Ирэн прикусила нижнюю губу. Подавленная, она пошла к выходу, держа в руках пакет с куклой для Софи. Грэгори ждал ее на улице.

— А теперь пойдем смотреть музеи.

— Почему ты так горишь желанием показать мне их? — все еще погруженная в себя спросила Ирэн.

— Потому что это сама Греция, — просто ответил он. — Я считаю, что это часть и твоего наследства, поскольку и в тебе течет греческая кровь.

— Моя мама уехала из Греции, когда была молоденькой девушкой. В США она получила статус перемещенного лица, а мой будущий отец нанял ее на работу. Мы жили в небольшой общине, — сказала она, решив, что не стоит упоминать о том, что ее отец в то время был приходским священником. — Какие только сплетни ни плели, когда он взял маму в дом. Каждый думал, что согласиться на это может только легкомысленная женщина. Но он настолько был влюблен в нее, что, ни с чем не хотел считаться. В результате ему пришлось искать новую работу, а мама полюбила его навек. Он был ее кумир.

— И не ошиблась?..

— Мама любила его, пожалуй, больше, чем нас, детей, поэтому Джени, моей старшей сестре, приходилось быть нам вместо матери. Она всегда забывала о себе ради меня, брата Дэми, сестры Софи, о которой я тебе уже рассказывала. Она вроде мамы — тоже страстная натура.

— А ты? — Он взял ее руку, поцеловал и приложил к себе. — Ты на нее хоть каплю похожа?

— Пожалуй, нет и да… Я не признаю кумиров, — жарко произнесла она. — Но иногда чувства захлестывают меня, и я становлюсь как помешанная. Пожалуй, у всех в нашей семье есть характер. Я имею в виду — мы волевые, сильные.

— Я это заметил, — улыбнулся Грэгори. — А как ты думаешь, волевым и сильным легче выбрать себе партнера в браке? Ты, например, когда-нибудь выйдешь замуж?

— Маловероятно. Я ищу совершенство, — медленно, почти по слогам, с мечтательной интонацией сказала Ирэн.

У него была сила, а она нуждалась в любви и отзывчивости. На это способна только душа, а ее-то она в Грэгори не чувствовала, хотя…

— Совершенства не существует, — спокойно возразил он. — Только в мечтах. Или в том туманном, безумном состоянии, которое мы называем любовью. Возможен обман или самообман. Мы слишком подвержены нашим мечтаниям о совершенном партнере.

— Я много раз обманывалась, — горько сказала она.

— Я тоже.

Не обращая внимания на протест, он поцеловал ее в щеку, и они стали подниматься по ступенькам музея, в котором хранились королевские регалии. У витрины, где лежала корона византийской работы, она поняла, почему он так стремился показать ей это. Ее форма была совершенством. Довольно высокий купол окружал золотой бант, украшенный рубинами, сапфирами, изумрудами и жемчугом. Завершал корону крест.

— Это достояние всего нашего народа…

— А ты романтик, — произнесла она и стала рассматривать остальные регалии. — О, как прекрасно! — воскликнула она, когда увидела великолепно расшитую шелковую королевскую мантию.

— Я рад, что тебе нравится, — сказал он. — Это очень много значит для меня…

Они закончили осмотр в полном молчании, правда, крепко держась за руки.

Сколько мужчин держало меня вот так? — вдруг подумала Ирэн. Да ни один! Мужчины ласкали, похлопывали по мягкой части тела, поглаживали в поисках самых интимных его частей, но никогда и ничто не вызывало в ней такого простого, ясного, нежного и приятного ощущения, которое возникает при ходьбе, когда люди держат друг друга за руки. Какое счастье идти шаг в шаг с мужчиной, которого любишь…

На улице около музея Грэгори озабоченно оглянулся, как будто что-то искал. Блестящий «роллс-ройс» ожидал их у тротуара. Ирэн с подозрением посмотрела на спутника:

— Опять что-то задумал?

— Я попросил служителя музея позвонить и вызвать мою машину. Я повезу тебя вдоль реки Кафисос, а потом на свой остров, — спокойно произнес он.

X

— Мы заедем к Элен? — спросила Ирэн неуверенно.

— Да. Надо торопиться, иначе мы застрянем в какой-нибудь уличной пробке и опоздаем на паром.

— И ты разрешишь мне задать ей кое-какие вопросы?

— Любые. Садись! — приказал он.

Если он не обманывает, если он не обманывает… Вихри неслись в голове Ирэн.

Грэгори мешал ей сосредоточиться, так как сидел рядом, прижавшись к ней вплотную и осыпал поцелуями.

— Пожалуйста, Грэг! — умоляюще сказала она.

— Будь милосердна. Я хотел этого еще час назад и не могу удержаться, прости.

И хотя она отвечала на его ласки, все-таки оттолкнула его:

— Не надо! Твой шофер…

Грэгори взял себя в руки, откинулся назад.

— Мне неловко при шофере, — оправдывалась Ирэн, потому что на самом деле ей тоже хотелось целовать и обнимать его.

— Я никогда не пользовался его услугами, — признался Грэгори. — Обычно я предпочитаю все делать сам. Но это позволяет мне целовать тебя без риска врезаться в грузовик! Еще когда мы сидели с Юдит в кафе, я мучительно боролся с желанием облизать крошки пирожного с твоих губ.

Его слова льстили и возбуждали ее. Безнадежно она пыталась контролировать себя, чтобы не броситься к нему в объятия.

— Юдит использовала бы такой пассаж для своей очередной книги, — засмеялась Ирэн.

— Это потом, а сначала взбесилась бы от ярости…

— Она влюблена в тебя, — в голосе Ирэн прозвучала ревнивая нотка.

— Да нет же, дурочка. Ее интересуют мужчины как материал для книг, не больше. Она не обратила бы на меня внимания, не будь я богат.

— Я думаю, что может быть и наоборот, — произнесла Ирэн. — Твой переход из бедности в богатство отличный сюжет… Бог с ней! Я тоже хотела бы знать о тебе, Грэгори Костас, все, но по другой причине…

Ирэн была искренне взволнована, чем до глубины души тронула Грэгори.

— Мне тяжело вспоминать о своем детстве. Родители были бедны. Мама умерла от воспаления легких. Простудилась однажды зимой. Я очень плохо ее помню. Отец… — Он нахмурился, на его лице появилось страдание. — У отца появились признаки диабета. Это ужасная болезнь. Приступы сначала были редкими, потом участились. Он стал невозможно раздражительным. Прошло много времени, прежде чем я понял ужас, который он испытал. Я думаю, что в тайне ото всех он пил. Все это плохо кончилось… Молодежь эгоистична и не признает физическое бессилие, вернее не хочет признавать. А я тогда был молодым…

В его словах были горечь и раскаяние, и он этого не скрывал.

Собравшись с духом, Ирэн нерешительно спросила:

— А откуда у тебя этот шрам? Если не хочешь, не говори, но…

— Мне тяжело вспоминать об этом, — тихо сказал Грэгори. — Но я ничего не хочу от тебя скрывать.

— Пожалуйста, не надо, если… — умоляла Ирэн, жалея, что спросила об этом.

— Я расскажу, иначе ты никогда не поймешь меня.

Он надолго замолчал. Видно, и впрямь ему было тяжело.

— Ты когда-нибудь видела уличную проститутку?.. Настоящую, из самых дешевых?.. Одну из них я встретил впервые, когда собирался жениться на Энни. У меня была встреча с будущим тестем Леоном, я отпустил его шофера и пошел пешком. — Он замолк, словно собираясь с духом. — Я переходил из одного бара в другой. У дверей одного из них меня остановила мадьярка. Заигрывая, попросила угадать ее возраст. Подумав, я сказал, что, должно быть, около сорока. Но оказалось, что ей было всего двадцать четыре. Я даже сейчас помню потрясение, которое испытал в тот день…

Ирэн притихла и не перебивала. Чутье ей подсказывало, что делать этого не надо.

— Она выглядела старше сорока, — хрипло сказал он. — А я думал, что польстил ей, когда сказал, что сорок. Она разрыдалась. Наверное, из-за потерянной молодости, своей пропащей жизни… Она давно хотела бросить все и уехать в свою страну, свою деревню, но как это сделаешь, если за душой ни гроша… Во мне все перевернулось! Я решил, если буду богатым, смогу многое сделать не только для себя, но и для других, например, для этой женщины. Я тогда был идеалистом в свои восемнадцать лет…

Да он и сейчас такой, подумала Ирэн. Стоит снять маску, которая приросла к нему, он делается совсем другим человеком.

— Поэтому вы с Энни поженились? — мягко спросила она.

Он пожал плечами.

— Она любила меня, а тут еще эта беременность… Я не мог обмануть ее! Я думал, что сделаю ее счастливой… Я хотел, чтобы и та мадьярская девушка стала счастливой. Я занял у Энни денег, чтобы отдать их ей.

— Это прекрасный порыв!

Но без счастливого конца, — резко произнес он. — Я нигде не мог найти ее. Она будто бы провалилась сквозь землю. Когда ее сутенер услышал, что я расспрашиваю о ней, он избил меня, подкараулив в темном переулке.

— Тебе сильно досталось, милый? — расчувствовалась Ирэн.

— Синяки, шрам, пара сломанных ребер, — ответил он. — Это было ничто по сравнению с моим отчаянием. Я понял, что потерял шанс помочь ей. Это было для меня крушением. Я чувствовал себя виноватым перед ней. Злился на все и всех…

— Что вылилось и на Энни…

Он дотронулся до ее лица и повернул его так, чтобы она смотрела ему прямо в глаза.

— Нет! Я никогда не обижал ее. Никогда не обращался с ней грубо. Все это слухи и сплетни. Их с удовольствием разносили. Твой босс Пэрли в том числе…

Ирэн почувствовала его гнев.

— Ты тоже произвел на меня впечатление жестокого человека. Это правда, — призналась Ирэн.

Это была тактика. Я хотел зародить в тебе страх, чтобы ты отказалась идти на поводу у Пэрли. Я же на самом деле сначала думал, что ты проститутка, а он воспользовался и подослал тебя ко мне… Я ненавижу себя, о Боже, как я ненавижу себя за то, что тоже использовал тебя, когда демонстрировал жене постельную сцену с тобой. Ирэн, пойми, я должен был поставить последнюю точку в нашем браке. Прости, что так получилось. Если можешь, забудь и прости…

Ирэн сидела молча. Ей больно было видеть его несчастное лицо, страдальческое выражение его глаз.

— Энни знает о том, что ты только что рассказал мне? О болезни отца, о мадьярке, которой ты хотел помочь?

— Я никому не рассказывал…

Ирэн была потрясена его признанием: он доверился только ей.

— Грэгори, — нетвердо начала она, — если ты расскажешь ей, она все поймет. Эта история не может не тронуть… Она уверена, что ты женился по расчету и из-за ее беременности…

— Это так и есть, — резко прервал он ее.

— Ты безжалостен к себе. Не казнись, не надо… Тебе было только восемнадцать… Я думаю, она обрадуется, что не холодный расчет руководил тобой, и простит… Я думаю, ты должен объяснить Энни и почему она застала нас вместе, поговорить с ней о будущем Стефани, — серьезно, но грустно сказала она. — Она женщина, а женщины очень сентиментальны. Мы отзывчивы и умеем прощать.

— Я думаю, что она сможет, — медленно произнес он. — Я действительно думаю, что она сможет! Благодаря тебе, — горячо воскликнул он, поцеловав ее, — оттаяло мое сердце!

От волнения Ирэн не могла произнести ни слова. Она не хотела видеть Элен Ранде, заставлять или уговаривать ее вернуться к Пэрли. Она желала лишь быть рядом с Грэгори столько, сколько она захочет, всегда.

Автомобиль притормозил, потом остановился.

— Это быстро, — сказал Грэг. — Переправа через пролив.

Ирэн очнулась. Тревожные мысли охватили ее. Что будет с ней, если Грэгори бросит ее? Не строит ли она воздушные замки? Скорее всего, с его стороны это лишь минутный порыв. В конце концов — кто он и кто она… Спасаться, бежать от любви, иначе пропадешь… Она чувствовала себя разбитой и совершенно несчастной.

Ирэн забилась в угол машины, безразлично наблюдая, как шофер покупал билет на паром. Потом они заехали на него и пристроились позади двух грузовиков, перевозящих вино. Водители мило болтали и обменивались новостями. Костас ушел к ним, оставив ее в машине. Паром величаво скользил по лазурной воде. Ирэн почувствовала себя одинокой и отвергнутой. Она с грустью наблюдала за мужчинами, которые разговаривали и смеялись. Ей так хотелось быть вместе с ними, чтобы прохладный осенний воздух обдавал лицо; любоваться морем и держаться за руку с Грэгори.

Раздраженная, она прижалась в угол машины и попыталась повернуть ручку на себя.

— Еще несколько миль, — сказал Грэг, залезая в машину, — и мы приедем.

От него веяло холодом воды. Но она решила, что это сама природа подает ей сигнал. Еще несколько миль, и все кончится….

— Вот и мой остров.

Высоко расположенная на вершине холма старинная крепость. Машина тяжело взбиралась по крутой дороге. Кругом были кипарисы, сосны и деревья, названия которых она не знала. Наконец, машина свернула, и они проехали за чугунную ограду.

— Мой дом, — скромно сказал Грэгори. Автомобиль остановился у роскошного дворца в стиле барокко, окруженного фантастически красивым садом. Далеко внизу в лучах послеполуденного солнца сверкало море.