Я все еще ощущала прикосновение пальцев к коже, легкий толчок, из-за которого я стала паниковать, лица вокруг меня размылись. Дыхание перехватило.

- Знаю, что они вовсе не хотели причинить мне боль. Их охватило возбуждение. А я замерла, пошатнулась и в конце концов упала на пол.

- И ты сломала ногу? - уточнил он.

Я качнула головой.

- Мама считала, что так будет лучше для моего имиджа. Сломанная нога лучше, чем спутанные мысли.

Хоук потянулся через пианино и переплел наши пальцы. Волны тепла поднялись по моей руке, словно он передавал мне свою силу единственным прикосновением. Все это было так знакомо, так привычно, словно сделать глоток воздуха.

- А что говорят врачи?

- Двое из трех назвали это социофобией.

- А третий?

- Он использовал термин "тревожность", но суть осталась прежней. Мозг знает, что бояться нечего. А тело... ну, оно не понимает этого. После Чикаго доктор порекомендовал мне взять перерыв. Тишина, спокойствие и возможность восстановиться. Принимать таблетки мне не нравится, потому что из-за них я становлюсь рассеянной, поэтому мне предложили строить терапию на повседневности, что я и делала в прошлом году. Мне удалось контролировать себя.

- Так ты хочешь выйти? - снова спросил он.

- Нет. Долгое время я не осознавала этого, но играла и пела слишком долго, вспомнила, как я люблю музыку, особенно акустическую. Я всегда этого хотела. Мне казалось, что если я выйду, то позволю страху победить. Но затем на меня стали давить из-за нового альбома, и что-то внутри меня сломалось. Не важно, к чему я стремилась, они не позволили бы мне писать и говорить то, что я хотела. Чтобы сделал ты? Смог бы провести свою жизнь делая то, что сделало бы тебя несчастным, физически неполноценным? - спросила я, честно ожидая ответа.

- Нет, я предпочел бы умереть молодым, чем жить долго по чужим правилам.

Правила. У меня их было много, и Хоук знал это. Они помогали мне держать все под контролем и не позволяли мне свернуть с пути, и он придерживался их, пока мы встречались.

- Я не говорю о тебе, - тихо добавил Хоук. Это первое более-менее хорошее заявление за весь день. Я откашлялась. Так не пойдет.

- “Эпик” сказали, что от меня требуется лишь заткнуться и петь.

- Оу.

- Когда ты годами позволяешь кому-то руководить собой, они могут недоумевать, когда с тебя сползет маска дружелюбия. Вы правы, и это моя вина, что я позволила всему зайти так далеко.

- Вот черт. Я не то имел в виду...

- Нет, все в порядке, - сказала я, поглаживая его ладонь. - Я уже была готова к такому, просто у меня не было права отступить. Я так сильно желала не втягивать вам в происходящее, и теперь было бы странно, если я отказалась бы. Вот почему мне пришлось сказать "да". Кроме того полагаю, что это как столкнуться лицом к лицу со своими демонами.

- По твоему я демон?

- Возможно, в некоторой степени, - прошептала я.

Он прокашлялся и высвободил свою руку из моей, эффектно прекращая разговор.

- Пожалуй, нам стоит вернуться к работе.

- Может, поговорим еще немного о нас? - предложила я. - Ну знаешь, чуть больше о нас?

- О нас сейчас или о нас в прошлом? - спросил он, нахмурившись, и тем самым напомнив мне музыкального гения, готового работать.

- В целом о нас.

Он медленно кивнул и повернулся, заглянув мне в глаза. Интимность момента заставила сердце биться сильнее, а дыхание перехватило.

- Что-то вроде реквиема.

Словно дань чему-то мертвому.

- Точно. Реквием.

Я отвела взгляд от Хоука, зная, что взгляд может о многом ему рассказать, если я хоть немного дольше буду смотреть на него. Он увидит больше, чем мне хотелось бы. Увидел бы, как сильно я по нему скучала. Узнал бы о десяти тысячах писем, которые я писала и сжигала; о телефонных звонках, которые планировала, но так и не сделала; об извинениях, которые умерли, так и не сойдя с языка. Увидел бы, что мое сердце не замечало времени расставания, застыв и ожидая его возвращения.

Но он не сможет увидеть, поскольку больше это не имеет значения. Он больше не Хоуторн Оуэнс, и неважно, сколькое нас связывало. Он - Хоук, гитарист "Хищных птиц", композитор, плохиш и настоящая шлюха мужского пола. Он был той дверью, что я закрыла, чтобы спасти себя.

Отвернувшись, я позволила себе раствориться в стихах. Нота за нотой мы создавали мелодии, сочетая тональность, в которой пела я, с той, в которой исполняли они с Чэдом. Наши голоса сплетались словно старые любовники, обвиваясь вокруг друг друга, пробирая до глубины души сильнее, чем музыка.

Мы больше никогда не будем принадлежать друг другу снова, но чувствовалось, что они были даже ближе, более связаны, нежели в моменты, когда Хоук двигался внутри меня, когда наши тела становились единым целым. Он зажал карандаш между зубами, отмечая идеально гладкое тело небольшими зазубринами, прежде чем нанести на бумагу ноты.

В этот миг воздух между ними оставался напряженным, но так было всегда. И не имело значение то, чем мы занимались. Все еще оставался гнев Хоука на меня за то, что ушла, но кажется, что моя ярость была сильнее.

Сидя рядом с ним на скамеечке, словно нам вновь по семнадцать лет, мы писали музыку, думая, что никто не слышит. Ради себя и простой любви к искусству.

- Думаю, у нас получится, - тихо сказал он, дописывая последние ноты. - Эта песня станет хитом.

Затем он посмотрел на меня, и, хотя я знала, что это невозможно, мне хотелось, чтобы он имел в виду не только песню.

Но ничего не изменилось. Теперь он был рок-идолом, с поклонницами, гастролями и маленькой записной книжкой в сотню страниц.

Я же до сих пор не приблизилась к такому статусу. До Хоука мне было тяжело. Неважно, о чем кричала моя душа, мозг был яснее. Он знал, что мужчины вроде него могут сделать. Как они поступают с надеждами, сердцами и будущим. Я не стану такой, как моя мать.

Глава 6.

Хоук

 

Ему правда придется стоять так близко к ней? На студии ведь есть еще микрофон,

верно? Им же не придется делить один на двоих. Но так и вышло, их лица отделяла

друг от друга всего пара сантиметров, пока они пели о любви и страданиях, о

желании получить второй шанс.

Пели их чертову песню.

Я не видел ее последние две недели, с той самой ночи, когда мы писали "Реквием", но бог свидетель, я думал о ней каждую минуту. Я

написал еще три песни, в которых была надежда, в роковой вариации, от чего во

мне проснулись сомнения о моих чувствах к Бри. Я больше не прикасался к легко

доступным девушкам, которые опасались за мое психическое состояние.

Просто подержав ее за руку, я понял, почему никто не смог заполнить пустоту от ее ухода.

- Ты чего такой напряженный, Хоук? - спросила Бьянка, массируя мне плечи, пока я наклонился вперед на диване, стараясь расслабиться. Она

восприняла мое действие, как приглашение, и проскользнула за меня.

- Просто надеюсь, что они сделают хороший трек.

Мы уже сложили инструменты, и последние три часа отводились на запись вокала. Я

погладил ладонь Бьянки, чтобы она не сильно огорчилась, и встал. Я хотел

ощущать на своем теле вовсе не ее руки, и да, я был слишком глуп, если считал,

что больше не вспомню о том, что было прежде.

- Как у них дела? - спросил я у Дэнни, облокотившись к деке рядом с ним.

- Они следуют нотам, но чего-то не хватает.

Я наблюдал, как они подходили к связке, когда куплет рассказывал о мечте про второй шанс, и Дэнни был прав. Они попадали в мелодию, гармонично

звучали, но словам не хватало того толчка, который я чувствовал в ночь, когда

мы писали песню.

Чэд игриво толкнул Бри, и она рассмеялась, разрушая преграды.

Но, черт возьми, ее смех прекрасен.

Ее волосы были собраны в маленький хвостик, удачно сочетающийся с ее сегодняшним нарядом. Небольшая облегающая рубашка с завязками и леггинсы.

Возможно, она надела, чтобы не выглядеть вызывающе, но мне захотелось стянуть с

нее штаны и прикоснуться к нежной коже ее бедер.

Она ушла от тебя, ушла, потому что ты осмелился добиться успеха,напомнил я себе.

Но сейчас она была здесь, и ее близость как-то смогла сломить мой здравый смысл.

- Ладно, давайте еще раз, - сказал продюсер, потирая глаза. - Эта песня, ребята...о мужчине, который очень переживает, и есть лишь небольшой

намек на обещание, верно? Сабрина, ты ведь написала это, так?

- Верно, - ответила она, ее взгляд метнулся ко мне, но тут же опустился, словно ей было неловко или она была неуверенной.

- Хорошо, тогда о ком она?

Она опустила взгляд, рассматривая свои мыски, ее ноги были полуобнаженнымии прекрасными, а щеки залились румянцем под цвет ее лака для ногтей.

- Эм...

- Мне просто нужно понять этого человека, его чувства.

Она кивнула, но не подняла взгляд.

- Чэд, просто представь, что перед тобой женщина, по которой ты тосковал, как ни по ком прежде, ладно?

- Пусть теперь попробует спеть Хоук, - предложил он, кивнув в мою сторону.

- Что? - в один голос воскликнули мы с Сабриной.

- Он написал песню вместе с ней, - сказал Чэд, пожав плечами и сдвинув бандану со лба. Я смутно задумался над тем, сколько лака он использовал

сегодня утром, чтобы его ирокез был таким высоким.

- И? - спросил я, наклонившись к Дэнни, чтобы сказать это в микрофон.

- Давай послушаем, как вы двое споетесь, а потом я поработаю над этим.

- Я не пою.

- - Ты исполнишь это как бэк-вокал, - продолжил он. - Просто покажи мне, как ты хочешь, чтобы это звучало. В любом случае, ни для кого не

секрет, что песня о вас.

Бри удивленно распахнула глаза.

- Просто потому, что мы вместе написали ее...

- О, прошу. Мы все были в первом ряду на премьере вашей саги. Ты же не думаешь, что мы не узнали ее по тексту?

Теперь мое лицо пылало, и не потому что мне было стыдно за вложенные в музыку эмоции - я делал это на последних двух альбомах, - но когда их

раскрыли перед Бри, я вновь ощутил себя шестнадцатилетним юнцом, который просит

свою лучшую подругу о поцелуе и молится, чтобы я ничего не разрушил.

Это был мой самый первый и самый лучший поцелуй, и он не разрушил ничего, черт возьми...пока медленно разрушал все.

- Хорошо, - согласился я, шагнув в будку. - Только один раз.

- Это все, что мне нужно, - пообещал Чэд и вышел.

Я занял его место, от Бри захватывало дух. Я позволил аромату цитрусов, исходящему от нее, окутать меня. Ее дыхание участилось, и я наклонил

ее подбородок, чтобы посмотреть ей глаза.

Вопросительно изогнув брови, я ждал ответ. Она кивнула, слабая улыбка появилась у нее на губах.

- У нас получится, - сказал я.

- У нас получится, - повторила она.

Музыка полилась, сближая нас, и я запел ей о том, как больно быть брошенным, как тоска - любовная - не оставляла потому, что она так поступила. Я

позволил этой боли пройти сквозь меня. Недоумение, гнев, мольба о том, чтобы

она в конце концов вернулась.

Она откликнулась. Закрыв глаза, мы пели о том, как сожалели, о бессонных ночах, о том, как она наблюдала издалека за тем, как я менял женщин, на

месте которых ей хотелось оказаться. В тексте она извинялась, желая найти иной

путь и сохранить нашу любовь, не разлучаться, желала быть более сильной, чтобы

остаться.

В момент, когда заиграл проигрыш, я позабыл о том, что между нами был микрофон, что за стеклом находились люди, наблюдающие за нами. Там была

только Сабрина - моя Бри - стоявшая передо мной, говорившая, что любовь -

редкая ценность, и если бы у нее появилась возможность на второй шанс, она бы

использовала ее.

Наши голоса сплетались, смешиваясь в комбинации боли и признания того, что мы потеряли, а затем поднялись, решив рискнуть, попытаться еще раз,

посвятив прошлому этот реквием. И веря в любовь, что привела нас сюда.

Музыка утихла, но мы не двигались. Прикованные друг к другу,словно нас связывало нечто большее, чем музыка, чем призрачная любовь, что была

также сильна, как и сила притяжения. Наконец, я смог понять, чем являлась эта

песня на самом деле - открытым любовным посланием к женщине, которую я никогда

не смогу отпустить.

В груди все горело от желания обладать ею. Мне нужны ее поцелуи,ее смех, ее любовь. Я хотел вернуться в те дни, когда она была для меня

единственным возможным будущим. В тот момент я не знал, кого хочу - стоявшую

передо мной красивую, талантливую женщину Сабрину, или Бри - шестнадцатилетнюю

девушку, забравшую мое сердце. Честно говоря, это было неважно.