— Я пока еще не убежден, что он сумасшедший, Во всяком случае, пока сам не поговорю с ним. Как я уже сказал, возможно, это всего лишь возрастные, явления. С этим ничего нельзя поделать, остается только быть терпеливыми и внимательными, пока все не кончится…

— Ты говоришь, пока все не кончится. — Блейк горько усмехнулся.

— Что в этом смешного?

Брат встал и подошел к окну.

— Это вовсе не смешно. Я подумал о совпадении. Ты не знаешь самого печального во всей этой истории.

— Что ты имеешь в виду?

Блейк посмотрел ему прямо в лицо.

— В последний месяц отец не раз говорил о конце. Подойди сюда. — Он жестом позвал Девона к окну. — Выгляни наружу — и ты поймешь, что я имею в виду. — Девон встал и приблизился к брату, который указывал на итальянский сад: — Вон он там, под дождем.

И действительно, отец был там, в саду, — их отец, надменный герцог Пембрук, властный патриарх семейства, на коленях в грязи. От сада мало что осталось, поскольку все растения были выкопаны, всюду чернели глубокие ямы и кучи грязи. Сейчас он лопатой выкапывал последний куст роз.

— Он пересаживает свои любимые цветы на верхнюю террасу, — пояснил Блейк.

Девон почувствовал, как в нем закипает гнев.

— Господи, а где же садовник? Почему отец сам занимается этим? И почему никто не держит над ним зонта?

— Отец никому не разрешает помогать ему, — сообщил Блейк. — Он настаивает на том, чтобы делать все самому, и на прошлой неделе уволил лакея, который попытался помочь ему везти садовую тележку.

— Но ради чего он занимается этим?

— Говорит, что спасает дворец — в частности, свои любимые сады, — потому что верит, что над нами висит древнее проклятие, что приближается огромное наводнение, которое снесет всех нас и унесет прочь.

— Проклятие! — вырвалось у Девона. — Черт побери, Блейк, он что, и вправду сошел с ума?

Его брат плюхнулся в кресло позади письменного стола и взял бокал.

— Ты наконец начинаешь понимать.

Девон снова взглянул в окно на отца, который бережно поставил куст роз на садовую тележку и пытался толкать ее по размытой дождем земле.

— Но мы рады твоему возвращению, Девон. Отец верит — именно ты можешь избавить нас от проклятия.

— Я? Но как? Ведь он отрекся от меня.

— Мы не знаем как, — ответил Блейк, — но нам очень хочется узнать. Вот почему все так хотели, чтобы ты вернулся домой. Как только он услышит, что ты здесь, он захочет увидеть тебя.

Девон снова посмотрел из окна на отца.

— Я не герой, Блейк. И не хочу быть таковым. Ни за что.

— Понимаю. Я помню, через что тебе пришлось пройти. Но это не касается отца. Тебе придется разубедить его.

Девон знал, что это будет нелегко, и сомневался в своих способностях что-либо изменить. Но что-то надо было делать. Прежде всего нужно увести отца из-под дождя.

Девон поставил на стол бокал и пошел к двери, чтобы надеть плащ. Он помедлил минуту и повернулся к брату:

— Не знаю, что там случится, Блейк, но я хотя бы приведу его в дом. И если повезет, смогу кое-что понять.

Глава 4

«Мой дорогой дневник, Господи, помоги мне, я обречена. Сегодня утром я проснулась в доме отца с первыми лучами солнца и снова почувствовала грешные ощущения в теле. Старалась побороть их, очень старалась, но, увы, была слишком слабой. Я выбралась из-под тонких простынь, быстро оделась и ушла в лес.

Под сенью деревьев было прохладно, и чем дальше я углублялась в лес, тем учащеннее билось мое сердце от острого возбуждения, которое никак не отпускало меня. Я и не думала, насколько это грешно. Мою кожу покалывало, я трепетала от предчувствия и, Боже, даже наслаждалась холодным потом, что покрывал все тело! Я вытащила шпильки из волос, и они свободно рассыпались по плечам и спине. Я побежала, сбрасывая на бегу все запреты и ограничения. Это чувство ни с чем нельзя было сравнить. Такого удовольствия я никогда не знала.

Я выбежала на лужайку, и он лежал там, обнаженным на траве, купаясь в нежной теплоте солнца. Если бы я только могла описать неодолимый огонь в моей крови и всю силу моей страсти! Я стояла, не в состоянии двигаться, ослепленная желанием и изумленная невозможной мужской красотой. Его гладкая кожа сверкала, длинные мускулистые ноги, вытянутые на пледе, и та его мужская часть, которую я не могу заставить себя назвать словом, завладели мной и воспламенили меня. У меня перехватывало дыхание.

Я больше не могла ждать ни минуты. Сбросила с себя всю одежду и оставила ее лежать небрежной грудой на траве. Затем, обнаженная, пошла к нему через роскошную зеленую лужайку.

Он услышал мое тихое приближение и сел.

— Лидия, — произнес он глубоким, хрипловатым голосом, от которого мое разгоряченное тело затрепетало, — я знал, что ты придешь.

— Я не могла не прийти.

Он улыбнулся мне с горячим желанием в глазах:

— Подойди ближе.

Когда я ступила на мягкий теплый плед, он встал на колени и открытым ртом коснулся моего дрожащего живота, затем принялся лизать и посасывать все ниже и ниже моего пупка, пока я не…»

Раздался стук в дверь. Ребекка захлопнула потрепанный дневник и сунула его под подушку.

Выждав несколько секунд, чтобы дать мыслям остыть и успокоить бешено бьющееся сердце, она выбралась из постели и пересекла маленькую комнату в гостинице «Пембрук-инн». На мгновение помедлила перед дверью, прислушиваясь.

— Кто там?

— Это Грейс, — прошептала ее тетушка по другую сторону двери.

С облегчением вздохнув, Ребекка поправила пеньюар, прежде чем открыть дверь тете, которую было еле видно из-за вороха костюмов в руках.

— Как хорошо, что это вы. — Ребекка попыталась отвлечься от своего Грешного чтения, сделав шаг вперед, и посмотрела в обе стороны узкого коридора. — Я на минуту запаниковала, решив, что это может быть отец.

Она вернулась в комнату.

— Он не имеет ни малейшего представления, где мы. Тут полная безопасность, — сказала тетя Грейс.

Ребекка пристально рассматривала платье тети, надетое по случаю, бала, который должен был состояться в тот вечер:

— Оно прекрасно.

Грейс собиралась на костюмированный бал в Пембрук-Пэлас, одетая как Мария Стюарт, шотландская королева. До того, разумеется, как ей отрубили голову.

— Я едва дождалась, чтобы увидеть вас в этом костюме, тетя Грейс.

— А мне не терпится увидеть тебя в твоем. Начнем?

Ребекка отступила в сторону, пропуская тетю в комнату, чтобы они могли помочь друг другу в подготовке к балу. Ни одна из них при создавшихся обстоятельствах не решилась привезти своих горничных.

Ее тетушка протиснула в дверь свою полную фигуру в пышном костюме.

— Я надевала его два года назад на костюмированном балу в Лондоне. Надеюсь, никто из гостей в Пембруке не присутствовал на том вечере, иначе я буду чувствовать себя крайне неловко.

— Но чтобы приготовить новые костюмы, совсем не было времени, — напомнила ей Ребекка, с ужасом вспоминая, как они убежали ночью из ее дома, словно спасающиеся воры. — Уверена, твой костюм будет прекрасно смотреться, тетя Грейс.

Но так ли это будет на самом деле, смущенно подумала девушка, доставая собственный костюм из сундука, поставленного в большой, изящно украшенный шкаф. В последнюю неделю вся ее жизнь встала с ног на голову после оглушающей новости, что отец намерен выдать ее замуж за их соседа, мистера Раштона.

Хотя он был по-своему красив и мог, когда хотел, казаться очаровательным, она никогда и ни за что не вышла бы за него замуж, поскольку считала задирой и тираном. Он стегал своих лошадей по мордам, когда они недостаточно быстро повиновались ему, а однажды на улице она увидела, как он пинал своих собак, чтобы подчинить их себе. Когда на следующий день он нанес визит ее отцу — она не знала, с какой целью, они всегда беседовали наедине, — девушка резко выговорила ему за жестокость. Однако мистер Раштон решительно отрицал, что делал нечто подобное, уверяя ее, что это, видимо, был один из его конюхов. С насмешливым, снисходительным выражением он обещал отчитать их всех.

Даже сейчас она почувствовала, как у нее непроизвольно сжались челюсти при воспоминании об этом происшествии.

Что же касается участия ее отца в этом… Она понимала, что именно боли стали причиной его придирчивости в последние несколько лет. Отец временами был настолько раздражен, что, казалось, одно ее присутствие в доме вызывало его негодование, хотя она осталась единственным человеком в мире, который еще сохранил остатки привязанности к нему.

Ребекка часто задавалась вопросом, почему она продолжала оставаться преданной ему, получая в ответ так мало доброты. Ответ, как она полагала, был прост. Он ее отец, и он нездоров. Ей хотелось быть хорошей и послушной дочерью, терпеливой и понимающей его вздорный и сварливый характер. Она хотела, чтобы ему жилось комфортно, и делала для этого все, что могла. Ребекка искренне не желала, чтобы он оставался в одиночестве при всех своих болезнях, вспоминала времена, когда они были близки.

Но сейчас, из-за безумного обещания, данного им мистеру Раштону, вопреки ее желаниям все изменилось. Поступок отца трудно было совместить с состраданием к нему. Теперь все, что она могла сделать, это подумать, что из-за изоляции от внешнего мира он потерял ощущение реальности. Больше года он не покидал свой дом и не мог понять, что за границами его поместья шла другая жизнь. Он просто не представлял, что в Англии существовали другие мужчины, за одного из которых она могла выйти замуж. Отец стал настаивать, что ее долг — быть здесь, возле имения, — долг перед ним и титулом Крейтонов, потому что это был один из нескольких графских титулов, наследуемых по женской линии.

Ребекка разложила карнавальный костюм на кровати и подумала о том, как нелегко было бросить вызов отцу, сбежать, не сказав ему ни слова. Подразумевалось, что дочь обязана повиноваться отцу. Она знала это. Но выйти замуж за мистера Раштона? Девушка вздохнула. Возможно, в каком-то смысле она была благодарна за этот толчок к действию, поскольку слишком долго жила призрачной жизнью, без всякой радости, в мечтах и ярких надеждах на будущее, даже когда пребывание в доме рядом с отцом становилось невыносимым.

У нее никогда не было настоящего дебюта или волшебного первого сезона в лондонском свете, как у других девушек ее возраста, и она не приняла ни единого приглашения где-нибудь за пределами имения отца. Несколько сельских ярмарок и танцев под присмотром престарелой соседки было самое памятное, что ей удалось испытать.

Оглядываясь на все это сейчас, Ребекка задумалась над тем, не принимала ли она так долго ту жизнь оттого, что жила в мире грез и испытывала страсть, изучая дневник загадочной Лидии. Может быть, она могла бы решительнее сражаться за свою независимость, если бы все обстояло иначе, если бы она никогда не нашла тот дневник, который оживлял ее мечты — мечты о некоем джентльмене, который оставил Англию ради Америки три года назад. Возможно, именно его отсутствие позволяло Ребекке находить удовольствие в ее маленьком мирке, потому что она знала, что он непременно вернется, и терпеливо ждала той всепоглощающей страсти, о которой читала и грезила. Такой же страсти, которую она сама испытала однажды на безлюдной сельской дороге неподалеку от гостиницы.

Что ж, по крайней мере, ожидание закончилось, подумала девушка, пытаясь снова обрести оптимизм, пока сидела перед зеркалом и наблюдала, как тетушка укладывала ее вьющиеся огненно-рыжие волосы в пучок на макушке, а затем вытащила один локон, и он свободно заструился по спине. Лорд Готорн вернулся домой, она это знала. Он прибыл на торжества по случаю пятидесятилетия матери и как раз вовремя, чтобы снова подарить Ребекке надежду. Она, с тетушкой в роли дуэньи, будет присутствовать на том балу, потому что лорд Готорн был нужен ей. Срочно и безотлагательно.

— Как вы думаете, он вспомнит меня? — спросила она, героически пытаясь выглядеть спокойной и безразличной, глядя на отражение тетушки в зеркале.

Ребекка собиралась на бал в костюме Елены Троянской, который она выбрала с одной целью — привлечь внимание маркиза. В конце концов, красота Елены соблазнила многих античных героев…

— Право, не знаю, душенька, — ответила тетя, потуже закалывая костюм Ребекки вокруг плеча, — Он так долго отсутствовал.

Ребекка облизнула губы и кивнула, пытаясь не выказать своего разочарования.

Тетя улыбнулась ей в зеркале:

— А впрочем, о чем это я говорю? За последние четыре года вряд ли ему приходилось выручать прекрасных рыжеволосых девушек из неуправляемых карет, чьи кучера в пьяном виде сваливались со своего места. Такое не забывается.