Наталья Шатрова - Спаси меня, мой талисман!

Пристроив Людмилу в надежные руки, Веселин огляделся:

– А где Жихарь?

– Не знаю, – Лютый пожал плечами, – сразу вслед за тобой и он куда-то ушел.

Веселин вздохнул. Он надеялся поделиться с другом сомнениями. Лютый же, выслушав рассказ брата о Белаве, остался равнодушным, заметив лишь, что, видно, судьбе так было угодно. В общем, ни дружеского совета, ни помощи.

Веселин вышел на пристань прогуляться и еще раз обдумать все как следует. Расхаживая по берегу, он вдруг увидел приставшую ладью с невольниками на борту. И мысли его при виде изможденных людей повернулись в иную сторону. А может, Заккай не такой безобидный малый, как кажется? Вдруг он ненавидел Белаву из-за своей тетки до глубины души и действительно решил продать ее, но только не ему, Веселину, а – другому торговцу, чтобы побольше насолить ей?

Споткнувшись на этой мысли, Веселин огляделся. Лодок с невольниками, кроме только что приставшей, не было, но стояло много других. Речники, известно, народ прозорливый, глаз у них вострый, может, кто-нибудь что-нибудь и видел.

Веселин решительно стал обходить все ладьи, без устали выспрашивая нужные сведения. Вскоре он узнал, что вчера здесь действительно стояла на приколе ладья с невольниками. А один из речников даже вспомнил, что к ней подходил странный человек – в маске, с огромным свертком, который он еле-еле нес на плечах. Человек вызвал хозяина, развернул перед ним сверток, и в нем оказалась женщина. Вроде бы она была без сознания.

– Где же эта ладья? – спросил Веселин.

– А вчера же и уплыла.

– Куда? – сердце Веселина замерло, ожидая ответа.

Но речник пожал плечами.

– Не знаю, не смотрел. Работы вчера у нас много было, груз таскали.

Веселин еще с час бродил по берегу, пока не узнал, что ладья с невольниками отплыла в сторону Сурожского моря[43].

Веселин бросился к своей ладье, чтобы отправиться вдогонку. Солнце уже садилось. Зубчатые башни Саркела отбрасывали на реку прохладную сумрачную тень.

На ладье его встретил Жихарь. Выслушав друга, он покачал головой:

– Я понимаю твое нетерпение, Веселин, но скоро ночь, и ты сам знаешь, что не следует в это время отправляться в путь. Подождем до утра. Да и сведения, которые ты добыл, могут оказаться ложью. Не горячись. Надо еще раз все перепроверить, чтобы зря не мотать ладью.

Веселин понимал, что друг прав, но настаивал на своем.

– Хорошо, – сдался Жихарь, – только позволь мне сходить к одному знакомому, уж он-то точно знает, куда какая ладья отплывает. Он их считает и сведения мытнику передает.

И, не слушая возражений друга, он ушел. Веселин разозлился: здесь каждое мгновение дорого, а он время тянет. Но Жихарь вернулся быстро. Он опередил друга, бросившегося к нему с упреками:

– Погоди, не ругайся. Я все разузнал подробнее. На самом деле было две ладьи, одна действительно отправилась в Сурожское море, а другая – в город Болгары. Твоя Белава находится на второй ладье.

Веселин засуетился:

– Отчаливаем. У нас все готово к отплытию. Ждем только тебя.

– Нет, – покачал головой друг. – На ночь мы никуда не поедем. Ты знаешь сам, как это опасно. Рисковать людьми ты не имеешь права, даже ради любимой женщины. Тем более неизвестно, про нее ли рассказал тебе речник. Ведь лица ее он не видел. Завтра с рассветом и отчалим. Не переживай. На волоке мы обязательно догоним ладью.

– Ладно, – сдался Веселин, понимая, что друг, как всегда, прав.

Нестерпимая боль во всем теле. И – покачивание. Белава огляделась: голые доски палубы, на которых скученно сидят люди.

– Очнулась? – спросила молодая женщина, сидевшая рядом.

– Да, – Белава приподнялась. – Где я?

– В неволе. Нас везут на продажу в Херсонес.

– А как я очутилась здесь?

– Тебя днем мужчина какой-то принес. Продал перекупщику.

Белава сжала голову руками, вспоминая. Голова раскалывалась от боли, шея тоже болела. Шея! Теперь она вспомнила все. Ведь Заккай ударил ее. Так вот что уготовил ей бывший любовник. Его прощальные слова не предвещали ничего хорошего. Белава застонала протяжно, беспомощно и без сил легла на палубу.

Ладья проплывала мимо селения. Толпа ребятишек высыпала на берег провожать ее. Они даже не подозревали, какой горестный груз везет ладья, иначе не махали бы так весело ей вслед, желая счастливого плавания.

Селение с приветливыми ребятишками скрылось из вида. Белава печально отвернулась от берега. Рядом продолжала понуро сидеть незнакомая девушка. Они разговорились.

Девушка очень переживала пленение. Речные разбойники напали на их село, ее жениха убили. Она часто плакала, вспоминая счастливое время свободы, и молила богов о смерти.

– Я не хочу жить, Белава, – доверительно шептала она. – Я боюсь неволи.

– Чего же бояться? – попробовала успокоить ее женщина. – Я тоже раньше думала, что рабство – это смерть. Но я жива, как видишь, и даже рожаю в неволе детей.

Девушка презрительно скривила губы:

– Вот этого я и боюсь. Здесь всяк норовит подстелить меня под себя. А я не хочу рожать рабов!

Белава горестно вздохнула – девочка была права. Не раз она сама задумывалась о том же. Как раз накануне похищения она наконец дала окончательное согласие на брак, и все ради ребенка. Обрадованный мытник дал ей вольную. Дышать ветром свободы ей выпало всего сутки, и она не успела до конца насладиться его вкусом.

Что же с нею будет? Куда причалит ее жизненная ладья? Неужели ей так и суждено умереть в рабстве?

Вокруг, насколько хватало глаз, тянулся однообразный пустынный берег. Белава скучала, думать и говорить ни о прошлом, ни о будущем не хотелось, чтобы окончательно не впасть в уныние. Девушка тоже молчала, уйдя в свои переживания.

Ладья плыла от самых Болгар. В Саркеле она останавливалась, чтобы пополниться новыми рабами. Уже все – и хозяин, и речники, и стража, и рабы – были измотаны тяжелым долгим плаванием.

Стража вообще походила на сонных мух, обленилась и почти не следила за пленными. Казалось, воины потеряли всякую бдительность, но когда на берегу появились всадники на низкорослых лошадях, сонливость вмиг слетела с них. Они похватали с палубы сложенные горкой щиты и, прикрываясь ими, поспешно стали доставать из висевших на спинах колчанов стрелы.

Но всадники стояли не двигаясь и невозмутимо наблюдали за проплывающей ладьей. Вскоре излучина скрыла их с глаз. Стража успокоилась, убрала щиты и оружие.

Появление чужих всадников сильно напугало хозяина, и он приказал гребцам сильнее налечь на весла, чтобы уйти от этого места как можно быстрее и дальше.

К берегу пристали уже в кромешной темноте. Рабов пинками и тычками подняли с палубы, перевязали всех одной веревкой, затем вытолкали на песчаный берег. За много дней пути рабы уже привыкли к грубому обращению и покорно направились к ближайшим кустам справлять естественную нужду.

Из еды рабам досталось по сухой лепешке и вяленой рыбешке. Перед сном их связали попарно и отправили на ладью.

Белава, прежде чем заснуть на голой палубе, долго смотрела на огонь, пылающий на берегу, и принюхивалась к вкусному запаху. Она старалась не обращать внимания на урчание в животе, но мысли постоянно возвращались к горячей похлебке. Наконец долгожданный сон избавил ее от этих мучений.

Разбудил Белаву странный шум. На берегу шла битва. Рабы проснулись и со страхом наблюдали за ней. Ночная мгла не позволяла разглядеть, на чьей стороне перевес. Судя по воинственным возгласам, и речники, и напавшие на них тати сражались отчаянно. Вскоре все было кончено. Поверженные тела остались лежать на песке, а отряд победителей ринулся к ладье.

Взобравшись на палубу, разбойники стали хватать рабов. Те не сопротивлялись – смена хозяев их не смутила. Лишь новая подруга Белавы, связанная с нею, принялась неистово пинаться ногами, когда один из нападавших потащил их. Она дергала в разные стороны веревку, за которую он их держал, упиралась и визжала. Белава с ужасом просила ее успокоиться, но безуспешно.

Разозленный мужчина выхватил нож и нанес девушке удар в сердце. Белава оцепенела, глядя, как горячая кровь брызжет ей на руки и одежду. Пленница упала, потянув за собой и напарницу, но разбойник ловким взмахом перерубил веревку, и Белава, не удержавшись, свалилась ему на руки. Он подхватил ее, протащил по палубе и по сходням, привязал за руки к подпруге коня. С другой стороны был привязан еще один раб.

Ладья опустела очень быстро, разбойники вскочили на коней и повели за собой вереницу рабов.

После встречи с Веселином Недвига пребывала в подавленном настроении. Ей и хотелось, чтобы он встретился с Белавой, и боялась она этого, уверенная, что мытник никогда не расстанется с нею. Неведение лишало Недвигу покоя и сна.

Ее так и подмывало помчаться в Саркел разузнавать, как там обстоят дела. Она бы так и сделала, если бы не Баян и его неожиданная ревность.

В день встречи с Веселином весь путь из Саркела до печенежского стана муж не проронил ни слова. Недвига терялась в догадках: чем же он недоволен?

По прибытии в стан, пока Баян распрягал коней и давал указания своим воинам, Недвига отправилась в вежу. Ночь уже вступала в свои права, и женщина после тяжелой дороги желала поскорее лечь спать.

Она как раз расстряхивала шкуры, готовя постель, когда откинулся полог и сердитый Баян вошел в вежу. Недвигу охватил непонятный непрошеный страх. Таким она не видела мужа давно.

Баян подошел к ней, поигрывая плетью. Недвига завороженно уставилась на кожаную змейку, непринужденно извивающуюся в его руках. Вспыхнули жуткие воспоминания о недавней жизни в буртасском селении. Женщина поежилась, будто вновь ощутила обжигающую боль.

– О чем это ты любезничала с чужеземным купцом на рынке? – строго вопросил Баян, и плеть распустилась твердой лентой, готовая полоснуть ее по спине.

Так вот оно что! Воины, приставленные к ней, донесли вождю про ее долгую беседу с Веселином. Недвига постаралась сосредоточиться и дать достойный ответ, но плеть в руках мужа мешала думать. Неужели Баян посмеет ударить ее? Страх парализовал и тело, и голос. Недвига сжалась, задрожала и, не сдержавшись, заплакала.

Баян сморщился.

– Ну, чего разревелась?

– Это был Веселин, муж Белавы, – выдавила сквозь рыдания Недвига. – Мы разговаривали только о ней, ведь он не знал, что она жива. Не бей меня, Баян…

Мужчина с удивлением перевел взгляд на свои руки и заметил плеть, которую собирался повесить при входе, но забыл, увидев Недвигу, виновато, как ему показалось, прятавшую глаза.

Он был зол на жену, посмевшую вольготно разговаривать с чужаком, и на себя, достойного презрения из-за ревности к женщине, но он никогда не смог бы ударить ее. Разве для этого просил он своего отца продать ему Недвигу? Отец тогда нагло отказал и посмеялся над его чувствами. Баян до сих пор уверен, что он хотел забрать рабыню в царство мертвых только для того, чтобы досадить ему, собственному сыну.

Разве после стольких мучений и терзаний, преодолев нравы и обычаи, получив наконец любимую женщину в жены, он позволил бы себе ранить ее упругое белое тело, доставляющее ему ночью столько услады? Баян отбросил плеть, подошел к Недвиге, обнял ее, прижал к груди.

– Успокойся, милая, – он поцеловал ее в мокрую от слез щеку. – Зачем же ты всю дорогу молчала и не сказала мне о купце сама?

– Но я не понимала, почему ты был сердит. Ты ехал такой недовольный, что я не хотела тревожить твои думы.

Недвига вытерла слезы, улыбнулась. Ласка мужа успокоила. Он по-прежнему любящий и родной, и напрасно она испугалась.

– А как ты думаешь, что я почувствовал, когда мне передали, что ты долго говорила с чужим купцом? Заметь – с русоволосым мужчиной. Я испугался: не сговорилась ли ты бежать с ним в северянскую весь?

– Как ты мог подумать такое? Разве я давала повод сомневаться во мне?

– Много раз, – вздохнул Баян.

– Ну, всякое было, конечно, пока мы не соединились с тобой окончательно, – стушевалась Недвига. – Но теперь я твоя и душой, и телом. Я и помыслить не смею о других мужчинах.

– Попробовала бы только, – грозно произнес муж, – не для того я тебя добивался, чтобы с кем-нибудь делить.

Недвига часто вспоминала эти слова. Они изумили ее тогда, ведь муж впервые поверил ей свои сокровенные мысли. Правда, сказаны они были вовсе не ласково, но все равно приятно, когда ты что-то значишь в судьбе сурового человека, не привыкшего к открытому выражению своих чувств.

Приятные воспоминания особенно согревали ее сейчас, когда Баян уехал в поход, а она скучала и с нетерпением ждала его. Но и думы о судьбе Белавы тоже не давали покоя. Хотелось верить, что у нее все хорошо.

Солнце взошло над пыльной степью. Привычно потянулись рабыни и печенежки с подойниками за стан. Вдруг они все хором радостно закричали. В розовой дымке показались всадники.