Антон Ярев - Цветом света

– Куда? – спросил первый.

– Туда.

Первый достал из кармана пиджака «сотовик» и пальчиком набрал номер. Лесков заметил на его брюках большое неприятное пятно с разводами.

– Александр Эмильевич? Это Владик, – неуверенно начал молодец. – Мы уже на Фонтанке… У нас тут возникли проблемы… Какие?..

Майк выхватил у Владика трубку:

– Грек, это Майк. Мы ее чуть не потеряли. Недоглядели. Нет, все нормально! Она в Мойку прыгнула… Попросила… Нет, я понимаю, но она тут весь салон обгадила, Владику на конец наблевала… Чего-то ела, откуда я знаю… Я не повар. Да. Да. Конечно… Тут еще… парень один влип, мы и его везем. Он ее вытащил. Я не знаю! Ну да, как же! – Майк засмеялся, сложил антенну и вернул трубку Владику.

– Ну что? – спросил Владик.

Майк тяжело вздохнул:

– Кильку в томатном соусе пробовал?

– Нет.

– Молодой, – нарочито фальшиво зауспокаивал Майк.

Шофер и ковбой заржали. Лесков поежился.

– Козлы, – процедила девушка.

– Ой, ты молчи лучше, а то свернем в сторону, отпинаем, да и положим твою голову на рельсы… Впрочем, нет, – Майк повернулся к ней, – ты только этого и хочешь. Не так ли? Извини, Перчик, – он развел руками, – но придет день, обещаю, и желания совпадут с возможностями.

Шофер безобразно улыбнулся в зеркале. Ковбой достал сигарету.

– Убери, – сорванным голосом приказала девушка.

Ковбой, видимо, не услышал.

– Убери, – повторила она еще жестче.

Бритоголовый покосился на нее: Перчик явно злорадствовала.

– Во-от сука! – убрал сигарету.

В ее раскосых глазах плескался ад. Да, на мосту Лесков не ошибся: она была прекрасна… Загадочна и прекрасна… Взгляды их пересеклись.

– Идиот, – простонала «загадка» и отвернулась.

Евгению стало не только страшно, но и грустно. Водка прогрела, а в голову не ударила, и спасла от ситуации лишь наполовину. Несчастный понимал, сейчас надо молчать и ждать, иначе спросит что-нибудь не то. Но терпения не хватило, и он все-таки спросил, как можно мягче и вежливее, при этом стараясь не бросаться словами и строго их дозировать:

– Позвольте узнать, куда мы едем?

– На Московский, – бросил Майк (а по Московскому проспекту ехали они уже минуты две).

– А что там, на Московском? – осмелился на еще один вопрос Лесков, и получил потрясающий по своей исчерпывающей логике ответ:

– Мы туда едем.

Больше он не произнес ни слова. «Мерседес» тормознул неподалеку от Парка Победы, заехал во дворик и остановился на газу перед подъемными воротами, над которыми висели две наблюдательные пушки и с любопытством, свойственным такого рода механизмам, разглядывали вновь прибывшую машину. «Это чересчур», – подумал Евгений.

– Ну это уж чересчур! – разозлился шофер и нажал на клаксон.

Ворота медленно поднялись. Автомобиль скользнул в светлую обитель гаража, стал и затих. Навстречу машине выковырялся маленький усатый дядька в голубой робе и с крупногабаритным инвентарным чемоданчиком. Шофер вылез из машины, хлопнул дверью, Лесков успел услышать:

– Что за кляча, Андреич?..

Майк повернулся к Евгению:

– Идти можешь?

Лесков бросил взгляд на девушку.

– Ей в другую сторону, – предупредил Майк.

Ковбой выпустил незадачливого пловца. Тот пошатнулся и понял, что все-таки «слегка» пьян. Майк схватил его под руку и куда-то повел. С этим Лесков смирился, но вот внешний дискомфорт беспокоил сейчас куда больше: босые ноги, мокрое нижнее белье, чей-то большой пиджак и плед в крупную клетку. Никогда бы раньше его это не трогало. Так вот она как начинается – паника.

Майк усадил страдальца в мягкое кожаное кресло. Сел рядом, через журнальный столик, открыл пачку «Мальборо» и, не глядя, протянул Евгению. Тот, немного успокоенный жестом, зашевелился, взял сигарету. Майк поднес к ней массивную стальную зажигалку. Евгений прикурил, огляделся.

Стены цвета кофе с молоком, уляпанные сверхмодным сюрным рельефом, ореховая мебель, сдобренная темным лаком, чайные розы в модернистских вазах, мохообразный, в тигровую полоску ковер на полу, высокие потолки, роскошные гардины и ламбрекен – тоже кофе, но словно вылепленные из растворимого порошка. Здоровенное окно и две двери: двухстворчатая и одинарная. Последняя открылась, и в комнату лихо вплыла высокая, не в меру размалеванная и по-секретарски одетая девушка, поставила на столик поднос с бутылкой янтарного скотча, тремя стопками и несколькими сэндвичами a’la France [2] из морепродуктов и каких-то других мерзостей. Потом она так же лихо выплыла. Майк открыл бутылку и показал Лескову, мол: «Не желаешь?» Евгений уточнил количество посуды и решил подождать третьего. Майк пожал плечами, налил в одну стопку до краев и разом ее опрокинул.

Наконец, появился тот самый третий. Отворились створки большой двери, и в комнату вошел статный, темноволосый красавец, лет едва ли сорока, с лицом, глядя на которое обязательно услышатся минорные, пронизанные солнцем и нежным бризом, переливы мандолины под сладким голосом: «…Speak softly love and hold me warm against your heart…» [3] . И халат на нем был будто флер: дорогой длинный, пестрый… впрочем, весьма безвкусный. Эхо Голливуда подошло к Майку, протянуло руку. Майк поднялся, пожал ее.

– Где эта беда? – спросил итало-американский денди совсем без акцента.

– Все в порядке. Жива и здорова.

– Тот чудик? – спросил он снова, не глядя и даже кивком не указывая на Евгения.

– Угу, – подтвердил Майк. – Вовремя успел, еще бы секунда-другая и черт знает, что было бы…

– Кто виноват?

Майк ответил не сразу:

– Я.

Человек в халате усмехнулся:

– Я всегда говорил, что тебя погубит сентиментальность.

Телохранитель не отреагировал, кивнул и вышел, но Лескову почему-то показалось, что он расстроился. Человек сел на место Майка.

– Будем знакомы. Александр, – представился он.

Евгений холодно пожал протянутую руку:

– Женя.

– Как, как? – переспросил Александр, недоверчиво улыбаясь.

Лесков пуще прежнего разволновался и крякнул:

– Евгений.

Александр поднял брови и налил Евгению виски.

– Не замерз?

– Было немного, – признался Лесков.

– А зачем прыгал?

– А вы бы не прыгнули?

– Но там же были другие люди, заинтересованные.

– Долго снимали ботинки.

Александр засмеялся:

– А ты не снимал?

– Не снимал.

– Оригинал, – хозяин чокнулся с рюмкой гостя и выпил. – А что было потом? Утопленница за собой не тянула?

– Нас вытащили тросом. Вон, все руки исцарапал…

– Да и не только руки, – вздохнул Александр. – Узнаю эту женщину!

Лесков дотронулся до правого виска и недовольно поморщился: терпеть не мог ссадины, вечно они мешали работать.

– А что теперь с ней будет? – осторожно спросил он.

– Ну, это одному богу известно, – уклонился Александр. – Ты вот лучше скажи мне, что делал на том мосту и в такое дурацкое время?

– Гулял я, – отвернулся Лесков.

– Н-да, юноша… Может, проблемы какие?

Молчок.

– Баба?

– Жена.

– Деньги?

– Наверное.

– Н-да, юноша… – задумчиво повторил хозяин. – А чем ты занимаешься?

– Я художник.

– Художник – это плохо, – согласился Александр. – Каким бы боком мне художник?.. Что с тобой делать?

Лескову опять стало нехорошо. И трезветь не хотелось. Взял со стола стопку и одним глотком опустошил ее. Виски легко вошло и растеклось по телу теплом и светом.

– Может, не надо ничего?.. – попробовал отгрешиться робкий гость.

– Да нет! Пойми меня правильно, я такой человек – плачу за все той же монетой. Ко мне с подлянкой – и я не добрый, – Александр посмотрел шершаво и колко, необработанным металлом; художник сглотнул комок. – А ты, скажу прямо, спас мою репутацию. Знаешь, чего стоит слово делового человека?..

Евгений подумал, что сии высшие материи не его ума дело.

– Оно порой жизни стоит… – продолжал Александр. – Ты, парень – я вижу – честный. Хочу и я с тобой по-честному. Видишь ли, деньги – много ли их, мало – закончатся. Вот если бы я мог предложить что-то более конкретное… Художник. Картинки малюешь?

– Пишу… и малюю, и даже малярничаю, леплю, тесню, вытесываю, вытравливаю, кую, проектирую, конструирую, выдуваю…

– Чего выдуваешь? – ужаснулся Александр.

– Все выдуваю, что попросят… из стекла.

– А что еще ты делаешь?

– Еще…

– Вообще-то не надо, не перечисляй, мне все равно не понять, – хозяин призадумался. – Проектируешь… У меня дом есть в Приморском, у залива. Там поработать надо. Если тебя заслать? Вот и спроектируешь мне интерьерчик. Коли получится, то я тебе столько работы найду!..

– А делать кто будет?

– Что делать?

– По моему проекту?

– Сначала начирикай.

– Если к этому с умом подходить, то я сам должен и делать.

– А можешь? Карты в руки! Поработаешь с недельку, я приеду – посмотрю, если меня устроит, то… то и хорошо. Дам тебе пару своих сотрудников для охраны, они и материал привозить будут. О деньгах не спрашивай: все, что надо – достанем. Устроит такой расклад?

– Вполне, – молвил Евгений, не веря в происходящее.

– Вот и хорошо. Завтра мы тебя и отвезем. Где живешь?

Евгений задумался: мчаться домой, порадовать Динку? Странно, но большого желания видеть ее он не испытывал. Чувство вины сидело, плотно, да, но… но это все: не грызло. И такое обстоятельство не сильно удивляло. Стыдно, товарищ эгоист, стыдно.

– А нельзя ли прямо сейчас поехать, отсюда?

– Ты это что же, и жену увидеть не хочешь?.. Ясно, – Александр повел ладонью по воздуху, сим мягким жестом давая понять, что проблемы не существует. – Ты мой гость. Отдохнешь в ванной, покрутишь видео, залезешь в мой гардероб, что наденешь – то твое, а завтра… Только завтра, сегодня у меня дела.

Перчик приняла душ. Не одевшись – только накинула на плечи свежую сорочку – в розовых мягких тапочках расхаживала по спальне из угла в угол и курила. То к окну подойдет, глянет в него, затянется, пустит дым в занавеску. То уткнется лбом в стену, зажмурится, откроет глаза – все по-прежнему – и идет обратно. Вот, ночка! Думала: все всерьез, воспринимала болезненно остро, но теперь поняла – дурацкий розыгрыш… Старалась больше не размышлять об этом и почти забыла о происшествии на мосту, ее лихорадило другое: на часах – девять, а Саша до сих пор не зашел. Сколько ей быть в проклятом неведении? Может, он вообще не появится, как последний трус?

Перчик глянула под ноги: весь ковер усеян пепельными «червячками» и рыжими фильтрами сигарет. Насчитала двадцать семь окурков, покачала головой, взяла со столика костяную пепельницу, взвесила на руке и со всего маху швырнула в зеркало трюмо. Зеркало взорвалось, тысячи осколков мерцающим салютом усыпали полкомнаты. Дверь в спальню открылась, заглянул Владик.

– Пошел вон, козел! – рявкнула девушка. – Зови Сашу, не то еще что-нибудь разобью!

Владик исчез. Перчик сбросила тапочки, сняла сорочку, прыгнула в постель и укрылась одеялом до шеи. Минуты через две вошел Александр – он был уже в черной тройке и при бабочке – внимательно осмотрел причиненный ущерб и только тогда обратился к дебоширке:

– Я слушаю.

– Нет, это я слушаю! – театрально воскликнула она.

– Ты снова курила.

– В столе были сигареты.

– Да? – Александр взял со столика ополовиненную пачку «Уинстона», открыл ящичек, достал оттуда еще две и распихал их по карманам. – Все?

Девушка откинула одеяло. Но Александр не смотрел на нее:

– Одевайся, нам пора ехать.

– Столь спешно?

– Я и так опозорился из-за тебя, пришлось объясняться с человеком.

– Что за человек?

Он раздраженно взглянул на Перчик:

– Ты заставляешь меня повторяться?

– Черт! – она стукнула кулачком по простыне и вскочила. – Ты не можешь так, Саша! Ты не имеешь!..

– Это не игрушки, Женя! Надо понимать!..

– Понимать? Как мне это понимать?

– Вот это уж меня не волнует, – Александр нехорошо улыбнулся. – Мне не нужна лишняя головная боль.

– Ты с ума сошел.

– Это ты не в порядке.

– Зачем ты так, не знаю. Это проверка, точно? Положим, я в чем-то была не права. Прости. Пожалуйста. Но не надо так больше, я же люблю тебя… Это правда и… и это очень серьезно… Саша… Ты не шутишь? – в ее голосе прозвучала надежда.

– Ты мне больше не нужна, Женя, – таким же тоном он говорил обычно: «Сходи, почисти картошечки».

– Нет! – будто тисками сжали горло, как и в первый раз, ночью, когда она услышала его холодный голос в телефонной трубке – и опять ей стало обидно и страшно. – Так ведь нельзя, Сашенька… Это же предательство… Саша!.. – она кинулась ему в ноги, обняла их и зарыдала.