Антон Ярев - Цветом света

– Женька, – услышал он за спиной ее тихий голос и обернулся.

Девушка снова чуть не плакала:

– Живой.

Он поцеловал ее:

– Живой, живой, родная… Прости, нам надо поспешить.

– Мне все не верится.

– Знаешь, я тоже до конца еще это не осмыслил.

– Как же тебе удалось?..

– Давай, я потом расскажу, – промычал он, ощупывая пальцами каждый из листков у подножия.

– Ты перекупил Майка?

– Что? Э-э, нет, детонька! Майк – это, пожалуй, самый таинственный момент в нашей истории. Более того: он настрелял у Яна еще денег и отдал их нам с тобой.

– Не может быть!..

– Может.

Один из трилистников, что ближе к стене, утонул в плоти шкафа, но ничего не произошло. Придерживая его носком ботинка в утопленном состоянии, художник снова попробовал нажимать на желуди у крышки бюро. Седьмой от стены провалился. Дубовая масса легко отъехала в сторону, открывая доступ к сейфу. Евгений опешил и не смог вымолвить ни слова перед здоровенным стальным ящиком – реликвией мировой скупости и осторожности, существующим, но неживым преданием старины.

– Женька, ты – гений! – ахнула девушка.

– Но…

– С этим антиквариатом я разберусь. Буква «е» в алфавите какая по счету?

Лесков взял с конторки лист бумаги и написал на нем всю азбуку, проставив против каждой буквы порядковый номер:

– Шестая.

– Теперь «вэ» – третья, потом – четыре, снова – шесть… – Женя выставляла в каждом окошке сейфа известное число шифра. – Что дальше?

Сообразив, что она делает, Лесков подсказал:

– Пятнадцать, десять, тридцать три.

Но дверца сейфа не открывалась.

– Черт! Он поменял шифр, – Женя закрыла лицо руками.

– Успокойся. Вряд ли он это сделал. Он же любил тебя?..

– Он испачкал мне душу! – вспыхнула Перчик. – Он превратил меня в станок! В автомат с газировкой!.. Он мне деликатно напомнил, кто я такая!..

– Подожди, милая… – художник обнял ее. – Этот парень – скотина, ничтожество, ну и черт с ним. Для нас он – мертв. Но подумай: он действительно испытывал какие-то чувства?

– Да, – всхлипнув, согласилась Женя.

– Значит, пока искал тебя – был невменяем, а с тех пор, как нашел – прошло не так много времени…

– Немного?! – не успокаивалась Перчик. – Я успела состариться!..

– Тихо, тихо, девочка! Прошу тебя!

– Извини, – Женя уткнулась лицом в его грудь.

– Он собирался в Москву – малая вероятность, что вспомнил о шифре.

– Может, он иначе крутил мое имя? «Женя», например, а остальное забил нулями… или… «Перчик»?..

– Не думаю, – Лесков вернулся к конторке и теперь напротив цифр проставил буквы латинского алфавита. – Давай-ка.

Он сам принялся крутить колесики, выставляя в окошках: пять, двадцать один, семь, пять, четырнадцать, девять, один. Дверца подалась и без скрипа отворилась.

– Вот так-то, Юджиния!

– Мама моя!

Внутри сейфа было два отсека. Верхний – маленький – там лежало несколько папок с бумагами, страшно элегантный, в отличном состоянии «Парабеллум» и Женин паспорт. Нижний – тут был снят весь ряд полок и поставлен на попа, а освобожденное пространство занимали два рубенсовских габаритов передвижных чемодана. Девушка схватила паспорт.

– Мой! – счастливо воскликнула она. – Смотри-ка – вторая фотография уже есть. Но без прописки. Черт с ним! – девушка покрутила документом в воздухе. – Сколько за него отвалили Гумбольдту?.. А вот Грек меня не выкупил. Тоже мне: «бензиновый король»!..

– «Бензиновый король»?

– Так Хеллер его называет.

– Точно… Помню: он со старикашкой каким-то разговаривал и обронил… Нет, старикашка обронил. Забавный такой. Как-то его звали… Леонидом Степанычем, кажется…

– На лягушонка похожий?

– Или на Берию.

– И что? – спросила Женя.

– Да нет, – пожал плечами Лесков. – Просто вспомнил. Я вздремнул тогда, они вошли, меня не заметили и трепались о драгоценных камнях…

– О камнях?

– Да, об опалах. Они, я так понял, хотели их откуда-то выкачать, то ли из банка… Ян спрашивал старикашку о человеке из банка… А потом говорили о деньгах какого-то Тушкана… Ташана! Или до этого говорили?.. В общем, что-то такое.

– Про опалы?.. – задумчиво переспросила Женя, – или опалу?

– Не понял…

– Угу. Идем. Хватай картину.

Лесков сдернул с окна занавеску и завернул в нее портрет, а когда обернулся – увидел, что Женя выкатила один чемодан из сейфа.

– Тяжелый, гад!

– С ума сошла? – вскричал Евгений. – Что там?

– Кощеева смерть…

– Что там?

– Послушай, родной, мне задолжали за десять лет. Проценты неимоверно выросли… Если ты не поможешь мне спустить чемодан, я не тронусь с места.

– Женя… – попросил Лесков, но увидел в ее лице полную отрешенность и ничего хищного.

Он подал девушке портрет, выхватил из ее рук чемодан и потащил из кабинета вниз по лестнице:

– Господи!.. У нас и так полно денег!

– Это не деньги, Женя, – сказала она вдогонку, – это страховой полис!

– Страховой?!. Да нас искать теперь вдесятеро упорней будут!

– Будут, – согласилась Женя, – но не нас.

– Черт!

– Я потом объясню…

У выхода ждал Майк:

– Где вы шляетесь? А это что? – он со злостью ткнул пальцем в черный пластмассовый корпус. – Грязное белье?

– Да, – бросила Женя.

– Килограмм на пятьдесят?

– Не меньше, – раздраженно кивнул Лесков.

Майк совсем помрачнел и перекинул взгляд на бархатистый коричневый сверток в руках девушки:

– А там?

– Это тоже мое…

– Дай сюда! – он выхватил у нее картину и размотал тряпку, но, увидев, что там внутри, замер, с минуту простоял немым столбом, потом бережно завернул полотно и возвратил Жене.

– Кажется, теперь я понял тебя, художник.

Искоса взглянул на девушку, и она почувствовала, что этот холодный, страшный человек впервые смотрит на нее не враждебно.

– Идите, – сказал он. – Если вас кто и увидит, то после не вспомнит, какой именно мужчина выходил с женщиной – будут ссылаться на Владика.

– А где он? – оглянулся Лесков.

– В машине.

– Что с ним будет?

– Автокатастрофа… Не все ли равно? Идите, такси ждет. Помнишь, куда сначала ехать? – спросил он Лескова, все еще глядя на девушку.

– К Циммерману… Майк, – окликнул художник. – Спасибо.

Капитан потрепал его за рукав:

– Счастья в личной жизни. Проваливайте.

Евгений выкатил чемодан на лестничную площадку. Девушка обернулась. Прежде, чем двери захлопнулись, перед нею мелькнули не этого мира, беззлобные глаза лесного мальчика, сына егеря.

Циммерман – это такой старенький уважаемый еврейчик, на котором мы не будем особо заострять внимание, тем более что ему это вряд ли понравится. Скажем одно: наши герои заказали у этого самого Циммермана нелегальные паспорта, соответственно и российские и заграничные сразу. На вопрос, кто им рекомендовал к нему обратиться, последовал естественный ответ – Ян Карлович Хеллер. Это был последний штрих, обозначенный Майком в его картине. Таким образом, Евгений и Евгения получали карт-бланш на неделю. Зная, где и на чем их будут пасти, они спокойно могли заниматься оформлением настоящих документов и уезжать за границу под собственными именами…

Тот же таксист привез их на Английский проспект. Лесков предварительно звонил домой по телефону – ему никто не ответил.

– Ты, наверное, подожди меня в машине, – попросил Евгений.

– Конечно, – согласилась девушка. – Давай, скорее.

Художник скрылся в подъезде. Женя глянула в зеркало: на нее смотрели пугливые кроличьи глазки шофера.

– Не беспокойтесь. Вам заплатят. Со своей стороны обещаю щедрые чаевые. Потерпим еще немного, – улыбнулась она. – Закурить можно? – и взяла дрожащими пальцами сигарету.

…Лесков нажал кнопку звонка во второй раз: внутри квартиры никакого движения. Тогда он приподнялся на цыпочках, отодвинул кусок панели верхнего наличника двери, снял с гвоздя ключ, открыл замок, а ключ вернул на место, по-новой замаскировав тайник.

Дома ничего не изменилось, все прежнее, но забытое. Выдвинул ящик серванта, тот, где обычно лежали документы. Бегло перебрал его до дна. Не поверил глазам, перебрал снова не спеша, более внимательно. Оставил ящик в покое, открыл секретер. Перевернул вверх дном все бумаги – не нашел. Он бросился в мастерскую, прошерстил свой стол, подоконники, зачем-то глянул в мусорную корзину. Потом вбежал в спальню, начал рыться в тумбочках, письменном столе жены – бесполезно. В холодном поту он опустился на пол и тогда все понял…

Женя глядела на приборный щиток перед водителем: минутная стрелка проползла уже двадцатиминутное расстояние. Наконец ветхая грязная дверь подъезда распахнулась, вылетел перепуганный Евгений. Сел рядом с ней на заднем сидении – в лице ни кровинки.

– Что случилось? – встревожилась Женя.

– Все пропало… – пересохшими губами прошептал Лесков. – Ничего нет!

– Как «нет»?

– Я потерял все, понимаешь? Потерял! Осел! Документы я таскал с собой, все: трудовую, паспорт, военник. Надеялся на работу устроиться! Кинул в ранец, и они там месяцами валялись.

– А где ранец?..

– В ту ночь, в апреле…

Тело сковал холод, Жене стало дурно от одной только мысли:

– Ты потерял… то есть забыл?

– Да, на Мойке, черт возьми!

– Что делать?

– Не паниковать. Все это мы восстановим… – сказал Евгений и запнулся.

– Мы упустим время? – осторожно спросила Женя.

Он вздохнул:

– Посиди еще немножко. Ладно? Я сейчас обзвоню всех, кого возможно, а потом мы поедем в одно место – спрячешься там на несколько дней.

Женя положила руку на его плечо, но он уже выскакивал из машины. Уткнулась лбом в стекло.

– Проблемы, – потянулся шофер.

– Что? – не поняла она.

– Я говорю, – кашлянул шофер, отворачивая свои красные глазки, – не меньше месяца вы все восстанавливать будете… если, конечно, знакомств никаких нет…

– У нас все есть, – обреченно и сердито выпалила Женя.

Таксист включил радио и зашуршал пачкой чипсов. На одной волне никак не могла рассосаться очередная югославская опухоль, на другой – пел безоблачный французский мертвец Джо Дасен, на третьей – хрипатый и затянутый дымом, наш – Высоцкий.

Женя выбралась на свежий воздух. Прислонилась к желтому заду «Волги» и снова закурила. Неприятно першило в горле. Знобило. Что же это получается? Все? Приехали? Каким бы ни был поезд, остановка всегда одна? Сколько еще бороться с этой нищей и преступной страной, со своей зависимостью, с ненавистным порочным кругом, со стыдом и слабостью? По всей земле живут люди. По-разному живут. Но нельзя поверить, будто у всех у них тот же гнойник в душе, что у нее. Невозможно, чтобы каждый из них клеймил себя и тащил за волосы на плаху. Она хочет к ним, к этим счастливым людям, хочет забыть свое имя, свое лицо, свои – вот эти – мысли… Если сейчас это не сделать, то не сделать никогда. А после – точно уж плаха… Прятаться? Ждать и прятаться? Бежать!..

Но она не двигалась, ждала и чувствовала, как с каждой минутой старится кожа. Порывало склониться к боковому зеркалу автомобиля, проверить свои ощущения. Не сдержалась – хорошего ничего не увидела, но и ничего нового тоже…

К ней подскакала какая-то девочка: лет четырех, солнечное личико, два орешка глаз, длиннющие пушистые ресницы, веснушки, темные волосы стянуты цветной резинкой на макушке в «пальму». Женя смутилась и отбросила недокуренную сигарету под поребрик тротуара.

– Миля! – услышала она тонкий голосок. – Ты почему такая непослушная?

Материализовалось воздушное создание, точь-в-точь та самая девочка, те же черты, хрупкие, слоновой кости конечности, острые локотки и коленки, только чуть повзрослее, лет на двадцать, и вместо «пальмы» роскошная завитая грива.

– Извините, – взглянуло создание на незнакомку и схватило девочку за руку: – Идем.

Тяжелый снежный пласт съехал, поплыл, сорвался с горной вершины – что-то повернулось в Женином мозгу:

– Вы Дина?

Взрослая девочка оглянулась:

– Да.

Женя больше ничего не говорила, стояла как вкопанная, лишь непричесанные запущенные волосы ее волновались под июньским, небывалым для Питера горячим ветром. Дина очень внимательно и с любопытством разглядывала незнакомку и чем больше смотрела, тем больше пугалась ее неподвижных блестящих глаз, сложенных на груди окаменелых рук и схожести с мистическим чудищем Гизы.

– Что вам угодно? – замирая сердцем, спросила Дина.

Но незнакомка только покачала головой и неожиданно светло улыбнулась: