Андре растерянно взъерошил волосы на макушке и сполз с кровати.

– Значит, я болтал во сне, – удрученно повторил он.

– Болтал, – согласился Иван, найдя, наконец, свою футболку и с неудовольствием ее рассматривая, – кажется, мне придется надевать куртку на голое тело. По крайней мере, ЭТА футболка точно не пригодна для надевания – ее будто корова пожевала. Как ты смотришь на то, чтобы пойти выпить кофе куда-нибудь? У всего прогрессивного человечества будет обед, а у нас с тобой – завтрак.

Парень пожал плечами и отвернулся к окну.

– Я могу дать тебе свою футболку. Или попросить у горничной утюг. Ну, или, в конце концов, заказать кофе в номер. Это все ерунда. Ты мне лучше скажи… что я еще говорил?

Иван отбросил свою футболку, подошел к огорченному Андре и обнял его сзади, скрестив руки у него на животе.

– Ты говорил, что я тебе нравлюсь. И что ты не хочешь меня терять. Но я почему-то должен сбежать. А я не понял, почему я должен сбежать.  Я ведь сам к тебе приехал.

Парень вывернулся и потянулся за своими джинсами.

– Ладно, не издевайся. Я просто не понял… почему мы так в обнимку спали, вот и все.

– Ну как почему? Потому, что нам обоим это было приятно. Да, я не гей. Но понимаешь… ты мне нравишься.  И я хочу обнимать тебя, разговаривать с тобой, если ты разрешишь, то и целовать тебя. Да, да, не дергайся ты так. Я вижу, что ты мужчина, вижу. Я, между прочим, когда тебя раздевал ночью, имел возможность полюбоваться твоей фигурой. Она мне очень понравилась. Да, я не гей. Но, как видишь, я с удовольствием лежал в твоей постели в обнимку с тобой, хотя прекрасно видел, что ты – мужчина. И сейчас я вижу, что ты мужчина. Но не убегаю ведь, правда?

Парень затих, натянув джинсы и присев на диван. Он напряженно смотрел в сторону, покусывая нижнюю губу, и было видно, что он мучительно хочет задать какой-то вопрос, но никак не решится.

– Но что это получается тогда? – спросил он наконец, – как это называется? Ты ведь не гей. Несмотря на то, что тебе хочется, как ты говоришь, меня обнимать и целовать, тебе при этом не хочется… секса, верно?

– Давай не будем торопить события, – осторожно ответил Иван, радуясь, что можно говорить это, не глядя Андре в глаза, – я не хочу утверждать того, чего не знаю. Ты прав, я не гей. Но… я не уверен, что я этого не захочу. То есть… возможно, я бы мог этого хотеть, если бы знал, что это такое. Но я не знаю. У меня нет опыта. Поэтому я могу тебе предложить только свои поцелуи и объятия.

– Что же мы будем делать? Я не хочу тебя мучить, заставляя заниматься тем, чего ты не хочешь. Но тогда я буду мучиться сам, обнимаясь с тобой и мечтая о большем, – растерянно пробормотал Андре. Он повертел головой, ища свои сигареты. В пачке на столе не оказалось ни одной, и он нервно принялся шарить в клатче, валяющемся в кресле, и в карманах своей куртки. Когда он подносил зажигалку к сигарете, рука немножко дрожала.

– Хочешь, я скажу тебе честно, Андре? Очень честно. Но ты пообещай, что не обидишься, не сочтешь меня сумасшедшим… обещаешь? Хорошо. Только можно я не буду на тебя смотреть… мне трудно говорить вслух такие вещи. В общем… когда я вчера раздел тебя и лег рядом, я тебя обнял. Я прижал тебя к себе. И я засыпал с мыслью, что мне жутко хочется тебя целовать. Не как брата, и не как друга, понимаешь? Ты, конечно, этого не помнишь. Ты ведь спал. Но я обнимал тебя тоже не как брат. Ты удивлен? Пару раз я просыпался ночью и прижимался к тебе. Сам. Ты не помнишь, да, но под утро я даже осмелился поцеловать твою шею. И не могу сказать, что я остался равнодушен – если ты понимаешь, что я имею в виду. Черт, я краснею, как девица! Да, я не остался равнодушен с мужской точки зрения. А сейчас я на тебя смотрю и опять же совершенно не испытываю неприязни, хотя прекрасно видел, что ты – мужчина.

Иван замолчал и тоже схватился за сигарету. Он смог прикурить ее только с третьего раза, затягиваясь и стряхивая пепел так, будто в этом пепле  заключалось все зло мира. Андре молчал, заворожено глядя на эти манипуляции.

– Так вот. Я все время боюсь сделать что-то не то. Потому что я НЕ-У-МЕ-Ю вести себя с мужчинами. С мужчинами, которые не друзья. Которые мне нравятся. Мне все время хочется до тебя дотрагиваться, обнимать, но я  боюсь тебя обидеть. Я действительно не гей, и я боюсь тебя оскорбить тем, что не проявляю более деятельной страсти – ну, ты понимаешь. Я боюсь задеть твое самолюбие. Боюсь сделать что-то, что тебя унизит. Поэтому я делаю вид, что я абсолютно спокоен и мне хочется исключительно кофе.

Андре подвинулся к мужчине и обнял его, развернув к себе.

– Тогда давай сделаем так. Мы просто продолжим быть друзьями. А если  ты вдруг захочешь чего-то большего… я это почувствую, наверное, – парень внимательно изучил Ивана, погладил пальчиком его губы, близко-близко посмотрел в глаза… и сам поцеловал. Минуты на три Иван пропал из реальности, у него зашумело в ушах, руки сами собой сжались.

– Это дружеский поцелуй, – отстранившись, пояснил Андре.

– Я заметил, – севшим голосом ответил Иван, пытаясь притянуть парня обратно.

– Пойдем пить кофе, – вывернулся парень.

– Да, сейчас пойдем, – никак не мог прийти в себя Иван, – вот я точно также лежал ночью… с тобой рядом… и ощущал каждый позвонок под пальцами, вот здесь, под лопаткой билось сердце, а вот здесь, в ложбинке…

Андре вскочил и отпрыгнул.

– Тебе повезло, что ты не гей. Иначе бы я тебя изнасиловал.

– Ты уверен, что ты – меня? – усмехнулся Иван, и Андре внезапно окаменел лицом.

– В этом-то и проблема, Ваня. Ты так и не осознал, что я – парень. Пойдем пить кофе. Мы, как выяснилось, обсуждаем совершено глупые и не актуальные вещи.

8.


Андре давно заметил, что русские актеры ведут себя совсем не так, как голливудские. Нет, он, конечно, не так уж много видел голливудских актеров, но пару раз сталкивался. И разница была очень сильной… русские актеры – по крайней мере, эти, приглашенные Дугласом – играли на износ. Они даже на репетиционных дублях, когда было понятно, что кадр в фильм не войдет и вообще даже не пишется на пленку, играли в полную силу. Если плакали – то плакали. Если дрались – то не экономя силы. Разумеется, после съемочного дня все они выползали с площадки едва живые.

Сейчас съемочный день как раз двигался к концу, и едва парень вошел в павильон, на него сразу обрушилось это состояние загнанности. Главный герой, которого играл талантливый, но абсолютно неизвестный кинозрителям актер, был вымотан до предела – снимали какую-то сложную сцену.

Дуглас нервничал – это было заметно только по слегка постукивающим по спинке кресла пальцам, его русский ассистент, Семен Сергеевич, бегал по площадке и руководил актерами. А актеры стояли мокрые от пота, замученные, но самоотверженно готовые сниматься дальше.

Андре снова был одет в свои неприметные джинсики-кепочки, замотался шарфом до носа и спрятал фигуру в куртке. В павильоне на него никто не обратил внимания: привыкли за неделю съемок к Дугласовской «собачке», безмолвной и скользящей, как тень. Сейчас Андре также неслышно пробрался кДугласовскому креслу и присел рядом.

– Привет, – тихо сказал он по-английски. Дуглас обернулся и покивал:

– Привет, привет. Что ты здесь делаешь? И где этот парень, Иван? Ты же хотел гулять с ним все эти три дня.

– Он побежал за документами. Мы вчера гуляли, и он делал мои фотографии. Знаешь, он действительно талантлив.

– Это прекрасно, прекрасно, – автоматически закивал головой Дуглас, глядя на площадку, – когда твой самолет?

– Завтра утром. Говард мне обещал, что поможет с визой для Ивана. Думаешь, у него получится?

– Почему нет? – так же машинально ответил режиссер и спохватился: – Детка, а зачем тебе все это? Я так и не понял… ты влюбился в него? Вы вместе?

– Нет, он не гей, – Андре категорически помотал головой, – совсем не гей. Я в него влюбился, это правда. Но между нами ничего нет, и не будет. Я просто хочу ему помочь стать известным фотографом.

– Только пообещай, что не будешь сильно напрягаться, – Дуглас снова отвлекся на происходящее на площадке, и Андре притих на своем месте, как обычно, не мешая ему работать.

Фигуру Ивана в дверях он заметил сразу: среди всех остальных мужчина выделялся так, будто Ивана Поддубного выпустили работать номер с карликами.

Сколько раз за прошедшую неделю Андре замирал под своими кепочками и шарфиками, когда Иван выходил на площадку! Не дышал, когда Иван говорил – чтоб не пропустить ни звука из этого баритона. А сцена, где герой Ивана состязается с главным героем?

Сцена была поставлена очень интересно: главный герой и герой Ивана сходились в смертельном танце капоэйры. Они кружили по залу, принюхиваясь друг к другу, как хищники, примериваясь, присматриваясь… гибкие мускулистые тела, пружинные движения, мягкая пластика… броски, прыжки, уходы от ударов… боже мой, сколько раз потом Андре воспроизводил в памяти эту сцену – каждый ее кусочек, каждый вариант репетиции! Иван в этой сцене был в сто, нет, в тысячу раз красивее главного героя! Почему по сценарию он не побеждал – было непонятно. Когда в этой капоэйре главный герой все же Ивана победил, совершенно нелогично и нечестно достав из какого-то потаенного места нож, Андре едва не вскочил со своего стульчика: неправильно! Нехорошо, некрасиво! Главный герой не может побеждать обманом! Хотя честным способом герой бы никогда не смог Ивана победить – тот двигался слишком уж красиво. Слишком уж сильный он был соперник, и зритель это, разумеется, понимал – поэтому и пришлось ввести в действие нож.

Все это объяснил обиженному, как ребенок, Андре Дуглас. Ты пойми, детка, втолковывал он, мы же не можем сейчас поменять главного героя или его убить! Да, Иван лучше Героя танцует капоэйру. Но мы же не можем сейчас взять и начать переснимать весь материал с ним в главной роли! Поэтому герой должен победить любой ценой. Убирать сцену с капоэйрой не имеет смысла – ты сам видишь, как это зрелищно и красиво. Поэтому…

Все было понятно, но Андре все равно обидно. Он каждый день приходил на площадку не потому, что ему было все это интересно. Нет! Он приходил в надежде увидеть Ивана. Когда они летели в Петербург, Андре запланировал себе и музеи, и Петродворец, и бесконечные экскурсии… но, увидев фотографии актеров с кастинга, намертво прилип к съемочному павильону. Иван настолько его околдовал, сам того не зная, что парень не мог есть, не мог пить, не мог нормально думать.

Каждое утро он вставал и шел в павильон, хотя его присутствие там было совершенно не нужно. И ломал голову: как, как мне с ним познакомиться? Он не воспринимает меня всерьез, считает любовницей Дугласа, не смотрит в мою сторону… и придумал. Придумал! Выпросил, вытребовал, вымолил у Дугласа именно этого «сопровождающего». И когда они пошли вместе гулять, упал во влюбленность, захлебнулся в ней, забыл дышать! А Иван оказался…  совсем не таким, как думалось. Он не был геем. Он был честным и каким-то… неуверенным в себе. Стеснительным. Сомневающимся. И – искренним. И – странным, как все они, русские. Но этим и привлекал, поэтому и тянул к себе… Андре для себя сразу решил: нет, ничего не будет. Иначе Иван будет потерян для Андре.

Подарок судьбы, что Иван оказался фотографом! Что ему можно было помочь, можно было привязать к себе, связать крепко возможностью попасть посредством Андре в модный мир! И какое чудо, что Ивану этого захотелось… сначала не хотелось, нет. Он совсем об этом не думал, не мечтал. И если бы, подумав, отказался – Андре бы с ума сошел, придумывая новые заманчивые проекты, новые возможности… но, слава богу, он согласился.  Согласился! И играет с Андре, видит в нем девушку – и флиртует… как это коробит, как тяжело находиться с ним рядом и изображать равнодушие! Особенно, когда мужчина обнимает, просыпается рядом… нет, это просто невыносимо. Но… лучше пусть так.

А вот сейчас он идет к Дугласу – статный, стройный, идеальный. И еще пару минут, пользуясь темнотой зала и очками, нацепленными на нос, можно будет не убирать из своих глаз восхищение.


…когда они с Андре вместе выходили из зала – так же, как и вчера – Иван услышал за своей спиной шепоток. Съемочная группа и парочка актеров совершенно откровенно сплетничали о том, что старик Дуглас нашел своей цыпочке свежее мясо. Ух, как зудели кулаки у Ивана! Как ему захотелось развернуться – и пойти на этих говорящих, как танк, топтать, топтать! Но Андре тоже слышал эти шепотки – и прибавил шагу, таща за собой, как на магните, Ивана. Нет, упаси боже, он не держал его за руку – но, наверное, усилием мысли каким-то уцепил и потащил за собой. И вытащил, вытянул на улицу, к тому же Невскому, к которому в первый раз они вышли только вчера.

Когда они отошли от дворца метров на пятнадцать, парень остановился, пошарил по карманам, достал сигареты, торопливо закурил и протянул пачку Ивану. Мужчина машинально достал сигарету.