Мужчины перекинулись парой слов. Незнакомец назвался Джеком. Это был самый красивый мужчина, которого Стюарт видел в жизни. Когда они вместе выходили из магазина, Джек сказал, что в следующую субботу будет проводиться кампания в поддержку общества Бэй-Эреа по борьбе со СПИДом. Может, они там встретятся. В этот период своей жизни Стюарт считал себя бисексуалом. Последние три года он жил с японкой, на которой честно собирался жениться. Он любил Роберту, ему нравилась их размеренная, полная взаимного доверия жизнь. Но все это было до того, как Стюарт встретил Джека и понял, что такое влюбиться по-настоящему. До сих пор все разговоры о страсти казались ему смешными, а попытки оправдать отчаянные или безумные поступки любовью – в худшем случае следствием психоза, в лучшем – слишком большим доверием к Голливуду. Разумеется, он чувствовал приливы нежности, расставаясь с Робертой, но встреча с Джеком вызвала в нем какое-то новое чувство, словно его кожа наэлектризовалась и отделилась от мышц и костей, а тело освободило место для чего-то неизвестного ему до сих пор – для любви.

В день проведения кампании Стюарт провел большую часть времени в поисках Джека, проталкиваясь сквозь собравшуюся толпу. Он нашел его, когда все двинулись в сторону Голден-Парк, где был организован пикник. Джек стоял далеко, и Стюарт вдруг почувствовал себя физически плохо: такой мужчина, как Джек, подумал он, никогда не заинтересуется таким, как он, – мягким, бесформенным, женоподобным и по-женски зависимым. Глядя на Джека – мой Бог, он был сейчас обнажен по пояс, – Стюарт осознал, как хотелось ему дать волю чувствам. Он всегда предпочитал библиотеки спортзалам и театры стадионам, но никогда не ощущал свое тело таким дряблым и больным. Стюарт смотрел на мужчин, сидящих тут и там на траве. Некоторые его восхищали, другие оставляли равнодушным, но никто не обладал той волшебной силой, которая была в Джеке. Ноющая пустота, подобная чувству голода, появлялась где-то в глубине его тела, когда он смотрел на Джека. Стюарт кружился вокруг него, смешался с группой, собравшейся неподалеку, – их разделяло всего три человека. Но Джек ни разу не взглянул в его сторону.

Толпа постепенно рассеялась, осталось не более дюжины, и все эти люди, казалось, хорошо знали друг друга. Кто-то предложил пропустить по стаканчику текилы в баре на углу, и Стюарт, хотя и обещал Роберте прийти пораньше, пошел со всеми.

В этом баре – типичном рабочем баре, где каждый посетитель казался водопроводчиком или членом союза электриков, – Стюарт устроился между Джеком и еще одним мужчиной – тридцатилетним блондином с усыпанной оспинами кожей, чьи волосы были уложены в стиле семидесятых. Судя по взгляду, который он бросил на Стюарта, мужчине не понравилось, что кто-то сел рядом с Джеком.

А Джек был здесь – так близко, что закружилась голова. Он был прекрасен, любой бы так сказал. Его глаза были не совсем карими, но и не вполне зелеными. Когда Стюарт был маленьким, он часами лежал на спине под березой, которая росла на заднем дворе. Свет поздней осени на опавшей листве – вот что напомнили ему глаза Джека. Стюарт смотрел на него не меньше часа. Мысли и настроения отражались на лице Джека легко и элегантно, будто тени облаков скользили по горным вершинам.

Стюарт уже собирался махнуть на все рукой и отправиться домой к Роберте, когда Джек неожиданно к нему повернулся:

– Мы с вами где-то встречались, но я никак не могу припомнить где. Меня зовут Джек.

Стюарт схватил его руку, но был так взволнован, что едва смог выговорить свое имя. Джек спросил, давно ли он живет в Бэй-Эреа. Конечно же, он не помнил того вечера в «Уолгрин».

– Я переехал сюда четыре года назад. Когда закончил колледж.

– О? Четыре года? – сказал Джек, и в его голосе Стюарту послышался упрек – Так какого черта ты так долго нас искал?

Джек осмотрел его с головы до ног. Стюарт проклинал себя за то, что находился не в лучшей форме: он заправил футболку в джинсы, и из-под нее выпирали складки жира, когда он, сутулясь, сидел на стуле, да и живот был совсем не плоским. Он увидел свое отражение в зеркале за стойкой бара. Кожа и волосы выглядели превосходно – волосы выгорели на солнце и стали золотистыми, как это происходило каждое лето. Джек заметил, как Стюарт разглядывает себя в зеркало.

– Ответ – «да», – неожиданно сказал Джек.

– Извини? – Стюарт повернулся к нему.

– Тебе интересно, нахожу ли я тебя привлекательным? Ответ – «да». – Джек улыбнулся.

– Почему ты думаешь, что знаешь, о чем я думаю? Джек рассмеялся:

– Извини. Не обижайся. Стюарт пожал плечами:

– Да я и не обижаюсь.

Это стало началом новой жизни. Все было так просто. Все сомнения разрешились, и на все вопросы нашлись ответы. Ночью они пошли к Джеку, и только через три дня он позвонил Роберте. Когда Стюарт наконец пришел домой, чтобы рассказать все и собрать свои вещи, она не злилась, не обвиняла его и не устраивала истерик. И когда он сказал: «Я встретил другого человека», Роберта тотчас предположила, что речь идет о мужчине.

– Как ты догадалась? – недоверчиво спросил Стюарт.

– Наверное, ты был единственным, кто этого не понимал. Я всегда знала, что это лишь вопрос времени.

В конечном счете они остались друзьями, хотя поначалу Джек вел себя немного враждебно, когда Стюарт встречался с ней, чтобы попить кофе, или приглашал посмотреть какой-нибудь фильм. Через некоторое время Роберта перестала заходить к ним, и Стюарт слышал, что она вышла замуж и уехала в Париж.

Стюарт вновь подошел к окну, чтобы посмотреть, где же все-таки находится Джек. Все на том же углу, с незнакомым молодым человеком. Кто это, черт побери? Насколько Стюарт мог разглядеть, у парня были мальчишеские бедра и плечи. Долговязый, с фигурой бегуна. «Как трогательно, Джек!» – сказал Стюарт громко и отвернулся от окна. Он не позволял себе ревновать. Джека постоянно окружали мужчины, и он постоянно очаровывал, околдовывал и соблазнял. В свои тридцать восемь он был все еще достаточно молод, чтобы соблазнить мальчишку, если бы захотел, хотя многие из молодых геев были занудны и консервативны, как натуралы. Это поколение осуждало беспорядочные связи и настаивало на безопасном сексе. Они были помешаны на здоровой пище, упражнениях и моногамии – замечательной вещи, по мнению Стюарта. Когда ему было двадцать два, вопрос о свободном выборе даже не стоял. Тогда приходилось либо скрываться, либо открыто переходить в разряд изгоев.

Услышав тяжелые шаги Джека на лестнице, Стюарт вернулся на кухню и вывалил на сковородку телятину.

– Шафрановый мальчик прибыл, – громко сказал Джек.

– По-моему, специи не продают в таких больших пакетах.

– Ну, я купил еще немного ревеня и подорожника.

– Прекрасно!

– Я подумал, ты мог бы сделать ревеневый пирог. – Что?

– А можешь и не делать. Как хочешь. Когда к нам придут эти бабы?

Стюарт посмотрел на него. Эту сторону характера Джека он ненавидел. Словно протекшая батарея, его друг выплескивал враждебность на все и всех, к кому Стюарт проявлял симпатию.

– Остуди струю, – сказал Стюарт. Джек фальшиво улыбнулся.

– Струю? Эй, двадцать первый век вызывает Стюарта! Что за выражение такое – «остуди струю»? – Он вытащил из ящика растительное масло, поставил сковородку на плиту.

– Что ты собираешься делать?

– Жарить подорожник. Я тебе рассказывал о Малави, как я ел там так много жареного подорожника, что гадил чем-то желто-зеленым на протяжении четырех дней?

Когда Джеку было немногим больше двадцати, он провел два года в Корпусе мира, строя мосты и обучая английскому.

– Всего-то раз семнадцать, – сказал Стюарт.

– Остуди струю, – ответил Джек.

– В любом случае подорожник совершенно не подходит к тому, что я сейчас готовлю.

– И что? Кто сказал, что это для них? Я хочу перекусить. Это для меня.

– Ты испортишь аппетит.

– Никогда. Ты же знаешь, у меня выдающийся аппетит.

Стюарт решил не обращать на Джека внимания. Самым мудрым было дать ему самому переварить дурное настроение. Несомненно, что-то произошло между ним и мальчишкой напротив бакалеи. Стюарт подозревал, что Джек хотел переспать с ним, но то ли парень не ответил взаимностью, то ли Джек передумал прежде, чем они договорились. Стюарт был уверен, что, с тех пор как они вместе, Джек изменял ему уже дважды: один раз еще там – в Сан-Франциско, а второй раз здесь – в Бостоне. Он никогда не спрашивал напрямую, но явно усиливавшийся интерес Джека к их совместной жизни заставил Стюарта задуматься. В минуты отчаяния он думал о командировках Джека и его вечеринках с коллегами, которые иногда длились вплоть до поздней ночи. Стюарт и сам однажды изменил ему с мужчиной, которого подцепил в баре, – сразу после того, как они с Джеком стали жить вместе. Он думал, что проверял глубину своих чувств к Джеку – и его реакцию. Конечно, Стюарт рассказал об измене, и это привело Джека в бешенство. Но он разозлился не из-за самого поступка, а оттого, что Стюарт рассказал ему об этом. «За кого ты меня держишь? Я что, твоя маленькая японская девка? Зачем ты мне рассказал об этом? Если ты решил изменить, это твое дело, пока оно не затрагивает моей безопасности». Тем не менее несколько дней спустя Джек подарил Стюарту маленького длиннохвостого попугая и завел разговор о супружеской верности.

Стюарт взял в руки птицу: «Я должен зажарить ее или покормить?»

Вечер закончился настойчивым требованием моногамии и безусловной верности. Джек заставил Стюарта пообещать, что тот не пойдет на сторону, и сам пообещал то же. Долгое время Стюарт и правда верил, что как благородный человек Джек сможет преодолеть свой основной инстинкт.

– Попробуй, – сказал Джек, выкладывая подорожник на салфетку. Стюарт взял на вилку сразу три кусочка и съел, его глаза заслезились – подорожник обжег рот. – Боже, это навевает воспоминания!

Стюарт знал, что Джек дразнил его. Каждый раз, когда он был раздражен, он начинал рассказывать об Африке, о Тутти, мальчике, «который лоснился, как полированное красное дерево, и был такой гладкий, что я видел свое отражение в его бицепсах». Стюарт предполагал, что Тутти мог быть выдумкой, как и многие из историй Джека. Может, он был всего лишь проводником, который сопровождал отряд в горах. А Джек сочинил повесть о страстной любви и долгие годы отшлифовывал мельчайшие детали истории, до тех пор пока Тутти не стал главной трагедией его жизни.

– Хочешь сделать что-нибудь полезное? – спросил Стюарт.

– Не сейчас, дорогой, у меня ужасно болит голова.

– В холодильнике есть свежий базилик и чеснок. Сделай салат. Мне нужно приготовить каппелини.

– Ладненько. Но мне нужно переодеться. В этом костюме я чувствую себя цирковой обезьяной.

– Хорошо. Только побыстрее. Нужно еще приготовить десерт, а они будут уже через полчаса.

– Остуди свой пыл. – Джек взял пригоршню подорожника и поцеловал Стюарта в щеку. – Я быстро, как Гордон.

– Что? – спросил Стюарт.

– Молнией.

– И пока ты там, покорми Локки. Под клеткой лежит ловый пакет с кормом.

Они почти доели ужин и допивали вторую бутылку вина, когда их гостьи обменялись заговорщицкими взглядами. Стюарт и Джек заметили это, и Лейла залилась краской.

– Хорошо, девочки, позвольте мне сказать. Я понимаю, что вы пришли не только для того, чтобы провести время в нашей компании, и не только из-за прекрасной стряпни Стюарта, которая, конечно, более чем превосходна. – Джек поднял бокал вина в направлении Стюарта. – Правда, Джейн, ты ведь каждый день видишь мою противную рожу.

Джейн и Лейла засмеялись.

– На самом деле, есть еще кое-что, что мы хотели бы обсудить. – Джейн была высокой и рыжеволосой, с длинными локонами, ниспадающими на плечи, как на картинах прерафаэлитов. В тусклом свете свечей Стюарт находил ее привлекательной, но в менее щадящем свете ее кожа казалась шершавой, словно она сгорела на солнце. Обычно Джейн носила свободную, мешковатую одежду искрящихся тонов, более подходящую для стильных, но полных женщин, хотя сама она казалась скорее худенькой. Сегодня на ней было аккуратное розовое платье, в котором Джейн выглядела, как учительница воскресной школы.

Лейла нравилась Стюарту меньше, хотя, может быть, виной тому несколько историй, которые Джейн рассказала о подруге. Она была привлекательна, с правильными, хотя и резковатыми чертами лица. Стюарт был уверен, что по-военному короткая стрижка, походные ботинки и многочисленный пирсинг были, скорее, ее застенчивым заявлением о сексуальных предпочтениях, нежели чем-то другим. Ей было двадцать с небольшим, и она работала консультантом по вопросам семейного насилия в какой-то женской организации. Она располагала к доверию и казалась уверенной в себе – именно это, сказала Джейн, сразу показалось ей привлекательным. «Она такая уравновешенная, и не скажешь, что ей нет еще тридцати», – сказала Джейн Стюарту и Джеку в день, когда впервые ее встретила и сразу решила, что это любовь с первого взгляда. Джейн, которой было уже под сорок, пережила два болезненных романа в тот год, когда познакомилась с Джеком и Стюартом. Кэтрин, женщина, с которой она встречалась до Лейлы, ею манипулировала. Джек и Стюарт не переваривали ее, хорватского ветеринара, вдоволь поездившую по миру, больше всего времени проводившую в России и на Аляске. Она изучала сезонную динамику питания северных оленей и их возможную нейропептидную связь с пищевыми расстройствами у людей. Об этом она могла говорить до бесконечности.