Завтра муж будет у нее, но сейчас он далеко. Так хотелось поскорее разделить с ним счастье. И трудности тоже. Чтобы не по телефону, а рядом — глаза в глаза смотреть, видеть все его эмоции. Чувствовать все то, что он будет чувствовать.

Они еще долго говорили. Маша успокоилась, а Виталий нет. Потому что без сердца, как ей и сказал. Не случайно же сказал, не оговорился.

Сердце его унеслось домой, к ним. Он весь туда ринулся. Какое теперь спокойствие? Всем своим существом хотел сейчас быть с женой и ребенком. Не знал, как теперь сумеет на работе сосредоточиться. Все мысли не о том — только о любимых.

Новость о рождении сына дошла до Бажина практически в одно время с новостью о смерти Юдина. Застрелился скотина. Или застрелили.

Символично до жути, но думать об этом и как-то связывать у себя внутри эти два события не хотелось.

Когда-то стереть «дядюшку» с земли было глобальной целью. Он ею жил, дышал. Всю жизнь как в капкане: либо он Юдина, либо Юдин его, — ставка только на выбывание и третьего не дано.

И вот наконец цель достигнута, но особенной радости от этого и удовлетворения Виталий не испытывал. Потому что сердце жгла совсем другая радость. Сдох Юдин — туда ему и дорога. У Бажина дела поважнее, чем пировать на падали. Маленький, только появившийся на свет человечек, его кровиночка занимал теперь все мысли. И Маняша ждет его. И ничего нет важнее этого.

В такие моменты жалеешь, что ты всего лишь человек и не обладаешь какими-то сверхъспособностями. Не можешь переместиться в пространстве, просто раздвинув его руками, как ширму.

Ты всего лишь человек и вынужден приземленно ждать своего часа: когда закончатся дела, самолет оторвется от земли и принесет домой.

Меньше чем через двенадцать часов Бажин был уже в палате у жены. Сидел рядом с ней и держал сына на руках.

Не зря говорят, жизнь переворачивается с рождением ребенка. Особенно, когда всем сердцем ждешь его и хочешь. Около часа назад взял Андрюшу на руки, но четко почувствовал: жизнь перевернулась. Как и все внутри, когда руками ощутил его хрупкое детское тепло.

Даже ощущение времени поменялось. Раньше годы проходили — мутные невнятные, полные какой-то суеты и бессмысленности. А тут чуть больше суток прошло с рождения ребенка — каждая минута на счету, каждая минута бесценна. Вот уже сутки их счастье с ними — живет, дышит одним с папой и мамой воздухом. И про себя уже забываешь. Все для своего малыша готов сделать. Все только для него.

Поистине, есть вещи, которые можно понять, только прочувствовав на собственной шкуре. Только своего дитя подержав, понимаешь сумасшедших мамочек и папочек. Понимаешь, почему весь смысл жизни в детях. Потому что — это кровь, это продолжение.

Машка смотрела на обоих и улыбалась: Виталя так уверенно сына взял, спокойно. Говорят, мужчины боятся брать младенцев на руки, но ее муж, если и испытывал какое-то неловкое чувство, ничем себя не выдал.

— Мышонок. Ты посмотри какой, только папка за порог, он баловаться. Сказал же, чтобы меня дождались, — с тихой улыбкой сказал Виталий.

— Своенравный, точно весь в тебя, — усмехнулась Маша.

— Ты поспала хоть?

— Конечно. Он спал — и я. Я даже еще не слышала, как он плачет. Только в родзале немного покричал, и все. Покряхтит, поворочается, я покормлю — он дальше спит.

— Ну и правильно, нечего орать попусту.

Машка улыбнулась и погладила Виталия по руке. Он поднял на нее взгляд — счастливый, яркий, искрящийся. И снова посмотрел на сына. Так и смотрел, не отрываясь.

Смотрел бы и смотрел. Держал бы и держал сына в руках. Не выпускал его, безумно родного и желанного.

Глядя на это чудо, еще больше понимаешь, что все в жизни тленно. Только тепло, которое рождает любовь, — вечно. Малой так пригрелся в руках. Посапывал. Дышал ровно и спокойно. Будто чувствовал, что в надежных руках. Так оно и есть — в самых надежных.

— Положи его, все равно спит, — попросила Маша, — посиди со мной.

Виталий уложил малыша в кроватку и сел около жены. Сжал ее руку и прижался губами к виску.

— Домой хочу, — поморщилась Маша.

— Уже скоро.

Домой их выписали на четвертый день.

И кто придумал выписку из роддома делать такой торжественной? На своей свадьбе Машка так не волновалась, как в момент, когда медсестра передавала сына отцу. И Виталий ведь все дни с ними был, и мама от нее не отходила. А все равно эти торжественные охи-вздохи, пронзительные слова, море цветов — и сердце провалилось куда-то в пятки. Хотелось побыстрее сесть в машину и уехать. Не скрыться с глаз близких, а просто унять волнение и войти в новый ритм жизни со спокойным сердцем.

Всех Маша была рада видеть, Надя вкусный обед приготовила, родные поздравили, но, когда в доме стало тихо, вздохнулось с облегчением: ей и малышу сейчас нужен покой. Слава богу, Бажин создал для этого все условия.

Вечером сынишку купали первый раз. Маша набрала воды, проверила температуру. Сначала намочили малышу пяточки, окунули ножки. Потом положили в ванночку на гамачок.

— Надо осторожно, чтобы не напугался, а то будет бояться воды, — шепнула Мария.

Андрюшка сначала испуганно округлил глазки и скуксился — вот-вот заплачет.

— Не реви, мужик ты или нет? — мягко сказал Виталий, взял сына за ручки и тот крепко ухватил его за пальцы. — Вот. Держись. И поверь мне, сына, тебя должны бояться, когда ты молчишь, а когда ты орешь — падать замертво.

Маша с облегчением вздохнула и стала плескать водичку сыну на животик.

— Смотри, ему нравится.

— Конечно, нравится.

Малыш заплакал только в конце, когда ему мыли головку. Но утих сразу же, как только родители завернули его в мягкое полотенце.

ГЛАВА 30

Маша перехватила тяжелый пакет левой рукой и собралась было вытащить из сумочки ключи, но отбросила эту мысль — нажала на звонок.

Виталий тут же открыл дверь.

— А что так темно? — ступила в квартиру, таинственно улыбнувшись.

— Романтика.

— Да? — Машку разобрал безудержный смех, но она сдержалась, закусив губу.

— Да. Свечи есть, значит, романтика. Что ты там принесла?

— Это так… Кое-какие мои вещи и Андрюшкины. Хочу здесь оставить. — Бросив пакет в шкаф для верхней одежды, Маша с разгорающимся любопытством пошла следом за мужем.

Виталя сказал ей приехать на квартиру, но не сказал зачем. Наверное, решил устроить какой-то сюрприз. Хотя и сюрпризов не нужно, каждая минута наедине с ним драгоценна.

Маша так и не смогла пересилить себя и нанять няню. Никакие уговоры не помогли, не решилась она подпустить к сыну чужого человека. Никто не позаботится о ребенке лучше его родной матери. Но сейчас Андрюша подрос, и она со спокойным сердцем оставляла четырехмесячного малыша с бабушкой, тем более они некоторое время назад перешли на искусственное питание. Не была Машка одной из тех «молочных» мамочек, которые малышей до года грудью кормят.

— Я тебя на свидание пригласил, — в глазах Бажина плескался смех, хоть произнес он это серьезно.

— Подумать только! А почему не в ресторан?

— Из ресторана далеко до кровати идти.

Маша громко рассмеялась. Смеялась она от радости, от сладкого в груди чувства, которое внутри не удержать — наружу рвалось. Так это трогательно: свечи на столе, вино, фрукты. Ничего необычного в общем, но очень необычно для ее мужа.

— Подумать только, меня на свидание пригласили! А ведь я замужем и по свиданиям не хожу. — Сняв кардиган, она бросила его на спинку стула и села, держась намеренно прямо и чуть строго.

Виталя уселся напротив, на другом конце стола, и тут же подхватил игру:

— Я все-таки надеюсь на взаимность.

— Это бесполезно.

— Правда?

— Абсолютная.

— А если я приглашу вас в ресторан?

— Я откажусь.

— Не может быть. Даже если это будет дорогой и хороший ресторан?

— Все равно не пойду.

— Маленький.

— Нет.

— Уютный, закрытый.

— Нет.

— Туда, где много народа.

— Нет.

— В Макдональдс.

Машка расхохоталась, но, быстро успокоившись, снова вошла в роль:

— Нет. Я очень люблю своего мужа. И у нас сын.

— Я ему завидую.

— Кому? Мужу или сыну?

— Обоим сразу. Мужу больше.

— Я думаю, что он тоже сам себе завидует, — кусала губы, чтобы снова не укатиться со смеху.

Бажин улыбнулся той неотразимой улыбкой, от которой у Машки до сих пор екало сердце:

— Какие сильные чувства. Надеюсь, он отвечает вам тем же?

— Конечно. Правда он редко мне об этом говорит.

— Какой мерзавец. Я бы говорил о своей любви постоянно и с утра до ночи закидывал вас комплиментами.

— Не верю. Он очень занят. Он много работает.

— Это не оправдание.

Машка помолчала, вдруг почувствовав, что глаза отчего-то защипало.

— А еще он невероятно упрям, у него железная воля, и я верна ему ментально. Душой, телом, мыслями — всем своим существом. У вас нет шансов. Ни одного.

Виталий улыбнулся и со вздохом покивал головой, разыгрывая смирение. Потом вдруг стал серьезным, и жена, подхватив его настроение, тоже отпустила улыбку.

— Маняша, я люблю тебя. И Андрюшу. Я, может, не всегда об этом говорю, не с утра до вечера, но всегда об этом думаю. О вас. Ты же знаешь?

— Знаю, — прошептала она.

— Ты правда делаешь меня лучше. С тобой я стал человечнее. И с тобой я стал замечать, что людей вокруг все-таки больше, чем продажных тварей.

Она молчала, понимая, что больше не сможет сказать ни слова: что-то стиснуло в груди, и в горле ком вдруг образовался.

— Иди ко мне, — позвал Виталий, и Маша тут же подошла.

Усевшись к нему на колени, она сначала крепко обняла его за плечи, а потом обхватила ладонями лицо и поцеловала в губы.

— У нас с тобой сегодня первое свидание.

— Нет, — засомневался Виталий.

— Да, первое свидание со свечами.

Он нахмурился, будто задумавшись, потом согласился:

— Похоже на то. Я соскучился.

— Я же всегда рядом.

— Все равно соскучился.

— Почему?

— Потому что люблю тебя.

Когда любишь, всегда есть в сердце томительная нежная тоска. Она не от скуки, она от острой потребности — слышать, видеть, целовать, обнимать дорогого человека. Проживать с ним каждый миг. Ведь только любовь способна превратить секунду в вечность.

Конец