Выгнал.

— Сам поеду. Для тебя два фужера вина больше, чем для меня литр водки.

Обижаться не стала, в голове и правда карусель. Села пассажиром.

Джипчик у него неплохой, попроще моего, конечно, но — ничего.

— Чего «крузак» не купишь?

Морду скривил:

— Для меня сильно круто.

Прибедняется, знаю.

— Безуглов, не вези меня домой, не хочу. Свези к себе, на набережную, кофе сваришь. Ты все равно один, девчонку я тебе спугнула.

Хмыкнул — видать, не сильно спугнула. Но поехали к нему. Я очень его квартиру люблю. Ничего в ней такого супер нет, по какая-то она — для жизни. Для приятной, комфортной жизни. Не очень и большая, но светлая, со всякими тостерами, кофеварками, приспособами бытовыми, пультами. Душевная квартира-дом. А чисто как!

— Домработницу держишь?

— Не-а.

— Я у тебя сночую, пожалуй. Нравится мне у тебя.

— Ну-ну! А как приставать возьмусь?

— Да приставай сколько влезет!

— В меня много влезет, — и глазом сверкнул.

«Звери задрожали, в обморок упали!»

Он взялся кофе варить, а я на подиуме устроилась — мое любимое место. Подиум — это возвышение у него такое, в гостиной возле окна. Отсюда и кухню через арку видно, и телевизор перед носом, и подушек тьма. Хочешь — валяйся, хочешь — пультом щелкай, хочешь — за хозяином в кухне наблюдай.

А хозяин всерьез принялся за кофе.

— У меня «Бэйлиз» есть, твой любимый, будешь?

— Да не пью же я!

— Да ладно ты, я никому не расскажу!

— Ну, тащи!

Притащил. Вместе с кофе. Я глоток всего и сделала, а в голове — совсем круговерть. Отвыкла. Он заметил. Опять хохотнул.

— Ты где спать будешь — на подиуме или диван разобрать?

— Я с тобой, Безуглов, спать буду сегодня, вот! Растерялся:

— Инцест какой-то будет.

— Дурак, инцест — это когда отец с дочкой!

— А когда брат с сестрой?

— Отстань, какой ты мне брат?

Сдался, не зря глазом сверкнул. Ну а я-то, я-то! Напилась и вправду!

Хорошо с ним оказалось.

— Безуглов, у тебя руки ласковые какие!

— Не Безуглов я.

— А кто?

— Сергей.

— Сергей, Сережа! Все равно ласковые! — Пьяная женщина, чего с меня взять?

Утром я первая проснулась. Смотрю на него — лицо во сне детское. Поцеловала в губы, в уголок.

Глаза открыл:

— Не виноватый я.

— Знаю, знаю — я сама пришла.

— Машка, не сердишься?

— Нет, хорошо очень было.

Руку мне под голову просунул. Твердую, мускулистую. Прижалась, зажмурилась.

— Сережка, ты смуглый такой, негритенок, что ли?

— А ты как видишь с закрытыми глазами?

— Я не вижу — чувствую. Теплый.

Прижал сильнее. И рукой ласковой по волосам провел… Потом снова проснулись. Он простыней обмотался, подался в кухню. Яичницу жарить стал, хлеб в тостер резал. Просто все делает, ловко.

— Безуглов, у тебя все как в кино получается.

— Да не зови ты меня Безугловым, что за моду придумала?

— Ладно, не буду.

Тоже встала, пошла в ванную. Там — операционная. Все блестит, флакончики — в ряд.

— Сережа, у тебя щетки стерильной нет?

— Есть. Разовые, в шкафчике возьми.

Там их — на батальон. Запасливый! Воду в ванну напустила, погрузилась в пену — блаженство! Долго мокла, думала — придет. Ошиблась. Пришлось выходить. Надулась немного.

Позавтракали. Сказал:

— Сегодня суббота, тебя домой или на работу?

Еще сильнее надулась:

— В ботанический сад!

Промолчал. Домой отвез. Расстались как ни в чем не бывало. Чмок-чмок! Звони, не пропадай.

Три дня ждала — не позвонил. Да мы и раньше нечасто звонили. Но то — раньше. Рвала и метала. В офисе всех на десять рядов перестроила. Притихли — лютую.

В четверг позвонила сама. То да се — машину на профилактику пристроила, уик-энд на носу, ты как?

— Да никак, заехать надо? — удивился как будто.

Ну да, у меня же на такси денег нет, хи-хи.

— А ты сможешь?

— А чего там мочь-то? Я машину с пятнадцати лет вожу.

Дурак или прикидывается?

— Ладно, — разозлилась вдруг я. — Позвоню, если что.

— Ага, звони, — короткие гудки.

Пятницу перетерпела. Сначала месть ему придумывала одну страшнее другой. К вечеру повод стала искать, чтоб позвонить. Вот глупость-то! Раньше звонила, когда хочу и куда хочу. Без разбору. Может, я усложняю? Так ничего и не придумала, распсиховалась и уснула.

Утром позвонил сам. Я чуть с кровати не свалилась.

— На шашлык едем?

— Едем, едем!

— Я тебе вместо мяса рыбу купил.

А я и забыла, что мясо не ем! Солнышко ты мое заботливое!

— Полчаса на сборы, я выезжаю.

Заметалась. Так, джинсы. Не эти — в них я толстая. Полосатые. Джемпер поярче. Куртка молодежная с капюшоном — шапки не ношу, а на природе можно и подмерзнуть. Кроссовки? Околею! Тогда носки потеплее. Отчаянные сборы прервал сигнал с улицы. Пора!

Вышла. Очки от солнца нацепила. Хоть и зимнее время, но солнце светит, а нам морщины ни к чему — дорогое удовольствие. Запрыгнула к нему, улыбается от уха до уха. Чмок-чмок.

— Красивая ты у меня!

У тебя, у тебя! Тронулись. По пути зацепили Пашку и Олега. Тоже сто лет их знаю. Его команда. Хорошо как!

Приехали в коттедж какой-то пригородный, хозяин целоваться полез. Причем со всеми сразу. Неплохо окопался. Не дом — дворец, лошадки на конюшне — хобби, прислуга суетится.

— Знаю, знаю вас, Марь Лексевна! Друзьям моим контора ваша, было время, помогла.

— Работа наша такая! Обращайтесь!

— Рад. Рад, что лично познакомились, спасибо Сергею.

— Да мы с Машкой с первого класса дружим! — Это Безуглов влез.

Убила бы! За Машку и за конкретику в возрасте. Ну ладно. Вроде акцентов никто не расставил. А дальше — по сценарию. Жарим-парим, пьем-едим. Народ прибывал. Серега и правда семги для меня привез. Запекли отдельно. Так день и провели. Рядом!

В сумерках назад поехали. Кто с нами в машину влез — развезли. Дальше куда? Домой, конечно! К тебе. Он притормозил, свет в салоне зажег.

— Машка, опять дуркуешь?

— Глаза у тебя, Серый, необыкновенные, зеленые, а вокруг ободок черный. Ты знаешь об этом?

— Да знаю я, зубы не заговаривай.

Улыбнулась в ответ. Помолчал, потом домой поехал. К себе. Если душа умеет петь, то моя — пела!

Едва в дом вошли, мобильник мой ожил. Лерка звонит, подруга:

— Маша, выручай! Мы с Вадимом завтра в Египет улетаем, а сейчас водитель позвонил — ремень какой-то в машине свистит, боится. Ну свези в аэропорт!

— Ну свезу, конечно, — пообещала, — во сколько заехать?

— Утром, часов в десять.

Сговорились. Потом отключилась, уже когда сообразила — сама без машины, да и не очень-то хочется с утра подрываться. Пришлось поделиться горем с Безугловым. Отнесся спокойно:

— Да ладно. Свезем уж, коль обещала. Подруга никак.

Утром еле проснулись, соскочили, кофе наскоряк сварили, помчались. А на душе — весело. Лерка Безуглову обрадовалась: сколько лет, сколько зим?! Целоваться полезла. Вот человек какой интересный: всем нравится! И — мой! Мой? Загрузили Лерку с Вадимом, помчались. Серега быстро ездит, красиво, не страшно совсем. Уже в аэропорту Лерка выдохнула:

— Мы рассчитывали за час доехать, а доехали за сорок минут.

Вадим ухмыльнулся:

— Скажи спасибо, что Серый по пути перекурил два раза, скорость сбросил. А то за полчаса довез бы.

Во всем Серый мой хорош! Посмеялись, расцеловались, лапами помахали. Мне вдруг тоже захотелось сесть в самолет и улететь. С Сергеем. С Сережей Безугловым.

Назад поехали. Что бы такого придумать? Предложила оригинальное:

— А давай в «Капитан Кук» заедем, позавтракаем?

Посмотрел на меня, в глазу зеленом ничего не прочитаешь, но к «Куку» свернул.

Хороший ресторанчик такой, в санаторной зоне, австралийцы построили. Пока я по меню шуршала, достойный бескалорийный завтрак прикидывала, официантка улыбчивая подошла.

— Нам омара и вина, ламбрусского.

Я и рот открыть не успела.

— Серый, ты даешь!

Принесли омара, в панцире, с соусами и зеленью всякой. На большом блюде. Красота.

— Вино будешь?

— Нет, кожа дороже.

— Ну тогда девушке воды минеральной. Без газа, правильно?

Правильно, но призадумалась: прикололся как будто.

Завтракали долго. Безуглов со вкусом тянул вино, серебряной двузубой вилкой мясо омара из панциря выковыривал. Себе, потом — мне, мне, потом — себе. Лапами своими ловкими и ласковыми. Рассказывал, как в Америке отдыхали — в Кейп-Коде, который славится лобстерами (те же омары, только в профиль), и каждый вечер пытались найти кабачок, где можно было бы этого самого лобстера полноценно съесть, но так и не нашли. То суп из лобстеров подавали, то — тех же особей, но размером с креветку, зато на серебряном блюде вполстола и разукрашенном как елка. Я смеялась над его историями, а под сердцем нервно колотило: все рассказывает — во множественном числе, с кем он был в этом Кейп-Коде своем дурацком? Что-то новенькое, но, кажется, я ревную.

— Вы с Любой там были? — невинно так спросила, по напрасно, видать. Загрузился сразу.

— Нет, не с Любой, мы с Любой нигде не были.

Чего надулся? Сам мне про эту Любу свою лет десять назад всю плешь проел. Подцепил где-то в Нью-Йорке эмигранточку беглую и одурел. Думал, она за ним — на край света. Фиг вам! Девка не дура оказалась, Америку на зеленые глаза с черным ободком не променяла. Нашла кого-то, насчет фиктивного брака сговорилась, так Безуглов ей еще на это дело деньги через моих знакомых адвокатов передавал — рыцарь! А от нее с той поры ни слуху ни духу. Но зацепила она его. Чем, интересно? Сам-то ведь сроду не расколется — может весь вечер языком молоть, а чего сказал? Да ничего, ерунду всякую. Ладно, соль на раны сыпать не время. А с кем же все-таки в этом Кейп-Коде околачивался? Лобстеров искал. Разберемся со временем… Так, пластинку надо менять.

— Серый, Новый год на носу.

— Тонко подмечено, — хихикнул.

— Тонко не тонко, а две недели осталось. Миллениум, как ни крути. В новое тысячелетие вступаем, и век — новый.

— Да уж, — нос почесал, — не всякому так свезет.

— Так и я о том же! Видишь, все норовят красиво встретить, Лерка в Египет улетела, а мы чего?

— Кто — мы?

— Ну, мы с тобой!

Нахмурился. Сделала вид, что не замечаю.

— Поедем куда-нибудь на пару неделек, отдохнем?

— Машка!

— Что — Машка?

Молчал долго. Гадость сказать хотел, наверное. Передумал.

— Да нет, я Гришке обещал Новый год организовать. Чтоб друзей своих ко мне притащил, потом фейерверки на набережной устроим.

Пауза. Меня на фейерверки звать не стал! Господи! Если бы кто увидел сейчас Марию Алексеевну — не признал бы меня в этом ангеле.

— Ладно. Давай после Нового года. Все равно дел никаких, все праздновать будут, уважающие себя конторы до пятнадцатого января на лопате. Ну, Безуглов (вырвалось! но он не заметил, слава богу), ну поехали!

Растерялся вроде:

— Куда?

— Да хоть на Сайпан!

— Там высокий сезон в январе, не попадем!

— Не радуйся, я все устрою.

— Если устроишь, — уверенный в обратном, он воспрянул, — тогда поехали.

— Слово?

— Слово!

Он не верил в мои силы. Ну, погоди радоваться!

Настало тридцать первое декабря. Последний день года, века, тысячелетия. Когда Безуглов раньше в городе в это время был, мы всегда в последний день года вместе завтракали — традиция! И не обязательно вдвоем — можно брать с собой кого хочешь. Само собой традициям изменять не стали. В одиннадцать встретились в «Арт-студии». Я Сереге назло дизайнера Эдичку с собой притащила, налыську бритый, но с усами. Из Москвы прибыл, славы искать.

Думала Безуглова наповал сразить. Не сразился. Зашел, Эдичке руку пожал, заказал себе омлет с грибами и мартини (с утра пораньше!), стал его галиматью слушать. Потом, по традиции опять же, впечатления года стали обсуждать и вдруг подскочил:

— Вика! Я заждался уже!

Вот тебе и здрасте! Обычная такая Вика прибыла, не совсем и в его вкусе вроде и, говорят, постарше она его года на три. Он с ней уже лет семь, а то и больше, с переменным успехом путается. То друзья, то любовники. Сейчас, похоже, «просто друзья». Пришлось делать радостно-удивленное лицо, целоваться троекратно.

Короче, посидели вчетвером, я от ревности умерла, но виду не подала. На десерт сказала: