Как оказалось, немного. Возникла ужасная неловкость, когда они все были приглашены в ее гостиную. Гарриет уважительно поднялась — и лицо баронессы просветлело, когда она стала протягивать ей руку. А потом барон и баронесса бросили на Клару странный взгляд, когда поняли, что невеста — это она и что она не поднялась, чтобы их поприветствовать. Это был ничего не выражающий взгляд. Одинаково пустые взгляды многое сказали обеспокоенному сердцу Клары. Барон и баронесса были глубоко потрясены. Она пожалела, что по глупости все-таки надела опять голубое платье вместо розового. Как будто платье могло хоть на йоту что-то изменить.

— Клара не может ходить, — объяснил Фредерик. Он подошел к ее стулу, тепло улыбнулся, взял ее руку и поднес к своим губам. — Как вы, любовь моя?

Однако она слишком хорошо помнила о присутствии его родителей, чтобы быть способной на большее, чем натянутая улыбка.

— Пожалуйста, извините меня за то, что вынуждена приветствовать вас таким образом, — сказала Клара, отнимая руку у Фредерика и протягивая ее его матери.

— Моя дорогая, — сказала леди Беллами, беря ее за руку и склоняясь над ней с беспокойством на лице, — это был несчастный случай или болезнь? Нет, не пытайтесь двигаться. Я сяду здесь около вас, и мы поговорим по душам.

— Это была болезнь, мадам, — ответила Клара. — Длительная болезнь в детстве, когда я была в Индии. Одна из тех таинственных тропических болезней. Врачи, похоже, так до конца и не знали, что это было.

Баронесса была доброй, подумала она с некоторым облегчением. Она также, должно быть, была в некотором шоке. Барон лишь поклонился ей, сел на стул, предложенный Гарриет, и спокойно смотрел на нее. Фредерик сел с другой стороны от Клары и снова завладел ее рукой.

— Видя терпеливость и жизнерадостность Клары, — сказал он, улыбнувшись ей и затем, посмотрев на мать, — можешь ли ты удивляться, что я влюбился в нее, мама?

Ну конечно, подумала Клара, он наверняка был так же, как и она, обеспокоен этой встречей. Было очевидно, что он не сказал им всей правды, что он пытался обманывать их так же, как ее. Но они лучше его знали. Они поймут даже лучше, чем должна была понять она, настолько невероятной была его история. Как могли они смотреть на нее и верить, что он влюбился в нее.

— Гарриет, — сказала она, — будь добра, позвони, чтобы принесли чай.

Даже лучше, думала она, стараясь развлечь посетителей и чувствуя тепло сильной руки своего жениха, что все уже случилось. Возможно, в конце концов, ей было бы труднее встретиться с бароном и баронессой после тайной свадьбы.


Свадьбы не было еще четыре дня. Хотя причин для особой спешки и не было, понял Фредерик. Если бы кто-то из его кредиторов нашел его в Бате, они не стали бы слишком поспешно настаивать на своих требованиях, зная, что он должен жениться и на ком он собирался жениться. Он был в безопасности.

В итоге он не поехал в Лондон на следующий день после встречи с мистером Уайтхедом, как планировал. Его отец встретился с ним за завтраком, пока его мать все еще была в своей комнате. И это была довольно неприятная встреча. Барон пожелал знать правду.

— И не рассказывай мне эту небылицу про то, что ты влюбился в мисс Данфорд, Фредди, — сказал барон. — Имей уважение к моему интеллекту. Не хочу обидеть леди, но она очень далека от того, чтобы быть красавицей. Насколько велики твои долги?

Фредерик был вынужден признать долги приблизительно в половину той суммы, которую они фактически составляли. Он выслушал отцовскую нотацию и искренне пообещал, что изменит свои привычки. Эти нотации и обещания повторялись с неприятной регулярностью в течение последних лет семи или восьми.

— Но на этот раз, Фредди, — сказал его отец, — ты должен думать не только о себе. У тебя будет жена. Полагаю, на долю этой леди в жизни выпало уже предостаточно страданий. Я не допущу, чтобы мой сын причинил ей еще большие.

Фредерик пообещал с еще большей страстностью. И намеревался сдержать каждое слово. Но, с другой стороны, он всегда так делал. Он неизменно принимал решение начать жизнь с чистого листа каждый раз, когда отец вытаскивал его из какой-нибудь глубокой ямы, которую он сам же себе и выкопал. Он снова задался вопросом, шел ли когда-нибудь снег в июле. Если бы только кто-нибудь с достаточно долгой памятью мог доказать ему, что такое было, что однажды в истории это имело место, то тогда, возможно, для него была бы надежда.

— Но я действительно люблю ее, папа, — сказал он в заключение, ощущая потребность оправдаться в глазах отца. Каким-то образом отцу, бесконечно терпеливому и любящему его несмотря ни на что, одним печальным взглядом всегда удавалось заставить Фредди снова почувствовать себя школьником. — Я люблю ее больше жизни. Я женился бы на ней, даже будь она нищей.

Отец посмотрел на него тем взглядом, которого Фредерик всегда боялся больше, чем любого другого. Он даже предпочитал гнев этому спокойному, понимающему и полному разочарования пристальному взгляду.

— Не переусердствуй, Фредди, — сказал он. — Слова мало что значат. Покажи ей, что ты любишь ее больше жизни. Заставь меня гордиться тобой, мальчик.

Боже, этого хватило, чтобы у него защипало в глазах. Было бы верхом унижения заплакать перед собственным отцом. Он больше всего хотел в этот момент, чтобы его отец им гордился. Для двадцатишестилетнего мужчины было смешно признаваться в этом, даже самому себе.

Время после полудня пришлось посвятить еще одной встрече с мистером Уайтхедом, на которой этот джентльмен и барон завершили составление брачного контракта, а Фредерик присутствовал в качестве почти безмолвного третьего члена этой компании. Его ежегодный доход должен был увеличиться после его брака — и должен был теперь называться доходом, а не содержанием. И должен был быть городской дом. По-видимому, холостяцкие комнаты уже не подходили для женатого человека, даже если было маловероятно, что Клара когда-нибудь захочет поехать в Лондон вместе с ним. Эбури-Корт должен был стать их загородным домом.

Было странно ощущать, думал Фредерик, как человек, похоже, напрочь лишался возможности контролировать свою собственную свадьбу, как только было сделано предложение. Его мать провела большую часть дня с Кларой в доме на площади Серкус, обсуждая вещи вроде цветов и свадебных завтраков. Он увидел Клару лишь мельком, когда пришел проводить свою мать на обед обратно в гостиницу.

Только на следующий день он, наконец, отправился в Лондон за специальным разрешением. А по приезде туда ему пришлось найти брата и сообщить ему новости, и Лесли во что бы то ни стало решил тоже приехать в Бат на свадьбу. Италия может подождать день или два, настаивал он, сияя от удовольствия за приближающееся счастье старшего брата. В словаре Лесли свадьбы и счастье были синонимами.

Так что еще один день был потерян, пока Лесли, не уверенный, что ему следует надеть на эту свадьбу и можно ли надеть тот же самый наряд, который он совсем недавно надевал на свадьбу Дэна и Джули, упаковывал два больших чемодана почти со всеми своими вещами, вследствие чего его пришлось убеждать сократить багаж хотя бы наполовину. А потом он вспомнил, что у самого Уэстона[6] его ожидает новый сюртук. Фредерик обнаружил, что снова бросает взгляды на потолок и часто хихикает, что, похоже, всегда случалось, когда он был с Лесом.

Но в конце концов они вернулись в Бат и атмосферу нереальности происходящего. В его отсутствие все было устроено. Из уважения к состоянию Клары свадьба должна была пройти в ее гостиной вместо церкви. Баронесса разъяснила все детали. Кроме священника и жениха с невестой на церемонии должны были присутствовать родители жениха, его брат, компаньонка невесты мисс Поуп и ее близкие друзья: мистер и миссис Уайтхед, полковник и миссис Ратледж и сестры Гровер. Фредерик задавался вопросом, как они все поместятся в гостиную, но он допускал, что на самом деле количество людей было не таким уж большим. Просто гораздо бóльшим, чем он ожидал изначально.

После свадебного завтрака мисс Гровер должны были забрать мисс Поуп к себе домой, так как ее мать в это время находилась в отъезде, и она должна была прожить у них неделю, по истечении которой барон и баронесса привезут ее в Эбури-Корт. Молодожены, похоже, должны были отправиться туда на следующий день после свадьбы.

А следовательно, как обнаружил Фредерик, у них с Кларой должен был быть медовый месяц наедине. Он как-то не думал о медовых месяцах. Он до сих пор не знал, существовала ли возможность, что его брак в какой-то степени будет нормальным.

Когда Фредерик отправился в постель на следующую ночь после возвращения из Лондона, в его голове была ужасная путаница из действительности и нереальности. Его мать, казалось, описывала какое-то чужое событие, не имевшее к нему абсолютно никакого отношения. И все же — о, Господи! — завтра в это же время он станет уже женатым человеком.

Он внезапно пожалел, что так плотно поужинал.


Тем временем Клара только закрывала глаза после того, как долго пролежала, уставившись на полог над кроватью. Сквозь закрытые веки она все еще могла видеть очертания складок драпировки.

Это все стало пугающе реальным. Почему-то, пока их предстоящий брак касался только ее и Фредди, это казалось весьма разумным. Каждый из них вступал в брак по хорошо определенной причине. Каждый из них получал какую-то пользу от этого брака. Все это могло оказаться вполне терпимым.

Но теперь в процесс были вовлечены другие люди, и у нее возникло паническое чувство, что она начала нечто, что начало жить своей собственной жизнью и стремительно развивалось, выйдя из-под ее контроля. Некоторые из ее знакомых узнали о помолвке и приходили с улыбками, поцелуями, рукопожатиями, поздравлениями и своими наблюдениями относительно красивой внешности и обаяния мистера Салливана. Некоторые из ее самых близких знакомых нанесли визит в то время, когда с ней была леди Беллами, и были немедленно приглашены на свадьбу.

Леди Беллами была очень доброй и страстно желала сделать так, чтобы эта свадьба стала запоминающимся событием. Клара догадывалась, что та разочарована, что этому не суждено было стать большой светской свадьбой. Но она сделала все возможное в данной ситуации. Клара узнала, что повсюду должны были цветы, включая волосы невесты, и что будет приготовлен особый свадебный завтрак. Она также узнала, что срочно нужно вызвать швею, так как у нее должно быть новое платье для свадьбы и новое дорожное платье, чтобы надеть, когда они с Фредди уедут в Эбури-Корт наутро после свадьбы. Баронесса сетовала, что у них было недостаточно времени, чтобы пошить весь гардероб для невесты.

Леди Беллами приняла меры, чтобы Гарриет покинула дом в день свадьбы и не приезжала в течение первой недели брака. Клара нашла эту неожиданную идею пугающей и довольно смущающей. Она задавалась вопросом, как Фредди отреагирует на идею о медовом месяце длиной в неделю.

Именно эта мысль заставила Клару закрыть глаза. Медовый месяц. Одна неделя. По крайней мере, у нее будет хоть это. Он, конечно, будет оставаться с ней в Эбури-Корте, пока в конце недели не приедут его родители вместе с Гарриет. В возрасте двадцати шести лет она наконец завтра ночью узнает, что значит быть в полной мере женщиной. Она узнает это в обществе обладателя всей этой силы и великолепной мужественности.

Это была возбуждающая мысль. И вместе с тем пугающая. И она ни в кое мере не способствовала сну. Однако она должна поспать. Если она этого не сделает, то будет даже более бледной, чем обычно бывала по утрам. А под ее глазами будут тени. Она достаточно некрасива и без этих дополнительных изъянов.

Она пожелала заснуть. И почувствовала сильную тошноту и головокружение. И волну охватившего ее возбуждения.

Глава 4

Чертов шейный платок снова не поддавался. И необходимость звать на помощь — в очередной раз — камердинера ничуть не улучшила настроения Фредерика. К счастью, выставить его мать из комнаты оказалось нетрудно, потому что ей самой надо было одеваться. Однако с Лесли все оказалось сложнее. Он топтался на месте, ухмыляясь и кивая головой, как настоящий болван, и болтал всякие привычные для него глупости. Например, что ему понравилась Клара, хотя он впервые увидел ее только вчера и то ненадолго, и что ему нравилась мысль о том, что у него появится невестка. Чертов Лес.

Хотя, вынужден был признать Фредерик, Лесли был ни в чем не виноват. С его стороны было несправедливо называть своего брата болваном, хотя он и не произнес это вслух. Лес был туповат, но рано или поздно соображал что к чему, если ему давали для этого время. И он был неизменно добродушен.

Нет, он сам во всем виноват. Это он сглупил, позволив обречь себя на пожизненное заключение из-за каких-то небольших карточных долгов! Бог мой, надеть с утра шелковые бриджи! Он с отвращением посмотрел на них и на свои белые шелковые чулки и кожаные бальные туфли. Услышав стук в дверь, он недовольно заворчал.