— У тебя есть бойфренд, Рейчел? — спросил он, ошеломив ее.

Парень! Как же она могла встречаться с мальчиками, когда она все время сидит в трейлере? Кроме того, прыщавые парни ни в какое сравнение не шли с героями ее романов и римскими центурионами.

Почему-то ее молчание еще больше разозлило его. Или может, это просто был ее страх. Проявление страха иногда даже бойцовых собак заставляет отступиться от жертвы.

Он встал; она прильнула к кухонному столу.

— Где это видано, — прогремел он. — Девочка боится своего собственного отца.

Она пыталась найти в себе хоть немного мужества, хотя бы напоказ.

— Т-ты не посмеешь тронуть меня.

— Тронуть! — сказал он, смеясь. — Ха! Послушайте ее. Вечно ты со своими возвышенными словами! Тебе нравятся возвышенные слова, не так ли, девчонка?

О боже! Она продолжала пятиться назад.

А он все приближался.

— Боже, какая же ты уродина. Посмотри на себя!

— Пожалуйста, папочка, не…

— Я тебе не папочка! Как бы я мог поступить с уродливой стервой, стоящей передо мной, типа тебя!

Он был совсем близко, потрепанный, пропахший ликером, еле держащийся на ногах.

— Какая же ты дрянь. Прямо как твоя мать. Да об нее только ноги вытирать! Ну и где же моя дорогая жена сейчас? Почему она не дома и не ждет меня, чтобы ублажить меня? Боже, вы, женщины, меня просто от вас тошнит!

Он потянулся у ней. Но в первый раз промахнулся. Она отпрыгнула назад; его пальцы коснулись ее руки. Он стоял на ногах крепче, чем она думала. Во второй раз он поймал ее, предугадал ее следующее движение и больно схватил за запястье.

— Может, ты еще скажешь какое-нибудь возвышенное слово, а? Мне что-то захотелось послушать, как ты с ними ловко управляешься. Давай же, дрянь.

— Папа! — она пыталась высвободиться. Он схватил ее за другое запястье.

Дождь бил по жестяной крыше трейлера. Казалось, выстрелило ружье или обрушились тысячи штормов. Потом грянул гром и трейлер покачнулся. Он так же покачнулся, когда Дэвид Двайер скрутил дочери руки, держа сзади нее оба запястья одной рукой, а другой занявшись ее шортами.

— Тебе нравятся возвышенные слова, стерва? Тебе нравилось выражаться ими еще до нашей свадьбы. Помнишь? Не помнишь, как ты хотела выставить меня на посмешище перед моими друзьями? Ты со своим школьным образованием!

— Нет, папочка! — кричала она.

Рейчел сопротивлялась. Но он держал ее крепко. Она почувствовала, как его сильный кулак схватил ее шорты. Он разорвал их и намотал вокруг бедер.

— Помнишь, как это было в первый раз, а? — выкрикнул он. — В ту ночь ты сказала, что у нас не может быть больше детей. Когда ты винила меня за то, что мы избавились от второго ребенка? Боже, ты стерва, мы оставили не того! Рейчел безобразный ребенок. Мы избавились не от того! Ну, если ты не хочешь больше детей, я могу позаботиться и об этом. Вот и новое словечко в твой словарь. Содом! Как тебе?

Боль.

Рейчел вскрикнула.

Дверь распахнулась, и ворвался дождь. Гром прогремел, как обычный ночной звук — что-то похожее на звук падающего на тротуар арбуза. Потом отец освободил ее запястья; он отпрянул от нее, и боль ушла из ее тела.

Инстинктивно Рейчел бросилась надевать шорты. Она попятилась, рыдая, к узкой двери спальни, думая только о той боли, которую он ей причинил, боли, которая страшнее месячных, или рождения детей, даже смерти.

Он сделал с ней это. Он сделал это с ней.

Когда к ней снова прикоснулись руки, Рейчел стала сопротивляться, как бешеная кошка. Но, услышав голос матери: «Нет, дорогая! Это я!», успокоилась.

На мгновение Рейчел оказалась в темноте, а когда открыла глаза, то поняла, что лежит на софе, мама обмывала ее. На кухне на полу лежал ее отец.

— Он мертв? — спросила Рейчел.

— Нет, дорогая. Не мертв. Я ударила его сковородкой. Но он все еще жив.

Рейчел начала плакать, тихо и горько, закрыв лицо руками.

— Зачем он это сделал, мам? Почему он это сделал со мной?

Миссис Двайер не могла сначала говорить. Она взяла полотенца и таз с водой и сказала:

— Все будет в порядке, ты оправишься. Через несколько дней это не будет тревожить тебя.

Рейчел подняла глаза, по щекам потекли слезы.

— Ты позволяешь делать с тобой то же самое! Постоянно!

— У меня нет выбора, дорогая. Мне приходится.

— А ты оправляешься?

Миссис Двайер отвернулась от раковины и посмотрела на дочь. Вдруг летающий в облаках четырнадцатилетний ребенок посмотрел на нее глазами взрослого.

— Ты не поймешь, дорогая. Есть вещи между мужем и женой, которые…

— Если бы он был моим мужем, — всхлипывала Рейчел, — я бы убила его.

— Не говори так, дорогая. Ты просто не все знаешь.

Рейчел попыталась встать, но ей стало больно.

— Почему ты осталась с ним? Он чудовище.

— Нет. По-своему он любит меня. Просто у него в душе осталась незаживающая рана. В прошлом кое-что случилось, задолго до твоего рождения…

— Он сказал, что ты отдала другого ребенка. Что он имел в виду?

Миссис Двайер побледнела.

— Боже мой, — прошептала она. — Он сказал тебе это?

— Мам, я имею право знать.

Миссис Двайер смотрела на свою дочь несколько мгновений, слушая, как падает за окном дождь надвигающейся грозы; она приняла решение и подсела к Рейчел на софу.

— Дорогая, — сказала она мягко, взяв дочь за руки. — Когда я шла в больницу рожать тебя, мы были на дне. У нас ничего не было. Страна переживала глубокую депрессию, и твой папа, ну, ты понимаешь, он был хорошим человеком… однажды. Потому, как бы там ни было, у нас родились близнецы, и не было ни цента, чтобы оплатить услуги в больнице. В больницу пришел один человек. Он сказал, что был юристом и что знает одну прекрасную пару, которая очень хочет удочерить маленькую девочку. Эта пара обещает заплатить тысячу долларов.

Рейчел уставилась на мать.

Миссис Двайер нервно поглядела на лежащего без сознания на кухонном полу мужчину и тихо продолжила:

— Я была против. Но твой отец уговорил меня, сказав, что нам нужны эти деньги и что дочь окажется в хороших руках. Если мы откажем адвокату, то останемся с двумя детьми, без денег, да и какой дом мы могли предоставить вам тогда? Он уговаривал меня, дорогая, пока я не согласилась. Я молилась Господу каждый день, чтобы мое решение было правильным. Мне нравится думать, Рейчел, что твоя сестра живет в большом, хорошем доме, ходит на разные праздники…

— Ты… ты продала мою сестру?

— Не говори так, Рейчел. Ты даже не можешь представить. И в любом случае… — она опять посмотрела на мужа. — Ты должна выбираться отсюда теперь. Ты больше не можешь здесь оставаться.

Рейчел хотела возразить, но знала, что ее мать права. Когда шок начал проходить, она принялась плакать.

Миссис Двайер крепко обняла дочь.

— А сейчас послушай меня, дорогая. Ты должна быть сильной и мужественной. Тебе нужно уходить отсюда. Сегодня же. И уехать так далеко, как только можно. Я сберегла несколько долларов, о которых не знает твой отец. Этого хватит, чтобы продержаться некоторое время, если экономно их расходовать. Поезжай в Калифорнию. В Бакерсфилд. Ты можешь остановиться там в приюте для молодежи. Это не будет дорого стоить, и они позаботятся о тебе. Но не говори, что тебе только четырнадцать, иначе они сообщат в полицию. Теперь вот адрес одной знакомой женщины. У нее свой салон красоты. Скажешь ей, что ты дочь Наоми Бургесс, — она вложила листок бумаги в кошелек Рейчел, — и она даст тебе работу. Все будет хорошо. Ты умная девочка. В полночь через город проходит автобус. Ты должна успеть на него.

— Ты поедешь со мной?

— Нет. Я не могу. Я должна остаться с ним.

— И мириться с его издевками?

— Рейчел, — сказала она тихо, — я люблю его.

— Да как ты можешь?

— Ты еще слишком молода, чтобы понять, дорогая. Но однажды, когда ты будешь взрослой женщиной и полюбишь, ты поймешь все это.

Рейчел безмолвно сидела долгое время, ощущая все сильнее свою боль, унижение, и пристально смотрела на человека, который сделал это с ней.

— Ты должна идти, — сказала ее мать с еще большей настойчивостью. — Он может скоро очнуться.

Рейчел посмотрела на нее тяжелым взглядом.

— Что с тобой будет, мам?

— Не тревожься обо мне, я справлюсь.

Рейчел подумала и сказала:

— Как ты думаешь, она выглядит, как я? Моя сестра?

Миссис Двайер удивленно взглянула на дочь.

— Я не знаю, дорогая.

— Мы же близнецы.

— Ну да, близнецы бывают двух видов. Одних называют близнецами, других двойняшками. Я не знаю почему, но одни из них не обязательно похожи. И не знаю, какие из них вы.

— Я надеюсь, она хорошенькая, — сказала мягко Рейчел. — И не уродина, как я. А ты знаешь что-нибудь еще, мам? Я хочу найти ее.

— О… — Миссис Двайер вдруг почувствовала резкий панический страх. — Почему ты хочешь сделать это?

— Потому что она моя сестра. И если она знает, что была продана, то, может быть, ей станет легче, когда она узнает, почему.

Увидев одиночество в глазах дочери, миссис Двайер смягчилась. Она знала, как Рейчел нужно было кого-нибудь любить, принадлежать кому-то. Она сама испытывала это чувство каждый день своей жизни.

— Ты родилась в Голливуде, штат Калифорния, Рейчел. Не знаю точно, но возможно, что она все еще там. Я расскажу тебе все, что знаю об удочерении. Но этого мало. Теперь тебе нужно идти.

Пятнадцать минут спустя, в течение которых ее отец все еще лежал на полу, Рейчел стояла с чемоданчиком в руках у двери. На чемоданчике были инициалы «P&O», но этот стикер приклеил давно кто-то другой. Все, что было в ее багаже, это фото ее мамы с малышами, несколько сувениров, которые она насобирала в детстве, свидетельство о рождении и «Марсианские хроники» — украденная библиотечная книга.

Глаза обеих были полны боли; казалось, Рейчел и ее мать смотрели в одно и то же зеркало. Гроза закончилась, ночь была тихая. Четырнадцатилетняя Рейчел понятия не имела, куда отправляется, но теперь она сказала:

— Я вернусь, мам. Я найду свою сестру, и мы вернемся вместе за тобой. Мы уйдем от папы, из нас троих выйдет отличная семья. Я позабочусь о тебе, мам. Тебе больше никогда не придется мириться с… — Она взглянула на потрепанное тело человека, который никогда ничего не значил для нее, — …с этим опять.

Миссис Двайер в последний раз обняла дочь и смотрела сквозь слезы, как ее одинокая фигурка движется вниз по грязному шоссе.

5

Платье, хоть и красивое, было неудобным. Оно сильно стягивало бедра и так сжимало талию, что она едва могла дышать. Тем не менее доктору Линде Маркус нравилось, как она выглядела в большом зеркале в полный рост. «Белль» из прошлого. Хрупкая, нежная, предмет, достойный поклонения.

«Боже мой, — думала она, — неужели женщины испытывали это чувство однажды».

Отойдя от зеркала, она осмотрелась в спальне, которая казалась ей сказочной. Атласные драпировки, великолепная кровать, заправленная мягким одеялом из стеганого отборного атласа, — все персикового цвета. Плюшевый ковер, изящная позолоченная мебель, картины пастельных оттенков на стенах и вазы со свежими цветами. Все очень женственно и очень романтично.

Фактически это была комната, в которой буквально неделю назад ее рандеву с грабителем прервал звонок на пейджер из госпиталя. С тех пор она пыталась возобновить свои посещения «Бабочки». Но обстоятельства не позволяли: то она была занята, то он.

Странно. Линда испытывала ревность, когда понимала, Что не может быть с ним в ту или иную ночь. Сначала, в первые месяцы посещения «Бабочки», Линда Маркус допускала возможность того, что ее партнер должен обслуживать других членов клуба. И впервые она начала чувствовать, что он — ее собственность. Умом она понимала: это его работа. Он развлекает других женщин. Но однажды Линда удивилась, поймав себя на мысли: «Он мой. Он принадлежит мне».

Она была со своим особенным партнером только три раза. Перед ним их было целое множество — и ни один не удовлетворил ее, ни один не был в состоянии помочь ей. А потом она встретила его. Это была ночь ее Венецианской фантазии. Раньше жители Венеции надевали маски на парад, проходящий на площади Святого Марка. Посмотрев «Амадеус», она решила воплотить идею фильма в жизнь. Мужчина весь в черном — в черном плаще и черной маске — залезает в ее комнату и занимается с ней любовью.