал ему скорейшего выздоровления. Только вот никто из организаторов телешоу, а также из руководства канала НРТ в больницу так и не наведался. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон!

Ничего удивительного или неожиданного для Калачникова в этом не было, он хорошо знал жестокие законы шоу-бизнеса. Но все же сейчас, когда на обочину выбросили именно его, ему было немного обидно.

Делясь новостями, Вероника сидела на стуле у кровати Калачникова, забросив ногу на ногу. По обыкновению, она была в короткой юбке, почти полностью обнажавшей ее крупные, тугие, аппетитные ляжки. Однако демонстрировала их Вероника скорее по привычке, никакого умысла в ее легком стриптизе не было, как полностью исчезла из ее глаз и та бесовщинка, с помощью которой она еще совсем недавно пыталась гипнотизировать Петра. Даже Вероника понимала, что теперь он — человек конченый и связывать с ним долгосрочные планы просто глупо. Но в глубине души она была человеком добрым, жалостливым и считала своим долгом посетить заболевшего партнера.

Еще Вероника рассказала о своих ближайших планах. Оказывается, она успела созвониться со своей старой подругой — тоже профессиональной танцовщицей. Та работала сейчас на каком-то роскошном круизном корабле, плававшем по Средиземному морю, где участвовала в небольших ежевечерних представлениях для пассажиров. Калачников с удивлением узнал, что ежегодно в курортный сезон на такие заработки из России уезжали несколько сотен, а может быть, и тысяч наспех сколоченных танцевальных ансамблей, специализировавшихся в самых разных жанрах — от классического балета до народного танца. Так вот, по словам Вероники, ее подруга выговорила местечко и ей.