И, да, я это сделала! Разжала пальцы, позволила твоим провести свой последний изощренный ритуал, разрисовывая по подушечкам дрожащей ладони и фалангам моей рабочей правой руки невыносимыми пульсирующими узорами сладкой неги. И я знала, что она будет самой сильной, и я прочувствую её рубящий удар не только в костях всей кисти, она взорвётся тысячью витками острых спиралей по всему изгибу руки, рубанет по позвоночнику и вгонит осколки разрывной шрапнели в мозг и во все предыдущие нательные раны. Мне даже покажется, что на моих пальцах лопнула кожа, треснули сами фаланги... разорвалась десятью рубцами сердечная мышца...

- Умница! Моя послушная, храбрая девочка!

И новый поток слёз хлынул не после твоего последнего удара стека по моим пальцам, не после взрывной волны острейшей боли, вспоровшей чувствительную плоть и кости твоей непримиримой воли Черного Мастера, а от твоего последующего поцелуя – прикосновения твоих мягких, теплых и практически сухих губ к моему влажному от холодной испарины лбу, прямо над кромкой чёрной повязки. Это и было твоё щедрое поощрение? Или так ты выказывал личное удовлетворение от полученного результата?

Мне даже не полегчало, когда ты вернул изголовье кресла-лежанки в предыдущее положение, приподняв её вместе с моей головой плавной фиксацией на несколько дюймов вверх.

- Ну, всё... тише! Уже всё прошло! Всё позади... моя покладистая сучка заслужила своё законное право на свою призовую награду.

Неужели после таких слов, я захочу, чтобы ты продолжал что-то ещё сверх того? Ты разве не видишь, как мне больно? И что я задыхаюсь, заливаюсь слезами именно от этой гребаной боли! Или тебе ничего не стоит переключить меня обратно, прервать это срыв сумасшедшего падения очередным действием искусного палача... расслабить свои красные нити на моих кровоточащих ранах и потянуть за другие... или за все сразу?

Казалось, мне действительно на какое-то время уже стало все равно, что ты будешь со мной дальше делать, чем бить и резать по моему почти скончавшемуся рассудку и парализованному в утихающих волнах физической и психосоматической боли телу. И когда я слышала твои шаги и перемещающийся к изножью станка голос, я уже практически вообще ни о чем не думала. Только глубоко, прерывисто дышала и плакала. Плакала, возможно, только потому, что попросту не могла остановиться.

- Так и должно быть, Эллис! За всё надо платить! За право хотеть, за самые неисправимые ошибки и за то же право быть прощённой. И право получать наивысшее наслаждение стоит не меньше, а вместе с остальным, куда и намного больше.

О, нет, пожалуйста! Ты опять это делаешь! Опять прикасаешься к моей стонущей от пульсирующей боли киске, остановившись прямо напротив моих разведённых ног, у раскрытой, вывернутой и практически растерзанной тобою промежности. И я дёргаюсь, вскрикиваю, рефлекторно втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы, потому что мне не только больно! Бл**ь! Это уже предел всех невозможных пределов!

Она опять наливается горячими томными притоками, ритмичными внутренними приливами кипящей крови в унисон и под давлением подушечек твоих пальцев: по клитору, по вершине его гиперчувствительного треугольника, массируя и притягивая их эрогенные вспышки вслед за каждым твоим касанием и скольжением по складочкам вульвы и опухшим линиям раскрытых половых губ. Всего несколько невесомых или более упругих круговых нажимов на зудящие точки нежной вагинальной впадинки, и я уже буквально чувствую, как из её растянутой щелочки на твои пальцы стекает несколько свежих капель моей обильной смазки.

- Но даже ради такого, возможно, вынести и стерпеть и куда смертельные пытки с нечеловеческой болью... Чтобы в одно мгновение раствориться всеми истерзанными ранами и ноющими шрамами в этом сладчайшем и недостижимом для других апогее!

О, боже... В этот раз я застонала в полный голос и неосознанно выгнулась, потянулась к тебе, на тебя, когда явственно ощутила прохладное касание гладкой упругой головки члена к моему влажному входу в вагину. И я действительно не перепутала его с твоими пальцами, ни по его объемам, ни по фактуре и ни тем более по форме, как и по тяжести скользнувшего поверх складок вульвы до самого клитора всего ствола эрегированного фаллоса. Господи, я реально прочувствовала своей растертой воспаленной нежнейшей кожей самой интимной зоны тела весь его рельеф, каждую его вздутую вену, центральную линию упругого "ребра" по всей его длине, края и загибы венчика головки, даже её тонкую натянутую уздечку! Fuck! Казалось, с любым, даже незначительным его движением, с трением его подвижной кожицы по моим влажным лепесткам малых губ, у меня плавилось не только вагина со всеми чувствительными линиями и мышцами заскулившей киски. Мой мозг практически отключился, сгорел к чертовой матери за несколько ничтожных секунд с твоими безжалостными пытками, разорвался на хрен в красную пыль под сверхощутимым давлением твоей тяжелой и прохладной мошонки, прижавшейся к моей пылающей промежности.

Несколько невыносимых скольжений члена от входа во влагалище до клитора и обратно, и я уже готова молить тебя вые**ь меня, не важно в каком положении и с применением хоть десяти стеков, но только чтобы ты наконец-то сделал это со мной, прямо сейчас же, сию же секунду!

- Моя сучка хочет меня... хочет х*й своего хозяина! Трясется и течет за ним!

Боже, меня накрыло окончательно тяжестью твоего тела, вжавшимся в мою растертую до пульсирующего воспаления киску каменным членом, но я была готова выдержать намного больше, лишь бы ты в меня вошел, даже пару трещин в рёбрах, если ты вдруг захочешь раздавить меня своим весом! Мне плевать! Только сделай это, умоляю! Не мучай меня его трением по поверхности, не своди с ума его невыносимым осязанием и упругим рельефом, я хочу почувствовать его внутри, ВСЕГО! И так глубоко, как не удавалось вообще никому!

- И после этого ты будешь и дальше говорить, что делаешь это не добровольно? Чувствуешь всё это вопреки своей воле? Не хочешь принадлежать мне и не умирать за право быть вые**ой мной?

Я думала, хуже всех предыдущих пыток просто ничего уже быть не может, но я забыла, в чьих руках находилась всё это время. К чьим пальцам тянулись красные нити моих чувств, желаний и даже мыслей, и кто игрался с моим телом, на самых его недоступных для других струнах. Кто просчитал все свои ходы, силу и приемы воздействия, продумав и взвесив досконально каждую фразу и слово на десять тысяч ходов вперед.

И я действительно не ожидала, что ты сделаешь своё очередное вымеренное действие именно в эти секунды, снимешь с моих глаз повязку... сорвешь с моего шокированного сознания абсолютную черноту ложного забвения. И я задохнусь буквально до остановки сердца, оцепенею, застыну в твоих ласковых ладонях, обхвативших мою голову и лицо своими нежнейшими и самыми крепкими тисками. И это не будет моим долгожданным возвращением в визуальный мир, к его ярчайшим краскам, чётким образам и глубоким контрастам окружающего пространства, потому что всё это перекроет твоё лицо и твои глаза, мёртвая хватка твоего беспощадного взгляда. И ты будешь выглядеть в эти секунды настолько реальным, живым и настоящим, насколько это вообще возможно во всех существующих реальностях, включая твою собственную!

И я захочу закричать, но не смогу, как и порвать эту противоестественную связь, обрезать эти нити с тобой, вырваться из- под клинков твоих глубоких бездонных глаз, черных омутов жидкой расплавленной меди. Не смогу, потому что всё это зависело уже не от меня, а от твоей ненасытной воли матёрого хищника и палача, от твоих рук, от твоих пальцев, прошивающих с каждой пройденной секундой стежок за стежком по моему сердцу и разорванным тобою лоскутам моей задыхающейся сущности.

- Ты уже моя, Эллис! И ты никого и никогда не хотела настолько сильно, как меня! И ты будешь хотеть меня любого, в любой ипостаси и в любом положении, какое я сам для тебя выберу и в какое сам тебя и поставлю! Это всецело твой выбор!

Я, наверное, всё-таки свихнулась, если меня резали эти жуткие слова отнюдь не отрезвляющим инеем по позвоночнику и трахее, а настоящей возбуждающей пульсацией, в унисон судорожным и весьма ощутимым сокращениям твоего члена на складках моей спускающей под ним киски. И меня трясло под тобой, растягивало по суставам и костям ненормальной остервенелой похотью, невыносимым желанием поддаться и вобрать его в себя самой! Но ты не только предотвратил подобные попытки с моей стороны, зафиксировав на этом жутком кресле-столе, ты удерживал моё беспомощное тело самыми изощренными тисками – своим неподъемным весом и твердым, как камень, пенисом! Ты использовал его, как орудие самой развратной и беспощадной пытки!

- Ты сама выбрала это место для себя!.. Подо мной! Под моим членом!

Господи всевышний! Это не ты двинулся на мне, вначале слегка приподнявшись (почти неощутимо!), а затем толкнувшись вперед... Это дрогнул пол под этим гребанным креслом, весь мир в пределах и за пределами этой жуткой комнаты, это взорвался кровавый пульсар в эпицентре нашей воскресшей Вселенной, задев меня сильнейшей взрывной волной и затопив до основания моё тело изнутри и до полной остановки сердца! И ты держал всё это время мой взгляд, мои широко раскрытые глаза своими глубокими медными клинками, пока меня резали и глушили разрывающиеся петли смертельной спирали, выжигали по сокращающимся стенкам влагалища моим самым первым за сегодня и самым сильнейшим оргазмом. Разрывали, выбивали, засасывали и снова расщепляли.

А ты смотрел... просто смотрел на меня, в меня... держал в живых прутьях своей неуязвимой клетки и вбирал в себя каждую из этих вспышек, поглощая одну за другой, подобно моей персональной черной дыре. Боже правый, просто вошёл в меня!.. Нет... не просто! Пронзил до самого сердца одним мощным, болезненным и сверхощутимым ударом, разрезав меня буквально изнутри, растянув своим членом и наполнив им/собой! до пределов... до невозможных передов. И мне хватило одного твоего движения, долгожданной наполненности моей измученной сущности и взбесившейся ненасытной физической пустоты, чтобы меня выбросило за пределы собственного сознания и этой гребаной реальности, чтобы запустить эту сумасшедшую цепную реакцию только от осознания, что ты это сделал, что ты снова во мне через столько лет! Fuck!!! Что я снова тебя чувствую в своих стонущих глубинах и им мало, ничтожно мало даже этого! Сжимать своими изголодавшимися кольцами каждый микрон твоего члена, орошая его новыми порциями греховных соков, сливаясь со всем его упругим рельефом в одно целое, неразрывное, словно желая навечно удержать его в себе, сплестись клетками кожи, мышечными волокнами, капиллярами и даже венами! Да! Чтобы твои вены влились в мою кровеносную систему, стали частью меня, чтобы я чувствовала то, что чувствуешь ты в эти мгновения, твоими нервными окончаниями, твоей пульсирующей и вздрагивающей во мне вместе со стволом пениса упругой гладкой головкой.

Боже так прочувствовать в себе твой член и после этого не кончить? Не ослепнуть, не затрястись и не забиться под тобой в сладостных конвульсиях, задыхаясь, умирая, едва не теряя сознание и не желая, чтобы эти сокрушительные волны блаженной истомы никогда не заканчивались, а лишь сменялись частотой и силой своих кроющих ударов.

Я не знаю, когда они стихли, и затихли ли вообще, может просто сошли в одну общую вибрирующую линию, беззвучно скулящую эхограмму моей ненасытной порочной одержимости. И ты удерживал её, еще одну из моих красных нитей, но на этот раз "резной" фактурой своего члена, его толчками, скольжениями, жёстким ритмом, когда задвигался во мне, когда начал трахать грубо, бесцеремонно, почти по животному, но с тем изяществом, на которое был способен только такой изощренный палач и тонкий эстет-садист, как ты. И я продолжала тонуть в этих нескончаемых волнах, лишь усиливающихся или обостряющихся, когда ты менял темп, глубину и мощность проникновений, не сводя с моего лица цепкого всевидящего взгляда, считывая и вбирая своими сенсорными клинками каждое эмоциональное и психофизическое изменение моего сознания и тела.

И я не переставала чувствовать их, тебя, не терять ни на одну долю секунды ни одной из твоих манипуляций, действий и слов, не понимая, как такое вообще возможно, постоянно быть на пределе, не понимая разницы между разрывными ударами очередного (а может и не прекращавшегося ни на секунду) оргазма или вбивающимися в меня быстрыми глубокими толчками пениса. Господи, если бы я так не текла, не заливала твой фаллос и даже мошонку своими обильными вагинальными выделениями, ты бы точно меня разорвал. Мне итак было больно, пусть и невыносимо сладко больно и я знала, что завтра эта боль будет преследовать меня с самого пробуждения, но впервые я стонала не от растирающих и не разрывающих меня изнутри жестких и грубых толчков твоего большого каменного члена. Она была теперь неотъемлемой частью этого ненормального совокупления, этого упоительного нескончаемого экстаза, и я хотела её чувствовать не меньше, чем каждый из твоих практически насилующих меня ударов.