Лайни Тейтум - Трудная роль

Эдмунд покорно кивнул.

– Она будет гладить меня по головке и притворяться, что ей со мной интересно. А потом начнет целовать и шептать всякие нежности.

– Если она сочтет тебя достойным интереса, то притворяться не будет. Если же ты не покажешься ей интересным, она будет вежливой, только и всего. Поэтому постарайся не дерзить ей.

– Она такая же красивая, как Эллен и бабушка? Эти слова заставили Эллен ахнуть.

– Возможно, – сказал герцог. – Это ты решишь сам.

– Все равно она не будет такой красивой, как мать Рохана. Та – самая красивая дама на всем свете.

Может, он и прав, подумал герцог, вспоминая мать Рохана Каррингтона. Шарлотта была настоящей богиней, роскошным созданием, настоящей Цирцеей. Он слышал, что Шарлотта давала Сабрине уроки кокетства, которые были необходимы девушке для флирта с будущим мужем.

– Приступай к четвертому блюду, Эдмунд. Он похлопал сына по плечу, кивнул Эллен и вышел из детской.

Ричард оказался прав. Съев еще одно потрясающе вкусное изделие поварихи герцога, Эванджелина уже не была так голодна, но блюда, которые подали на обед, действительно не имели себе равных.

– Это было великолепно, милорд. Телятина бесподобна. Ваша повариха – настоящий гений. Я начинаю думать, что она превращает в золото все, к чему прикасается. – Эванджелина довольно вздохнула, откинулась на спинку стула и вытерла руки салфеткой.

– Благодарю вас. Бассик, пожалуйста, передай поварихе благодарность мадам. Как насчет бокала хереса? – Он понял, что почти буквально повторил слова, недавно услышанные от сына, и улыбнулся соседке по столу.

Эванджелина чуть не ахнула. Опять эта улыбка! Это нечестно. Нельзя позволять, чтобы мужчина так улыбался несчастной женщине. Она начала пристально следить за Бассиком, наливавшим херес в бокал из тончайшего хрусталя.

Герцог отпустил дворецкого.

– Бассик, сегодня ты мне больше не понадобишься. Я знаю, что по четвергам ты играешь с миссис Рейли в вист. Поддержи нашу мужскую честь. Надеюсь, ты выиграешь.

– Попытаюсь, ваша светлость. Но миссис Рейли сильный противник.

Когда Бассик увел из столовой двух лакеев, герцог откинулся на изящную резную спинку своего стула, больше напоминавшего трон, и сверху вниз посмотрел на свояченицу.

– Нас разделяет слишком большое пространство, – сказал он. – Раньше я не понимал этого. Надо будет велеть Бассику сложить стол. Тогда между нами будет не больше трех метров. – Он поднял кубок. – Добро пожаловать в Чесли, мадам. Вы не сочтете дерзостью, если я предложу выпить за ваше здоровье?

– Вы очень любезны, милорд, – сказала Эванджелина, чокнувшись с ним и едва пригубив бокал. Херес был великолепный, густой и вкусный. У нее потеплело в животе. – Ваша столовая производит сильное впечатление. Думаю, за этим столом могло бы поместиться человек сорок.

– Да, около того. Бассику нравится хранить его во всем великолепии. Слава Богу, что он убрал три многоярусные вазы, иначе мы вообще не увидели бы друг друга… Кстати, когда я был в детской у сына, мне пришло в голову, что я не знаю вашего имени.

– Де ла Валетт.

– Нет, я имею в виду то имя, которое вы получили при крещении.

– Эванджелина, милорд.

– Красивое имя. – За столом она вела себя как должно, но светская беседа в присутствии БаСсика и торчавших рядом двух лакеев не стоила ни пенни. Ричард держался соответственно, не допускал пауз в разговоре и играл роль гостеприимного, но хладнокровного хозяина, достаточно равнодушного как к самому обеду, так и к своей гостье.

– Это имя выбрала для меня мать. Она была уже немолода, и мое рождение стало для нее чем-то вроде чуда. Мать говорила, что назвала меня так в благодарность.[1] – Девушка осеклась, поняв, что слишком разговорилась. До сих пор она не рассказывала об этом никому на свете.

– Отец рассказывал мне, что, когда родился я, мать посмотрела на меня и сказала: «Слава всем святым. Наконец-то я произвела на свет наследника». До меня у нее было три выкидыша.

– Значит, вы тоже были чудом.

– Когда вы познакомитесь с моей матерью, спросите об этом ее саму.

– Сомневаюсь, что это случится, – сказала Эванджелина и затаила дыхание. На рукаве ее вечернего платья красовалась капля великолепного соуса герцогской поварихи.

Девушка смочила пятно водой и высушила салфеткой. Другого наряда у нее не было. Слава Богу, это платье с высокой талией, сшитое из темно-серого муслина, без оборок и кружев на подоле, принадлежало самой Эванджелине, а не было выбрано для нее Ушаром или его проклятой любовницей.

Девушка посмотрела на хозяина замка. Мягкое сияние свеч заставляло блестеть его темные волосы. Черный вечерний костюм и крахмальная льняная сорочка Ричарда были безукоризненны. Ее воспоминания семилетней давности не давали верного представления о красоте этого мужчины. Он был великолепен и, несомненно, знал это.

Эта мысль заставила Эванджелину улыбнуться. Ее внешний вид вызывал именно то впечатление, на которое она рассчитывала. Так же, как и внешний вид Ричарда. Так что оба могли быть довольны.

– Вас насмешил бокал?

– О нет, эта улыбка не имеет отношения к хересу.

– Тогда к чему она имеет отношение?

– Я скажу вам правду, милорд. Я подумала, что наша с вами форма полностью соответствует содержанию.

– Я джентльмен, а вы леди. Не вижу в этом ничего смешного. Во всяком случае, у меня такая мысль улыбки бы не вызвала. Но я улыбнулся бы, если в эту дверь вошла красивая женщина, одетая лишь в прозрачную вуаль, чтобы поддразнить меня.

– Сомневаюсь, что джентльмен может сказать такое. Подумать – да, но сказать?.. Вы не шутите? В одной вуали?

– Думаю, моя мать предпочла бы не слышать таких речей. Иначе ей пришлось бы успокаивать окружающих. Хотя сейчас я припоминаю, что мои родители частенько смеялись за столом, когда не догадывались, что я их слышу.

– Смех – прекрасная вещь. Мои родители тоже смеялись, причем иногда в весьма неподходящее время.

– Я знаю, что вы имеете в виду. Помню, однажды я видел, как отец прижал мать к стене и впился ей в губы. Я никогда не забуду этого. Конечно, тогда я не понимал, что это значит. – Он немного помолчал, а потом вполголоса добавил: – Мать очень тяжело переживала его смерть.

– Так же, как и вы?

– Да. Всем моим друзьям захотелось отдать мне визит просто потому, что он был лучшим из отцов. Он любил моих друзей, обращался с ними так же, как со мной, и хотел, чтобы они были смелыми, твердыми и честными. – В горле у него образовался комок. Ричард боролся с собой, но тщетно. Он не мог говорить об отце – человеке, которого считал лучшим на свете. Герцог подумал об Эдмунде и о том, что потерял мальчик, утративший такого деда. Он покачал головой. – Вам понравилась спальня?

– Очень. Я помню, у Мариссы был отличный вкус. Спальня оформлена в ее любимых цветах – голубом и кремовом.

– Вкусы Мариссы мне неизвестны. Я никогда не заходил в ее спальню.

Он никогда не заходил в спальню своей жены?

Эванджелина открыла рот, готовая спросить, как же он сумел произвести на свет сына, если никогда не был в спальне Мариссы.

Ричард прекрасно знал, что у нее на уме. Выразительное лицо Эванджелины было для него открытой книгой. Эта девушка не умела притворяться. Если она хочет когда-нибудь попасть в высшее общество, ей придется многому научиться.

– Я спал с женой. Но не в ее кровати. Честно говоря, Марисса почти не бывала здесь. Она предпочитала Лондон. И жила в замке только тогда, когда ждала Эдмунда. – Он взял вилку и начал легонько постукивать ею по белой скатерти. – Она ненавидела море и сырость. Не могла дождаться, когда родит Эдмунда и вернется в Лондон. Марисса похоронена в фамильном склепе Чесли на кладбище местной церкви. Если хотите, можете посетить ее могилу.

Когда Ричард говорил об отце, его голос был полон чувства. Но о Мариссе он говорил бесстрастно.

– А вы много времени проводите в Чесли? – с просила Эванджелина.

– Примерно три месяца в году. Кроме дома в Лондоне, где постоянно живет моя мать, у нас есть еще три имения в разных частях Англии. Поскольку я отвечаю за семью, то стараюсь бывать повсюду.

Достойно сказано, подумала она. Этот человек осознает свой долг и выполняет его. Отлично. Значит, она останется в Чесли. Именно этого и требовал Ушар. По крайней мере, до получения новых инструкций.

– Честно говоря, – через мгновение продолжил Ричард, – я, как Марисса и моя мать, тоже предпочитаю Лондон. Там у меня много друзей. И без счету знакомых.

– Если вы разрешите мне стать няней Эдмунда, возможно, вам придется по душе то факт, что, в отличие от вас, я предпочитаю сельскую местность и море. Я всегда ненавидела большие города. Они казались мне грязными и шумными. Милорд, если вы позволите мне остаться, можете быть уверены, что в Чесли мне будет очень удобно. В любом путеводителе можно прочитать, что это один из самых величественных замков Англии. Конечно, это не Бленим, но все же…

– Бленим – это безвкусное нагромождение камней, не обладающее ни архитектурным стилем, ни древностью. Его сады производят жалкое впечатление, а леса совершенно заброшены. Это не родовой замок, у него нет хозяина. Вот Уорик – это другое дело. В его стенах ощущаешь живое дыхание истории. К несчастью, мой род не столь знаменит и не испытал таких перепадов судьбы. – Он поднял черную бровь. – Мадам, я не светский бездельник. Не смотрите на меня с таким удивлением. Иногда мое внимание привлекает политика.

У нее едва не остановилось сердце. Что он называет политикой? О Боже, она должна была знать. Но Ушар говорил, что герцог не снисходит до политики.

– Что вы имеете в виду, милорд? Что вы заседаете в Палате лордов и принимаете новые законы?

– Не совсем. Вернее, совсем не. Впрочем, это неважно. Правильнее будет сказать, что я пытаюсь заниматься тем, что в данный момент доставляет мне удовольствие. Многое из этого не предназначено для слуха дам.

Он чего-то недоговаривает. Интересно, чего?

– Это соображение не остановило вас ни сегодня днем, ни полчаса назад.

Крыть было нечем. Ричард засмеялся.

– Туше, мадам! Не хотите перейти в гостиную? Думаю, скоро Бассик подаст нам чай.

– Но мы только что пообедали.

– Бассик считает, что без чая не может быть ни счастья, ни здоровья, ни хорошего настроения. Если мы перейдем в гостиную, через час все будет готово для чаепития.

Герцог усадил ее в стоявшее у камина красивое кресло с голубой обивкой. Сам он остался стоять, опершись спиной о каминную полку и скрестив руки на груди.

– Ваша светлость, так вы разрешите мне остаться?

– Мадам, вы прибыли всего лишь четыре часа назад.

Эванджелина посмотрела на свои руки и сказала правду:

– Я боюсь, милорд.

– Я не оставлю вас без помощи.

– Нет, меня пугает другое. Вы можете позволить мне остаться на правах бедной родственницы, никчемной приживалки, не имеющей никаких обязанностей. Это мне не по душе. Честно говоря, я не смогу воспользоваться таким предложением.

– Какого дьявола вы так нервничаете?

– Потому что вы еще не сказали мне, могу ли я стать няней Эдмунда.

– Мадам, вы молодая женщина и наверняка предпочитаете вести светскую жизнь. Я ваш родственник. Мой долг – позаботиться о вас и о том, чтобы у вас было все необходимое. Я знаю, что моя мать была бы рада ввести вас в общество. Не сомневаюсь, что французское происхождение, красивое лицо и фигура принесут вам быстрый успех. Мадам, я не скуп и обеспечу вас хорошим приданым, которое необходимо для выгодного второго брака.

Ей не приходило в голову, что Ричард может оказаться столь щедрым. Но она должна была остаться в Чесли любой ценой.

– Хотя я наполовину француженка, в глубине души я остаюсь англичанкой. Я ненавижу Францию.

– Я разделяю ваши чувства. Во всяком случае в том, что касается Наполеона. И что из этого следует?

– Я не хочу в Лондон.

– Простите, как вы сказали?

– Повторяю, у меня нет желания покидать Чесли. Я люблю деревню и море. Хочу остаться с Эдмундом. Хотя мы еще не познакомились, я уверена, что найду с ним общий язык.

Внезапно лицо Ричарда приобрело скучающее и циничное выражение. Герцог посмотрел на нее с таким видом, словно хотел что-то сказать, но ограничился тем, что просто пожал плечами.

Она вскочила так порывисто, что кресло перевернулось и упало на роскошный аксминстер-ский ковер.

– О Боже, – пробормотала Эванджелина, поднимая кресло и снова придвигая его к камину.

– Что привело вас в такое смятение?

– Я не понимаю вашего скепсиса, милорд. Я рассказала вам о своем желании, но, кажется, вы мне не поверили.

– Вы отказываетесь от светской жизни, потому что недавно овдовели и правила хорошего тона велят вам соблюдать траур? Если причиной вашего стремления к уединению является именно это, то я бы понял вас.