Рихард пригубил вина из бокала.

— Когда я уходил, твой отец плохо себя чувствовал. Ты знаешь, что он от тебя отрекся?

Я молча покачала головой.

Отрекся… Иначе он поступить и не мог. Но услышать об этом было тяжело. Отрекся…

— Еще в тот вечер, перед прибытием судейских приспешников из Кёльна, которые должны были схватить еврея. — Рихард серьезно посмотрел на меня. — Ты опозорила семью. Свадьба с Кухенгеймом имела бы большое значение для всей рейнской земли. — Он вздохнул. — Но что случилось, то случилось. Ты всегда делала лишь то, что хотела, точь-в-точь, как и твоя мать. Но, несмотря ни на что, мне хотелось бы передать ему, что у тебя все хорошо, понимаешь? Когда-нибудь он все же спросит меня об этом… может, и на смертном одре… и тогда я скажу ему все.

— Скажи ему, что у меня есть все, что я хочу. Благородный господин фон Кухенгейм не был бы счастлив со мной.

Рихард усмехнулся.

— Благородный господин с тех пор так и не появлялся. Да не о чем и жалеть, не велика потеря. — Он осторожно посмотрел на дверь, возле которой, словно тень, стоял Эрик. Потом встал и накинул на плечи свою мантию.

— Что теперь делает отец? — вырвалось у меня.

Рихард бросил на меня внимательный взгляд.

— Он… ну, он уже носит власяницу и постится. На следующей неделе он отправляется в паломничество в Святой город, чтобы отвести от себя проклятие еврея. Госпожа Аделаида будет сопровождать его. А я останусь управлять замком до их возвращения. — Он теребил свою бороду. — Мы все были потрясены до глубины души…

— Дядя Рихард, то, что произошло, ужасно. Зачем они мучили чужестранца? Ведь он ничего не совершил!

— Элеонора! Этот человек — язычник. Когда-нибудь Бог покарает тебя за связь с ним… — В этот момент сзади к нему подошел Эрик и положил на плечо ему свою тяжелую руку

— Ваша забота о племяннице делает вам честь, и я отдаю вам должное за то, что вы не вычеркнули ее из своего сердца. Но все остальное, поверьте, не ваша забота.

Дядя окинул его долгим взглядом и наконец вздохнул.

— Ты сама, Элеонора, знаешь, что делаешь. Я постараюсь рассказать твоему отцу о встрече с тобой перед самым его отъездом. Может, душа его хоть немного успокоится.

— Вы решили выдать нас, граф? — Острие меча Эрика заблестело в свете масляной лампы. Голос его прозвучал так, что по моей спине пробежал холодок

— Клянусь честью, у меня нет причин вредить своей племяннице.

— Тогда, возможно, и мне? — зло произнес Эрик.

Боже милостивый, как глубоки были раны, нанесенные его душе отравленными ножами, боль длиною в целую жизнь…

— Я желаю только одного — чтобы Элеонора была счастлива. В глазах окружающих она совершила страшный грех, но, как и ее мать, она не придает значения мнению других. Не переносите свой гнев на нее, если сможете. Она не заслужила его.

Рихард потрепал меня по голове и повернулся, чтобы уйти. В глазах его были слезы.

— Господь с тобой, дядя Рихард.

— Мы… мы хотели бы кое-что подарить тебе, Элеонора. Может, это когда-нибудь пригодится тебе там, в стране варваров. — Габриэль вышел из тени и положил на мою кровать свой лук и цветной колчан со стрелами, которые он так хорошо умел вырезать.

— Спасибо, — тихо произнесла я. — Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня.

Они поклонились мне в последний раз и пошли к двери. Эрик, не произнеся ни слова, пропустил обоих.

Я проглотила слезы. Рука моя с нежностью скользнула по поверхности лука. Мой друг детства подарил мне самое ценное, что у него было. Только теперь я осознала смысл своего поступка. Я больше не была членом семьи, в которой появилась на свет и воспитывалась. Я навсегда рассталась с привычным окружением родных, близких мне людей, стала человеком вне закона, который может рассчитывать только на себя самого. Для тех, с кем я рассталась, я умерла навсегда, как тот Гизли, о котором когда-то рассказывал Эрик. Я отказалась от всего…

Я уставилась на одеяло, пытаясь заглушить чувства, грозившие вот-вот захлестнуть, переполнить меня. И тут услышала за спиною легкое позвякивание: Эрик положил на пол свой меч. Он опустился перед матрасом на колени и посмотрел на меня. Потом он взял мою руку и прижал к сердцу. Через ткань я ощущала взволнованное биение его сердца.

— Навеки, Элеонора, — произнес он, глубоко вздохнув. Клянусь честью своего отца — я отдам за тебя жизнь и буду верно служить тебе.

Я положила голову ему на плечо.

Раздался тихий стук. Эрик, неохотно оставив меня, открыл дверь. То был Герман.

— Они ушли? — спросил его Эрик. Слуга Нафтали кивнул. — Кто-нибудь видел их? — Я насторожилась.

— Кажется, нет, господин. Но точно не знаю.

Он опустился на скамейку и смотрел на Эрика. Тот молчал. Наконец сказал тихо:

— Тебе нужно седлать лошадей.

Герман кивнул в ответ.

— Они не выдадут нас, — отозвалась я. — Мой дядя дал слово чести!

— Мы ничему не верим, госпожа. — Голос Германа прозвучал твердо и успокаивающе.

— Ты сможешь ехать верхом? — спросил меня Эрик.

— Но… — В замешательстве я поднялась с кровати.

— Твой дядя — благородный человек, я знаю это. Но я не хочу подвергать наши жизни опасности, понимаешь?

С этими словами он натянул кожаную тужурку и крепко зашнуровал ее. Герман разобрал поклажу и погрузил ее на спину. В каждом его движении чувствовалась поспешность, которую он пытался от меня скрыть. Я заволновалась. Что происходило? Работая четко и споро, решительно, как перед боем, Эрик и Герман в мгновение ока сложили наши пожитки в мешок. Эрик сделал короткое замечание, на что Герман ответил кратко:

— Я найду кого-нибудь, господин. — Потом взвалил мешок на плечи и поспешно покинул помещение.

— Ты должна одеться потеплей, Элеонора. — Эрик протянул мне рубаху, куртку и штаны — всю эту одежду сшил для меня портной.

От напряжения, царившего теперь в комнате, по спине у меня пробежал холодок и стал сводить ноги. «Успокойся, — сказала я своему ребенку, который вновь зашевелился, заворочался во мне. — Успокойся…»

Я вновь взглянула на Эрика. Прикрыв глаза, он стоял посреди комнаты, вслушиваясь в тишину. Я быстро оделась. Он накинул мне на плечи мантию.

На лестнице послышались шаги.

— Это Герман с лошадьми, — успокоил меня Эрик. А сам между тем рванулся вперед.

В два прыжка он оказался у двери, распахнул ее в ожидании, едва не заплатив за это жизнью! Холодная сталь блеснула ему навстречу, нацелившись прямо в грудь.

— Я знал, что Бог когда-нибудь укажет мне путь к тебе. Но что это произойдет так быстро, я и не предполагал, язычник.

Непрошеный гость втолкнул Эрика в комнату и откинул капюшон. Это был аббат Фулко.

— Тебе недостаточно тех страданий и бед, которые ты натворил, монах? — проговорил Эрик.

Он осторожно попробовал отвести от себя оружие, но Фулко вынудил его, к моему ужасу отойти к стене.

— Напротив. — Голос аббата прозвучал спокойно. — Когда наступит день, со всеми бедами будет покончено, потому что ты… — Эрик застонал под неожиданно сильным давлением тяжелого острия. — Ты наконец-то станешь кормом для воронья.

— Однажды ты уже пытался убить меня.

Руки Эрика постепенно обхватывали клинок. Он весь собрался, напрягся внутренне.

— Скажи мне одно, монах, как можешь ты, служитель церкви, быть мстителем?

В голосе Эрика послышался сарказм. Я не осмеливалась даже шелохнуться. Глаза его сверкали, и я видела, как его пальцы подбираются к груди монаха.

— Отойди, чужеземец, — прошептал аббат.

От повторного нажатия острия облачение окрасилось в красный цвет. Эрик вскинул голову, глядя на Фулко.

— Сказать тебе, кто я? — медленно произнес он.

— Я знаю, кто ты, принц, и этого достаточно. И знаю все про твоего отца, убийцу христиан!

— Не смей так говорить о моем отце. Он не был убийцей христиан, и ты это знаешь. — Эрик с трудом сдерживал себя.

Аббат внимательно всматривался в лицо своего соперника, подыскивая слова. Я заметила, как давление острия на мгновение ослабло, Эрик схватил клинок и в мгновение ока отвел его в сторону, так что удар пришелся на стену рядом с его головой и Фулко чуть не потерял равновесие.

— Да, ты знаешь, кто я, монах. — В его руках блеснул короткий кинжал, который он выхватил из-за пояса. — А значит, тебе известно, что я никогда не выпускаю из вида своих врагов, независимо от того, что говорю. А теперь поведай нам, откуда ты пришел сюда. Иначе тебе не будет покоя. Начинай же, бритоголовый!

Фулко вынул из-за пояса еще один нож.

— Это случится не ранее того, как ты убитым будешь валяться у моих ног! — С этими словами аббат бросился на Эрика, но тот сумел ответить на этот выпад, ударом своего клинка отбив его.

Неожиданно аббат вывернулся, опустил клинок и, широко расставив ноги, встал перед открытой дверью.

— Ты не заслуживаешь того, чтобы умереть от моего клинка, язычник. Сейчас здесь появится стража, и я испытаю истинное удовольствие вновь увидеть тебя в темницах его высокопреосвященства. На этот раз мы сделаем из тебя жертву сражения, язычник.

И угрожающе поднял нож, готовый на все.

— Фулко, вы сошли с ума! Отпустите нас! Дайте нам уйти! — кричала я.

Я сделала шаг в сторону аббата…

— И тебя, женщина, ждет сатана, — прошипел он, схватив меня левой рукой, а правой отбивал нападения Эрика; он прикрыл мною себя. — Умри от руки своего быка!

Эрик сумел придержать удар своего клинка, который бы точно поразил монаха в грудь. Я с ужасом посмотрела в его глаза и бросилась на Фулко, пытаясь оттеснить его. Медленно, почти с наслаждением, он приставил к моему горлу кинжал. В отчаянии я попыталась освободиться.

— Отпусти ее, — прохрипел Эрик. — Отпусти!

— Стража уже в пути, и вы умрете оба!

Эрик пытался еще раз броситься на него, направив нож в лицо Фулко, но тот закрылся мною, так щитом, и сильнее прижал кинжал к моему горлу.

И Эрик опустил руку

— У тебя нет выхода, язычник, — прогремел за моей спиной аббат. — Хочешь биться со мной — убей ее.

— Помоги мне! — беззвучно кричала я. — Помоги же, сделай что-нибудь!

Эрик не шелохнулся. Я молча молила о помощи, и нож Фулко все глубже впивался в кожу моего горла. Наступившая тишина в помещении казалась призрачной. Эрик не отрывал от меня взгляда; в свете масляной лампы лицо его было неестественно бледным. Я увидела, как он выпрямился и как напряглись его мускулы, а глаза стали больше, проникали в меня, в самую мою душу, ища мои мысли в лабиринте смертельного страха…

Соберись с силами. Сейчас. У тебя есть силы.

И сердце мое забилось спокойнее, удар за ударом… Он стоял не двигаясь, повелитель моих мыслей. Я без слов понимала, что должна сделать. Я вновь вцепилась в руки аббата, наклонившись вперед и обмякнув, будто от приступа слабости. Удивленный, он подался вперед вместе со мной, и как только оказался надо мной, я резко выпрямилась, с силой ударила головой по его голове и с размаху прижала его спиной к лестнице. Фулко споткнулся, потерял равновесие… Я прижимала его все сильнее, он споткнулся опять, и я, ухватившись за дверную раму, напряглась, словно кошка перед прыжком. Фулко лишь на короткое время пришел в смятение, и уже в следующий миг я ощутила, как его кинжал царапает мой подбородок, как на мою шею стекает кровь, а его рука скользит по моей спине. Ища помощи, я протянула руку Эрику, и в тот же миг он схватился за нее. Фулко, пытаясь сорвать с моих плеч накидку, не удержался и упал с лестницы, увлекая меня за собой. Я тоже упала, но Эрик крепко держал мою руку и помог подняться.

Когда он притянул меня к себе и молча обхватил руками, я почувствовала, что он дрожит всем телом.

— Господин, я кого-то… о небо… — Голос Германа задрожал, когда он подошел к лестнице. — Здесь кто-то лежит… господин! — вскричал он.

Эрик поднял свой меч, все это время пролежавший рядом с кроватью, и помог мне спуститься вниз по лестнице.

Герман, все еще ничего не понимая, стоял перед скрючившимся существом.

— Пресвятая дева Мария, что это? — прошептал он.

Будто в ответ аббат застонал, рука его шевельнулась, протянувшись в сторону Германа.

— Он еще жив. — Эрик схватил меня за руку, когда я собралась уже склониться над лежащим Фулко. — Элеонора, стража с минуты на минуту будет здесь.

Я невольно покачала головой и опустилась перед аббатом на колени. Я стянула накидку, покрывавшую аббата, как саван, и попыталась повернуть его на спину. Он вновь громко застонал.

— Помоги мне, Герман. Поддержи его за руку — вот здесь. Я потащу его в другую сторону.