С этими словами Пиппо вышел из церкви.

Как только толпа услышала его имя, она тотчас же успокоилась, расступилась перед ним, давая дорогу, и с любопытством пошла вслед за ним. Пиппо отправился в маленький домик, где его ждала Беатриче. Не говоря ей ни слова о случившимся, он взял палитру и, еще охваченный гневом, принялся рисовать.

Менее чем через час, портрет был окончен. Пиппо многое изменил в нем; он уничтожил некоторые детали; придал более естественное положение складкам драпировки; отделал фон и аксессуары, которые играют важную роль в венецианской живописи. Затем он перешел ко рту и глазам, и ему удалось несколькими мазками придать им совершенное выражение. Взгляд был нежен и горд; губы, над которыми виднелся легкий пушок, были полуоткрыты; зубы блестели, как перлы, и казалось, она сейчас заговорит.

– Ты будешь называться не Венерой в венце, – сказал он, бросая кисть, – а влюбленной Венерой.

Можете себе представить радость Беатриче; пока Пиппо работал, она с затаенным дыханием следила за ним; она целовала и благодарила его без конца и заявила, что отныне будет называть его не Тицианелло, а Тицианом. Остальную часть дня Беатриче говорила только о бесчисленных красотах, которые она каждую минуту открывала в своем портрете; она жалела, что он не может быть выставлен публично, и была готова просить Пиппо об этом. Вечер провели в Кинтавалле, и никогда еще наши влюбленные не были так веселы и счастливы. Пиппо сам радовался, как ребенок, и лишь поздней ночью, после бесконечных ласк, Беатриче решилась расстаться с ним на несколько часов.

Ночью она не сомкнула глаз; самые радужные планы, самые блестящие надежды носились перед ней. Она видела уже свои мечты осуществленными, всю Италию у ног своего любовника и Венецию на заре новой славы.

На другой день она, по обыкновению, пришла на свидание первой и, в ожидании Пиппо, стала смотреть на свой дорогой портрет. Фоном для него служил пейзаж, на первом плане которого находилась скала. На этой скале Беатриче заметила несколько строк, начертанных киноварью. В тревоге она наклонилась, чтобы прочесть их; там был написан тонкими готическими буквами следующий сонет:

О, Беатриче! – сладко имя той,

В чьем образе таился лик небесный,

В груди блистало сердце чистотой,

В прекрасном теле разум был чудесный.

И Тициана сын портрет прелестной

(Бессмертный знак его любви немой)

Писали, кончив, бросил кисть: иной

Да не послужит дар его чудесный.

Кто б ни был ты, но если ты любил,

Взглянув, скажи: прекрасней образ был

Твоей любви! Потом в негодованье

Суди!.. Взгляни, как славы бренен сон:

Как ни хорош портрет, не стоит он

Моей модели одного лобзанья!

Несмотря на все свои усилия, Беатриче не могла заставить своего любовника снова начать работать; Пиппо оставался глух ко всем ее мольбам, и когда она просила его слишком настойчиво, повторял свой сонет. До самой смерти он оставался верен своей лени, а Беатриче, как говорят, своей любви. Они долго жили, как супруги; и, к сожалению, Лореданы, гордость которых была оскорблена этой открытой связью, уничтожили портрет Беатриче подобно тому, как пожар уничтожил первую картину Тицианелло.