— А где же прочие участники вашей мужественной экспедиции? — спросила Люси, накрыв ребенка одеялом.

— Феликс, я думаю, отправился в дом. А Генри повел Джема и Грея на псарню — показывать новое поколение фокстерьеров. Они скоро придут.

— Я даже не знаю, почему Грей поехал с вами, — пробормотала София. — Он не любит насилия…

— И Джереми тоже не любит, — заявила Люси. — Он никогда не мог подстрелить ни одной птички. А Феликс — тот не попадет в оленя и с трех шагов. Скоро Томми потребует, чтобы и его брали с собой, и это окончательно положит конец вашим охотничьим экспедициям. — Люси бросила взгляд на старшего сына, который развлекал трех девочек ниже по течению реки — двух блондинок и одну брюнетку. Немного помолчав, она добавила: — Джереми твердо решил, что ни один из его сыновей никогда не возьмет в руки оружие.

— Не слишком мудрое решение, — заметил Тоби. Он мог понять стремление друга всячески оберегать своих отпрысков (никто не забывал о трагической гибели брата Джема, в честь которого и был назван Томми), но согласиться с Джемом никак не мог. — Своими запретами он лишь разжигает любопытство мальчиков, а несчастья случаются именно из-за неуемного любопытства. Кстати, я знаю одну девочку, которая однажды тайком увязалась за охотниками и едва не погибла.

— Правда?.. — сделанным удивлением спросила Люси. Они оба знали, что он говорит о том дне, когда они впервые встретились. Люси — тогда еще девочка — вспугнула стаю куропаток, и пуля Тоби пролетела всего в нескольких дюймах от нее. С тех пор они стали друзьями. — О, какая же непослушная девочка! — продолжала Люси. — Полагаю, все для нее очень плохо закончилось.

— Вовсе нет. Она выросла и превратилась в красивую элегантную графиню. — Тоби улыбнулся. — Не переживай из-за мальчиков. Я поговорю с Джемом.

Со стороны реки донесся дружный визг девочек. Томми выудил из камышей ужа и показал им свою извивающуюся добычу. Блондинки бросились бежать, а брюнетка осталась: она стояла перед Томми и громко кричала, требуя, чтобы тот немедленно отпустил «несчастное создание».

Глядя на эту девочку, Тоби ласково улыбался. Вот такая она, его Лидия. Малышка унаследовала от матери острое чувство справедливости, а также ее черные блестящие волосы.

— О Господи… — проворчала София. Отложив в сторону набросок, она поднялась и бросилась вдогонку за своими двумя дочерьми.

Люси рассмеялась и крикнула ей вслед:

— Поторопись! — Повернувшись к Тоби, она с улыбкой сказала: — На ее месте я бы не знала, что делать. Хорошо, что я рожаю мальчиков, а она — девочек.

— Пока — да. — Тоби бросил многозначительный взгляд в сторону Софии. — Через шесть месяцев увидим, сохранится ли традиция.

— Неужели? — удивилась Люси. — А София ничего мне не сказала… — Она улыбнулась, и на щеках ее заиграли ямочки. — Впрочем, я подозревала, что София может привезти домой маленький сувенир из Италии.

— Но младенец Софии даже не будет следующим, — веско заметил Тоби.

— Не может быть, чтобы Изабель…

— Нет-нет, не так скоро.

— Но я точно знаю, что это буду не я, — заявила Люси.

— Конечно, не ты. — Тоби кивком указал на двух женщин, сидевших под березой, — то были хозяйка поместья Марианна Уолтем и сестра Софии Китти. — Похоже, Феликс наконец попал в цель.

— О, слава Богу! Китти так долго этого ждала!

— А где Изабель? В доме? — спросил Тоби.

Люси весело рассмеялась:

— Какой же ты стал старый! Уже целых пять минут ты о ней не спрашивал. Да, она понесла ребенка в дом, чтобы там его покормить. Совсем недавно. — Люси прикоснулась к щеке спящего малыша. — Так ты поговоришь с Джереми насчет мальчиков и охоты?

— Конечно. Поверь, я сумею его уговорить.

— Я знаю, что ты умеешь убеждать. Иначе ты не был бы таким блестящим политиком. И Джереми, хотя он никогда этого не скажет, чрезвычайно высокого о тебе мнения. — Улыбнувшись, Люси продолжала: — И я тоже, конечно же. Тоби, ты обязательно должен обещать мне, что каждый год будешь приезжать в Уолтем-Мэнор.

— Конечно, буду. Изабель и Лидия очень любят здесь бывать. Так что вам от нас никогда не избавиться.

— Вот и хорошо, — кивнула Люси. — Охота никогда не была для нас главным — с самого начала. Эти ежегодные встречи — скорее семейные праздники. Так было всегда, еще до того, как все мы завели собственные семьи. А главным участником праздников всегда был ты, Тоби. Когда ты появлялся здесь, все сразу же становились веселыми, счастливыми и беззаботными. Должно быть, именно поэтому я была так в тебя влюблена все те годы.

— А ты действительно была в меня влюблена? — спросил Тоби с насмешливой улыбкой; он прекрасно помнил, что во время всех этих осенних охот Люси постоянно ходила за ним словно тень. — А я и не догадывался…

— Лжец! — Люси рассмеялась. — Но кое о чем ты все-таки не знаешь, потому что этого я тебе никогда не говорила. — Поблизости не было никого, кроме спящего младенца, но все же она наклонилась к Тоби и, понизив голос до шепота, проговорила: — Ты знаешь, в тот год, когда ты привез сюда Софию… меня захлестнуло такой ревностью, что я собралась пробраться в твою комнату и соблазнить тебя, чтобы тебе пришлось жениться не на ней, а на мне.

Тоби в изумлении раскрыл рот.

— Правда?

— Чистейшая правда, — кивнула Люси.

— И что же тебе помешало? Полагаю, ты передумала.

— Да, можно сказать и так, — ответила Люси, простодушно улыбаясь. — Все закончилось тем, что я оказалась в комнате Джереми. — Она вдруг смутилась и пробормотала: — Знаешь, иногда я все же задаюсь вопросом: как бы все вышло, если бы я все же пробралась в твою комнату?

— В самом деле, как бы все вышло? — Тоби приподнял пальцем подбородок Люси и заглянул в ее зеленые глаза. Немного помолчав, с улыбкой проговорил: — Дорогая, пожалуйста, не обижайся, но я очень рад, что мы этого никогда не узнаем.


Медленно… побыстрее… теперь потише.

Бел опустила спящего младенца в кроватку и, осторожно покачивая ее, держала ладонь на животике малыша, пока тот крепко не уснул.

Но она по-прежнему стояла рядом с колыбелькой, любуясь его личиком, его круглыми, словно у херувима, щечками. Такой красивый, такой чудесный мальчик. Любовь распирала ее сердце, так что оно даже начинало побаливать.

— Спи, любовь моя, — сказала она по-испански, затем повторила то же самое на английском.

Когда она только вышла замуж, сильные чувства, которые пробуждал в ней муж, пугали ее. Но постепенно благодаря терпению и заботе Тоби она научилась наслаждаться супружеской страстью и не бояться ее. Однако ничто не могло подготовить ее к этому — безграничной любви матери к своим детям. Она не способна была контролировать это чувство, и отделять эту любовь от страха, ее сопровождавшего, она тоже не могла.

И сейчас, глядя на младенца, спавшего так мирно, она вдруг с необычной остротой осознала: как бы они с Тоби ни стремились его оберегать и защищать, как бы плотно ни окутывали его коконом любви, их ребенку неизбежно предстоит узнать, что такое боль, болезнь, опасность, грусть.

Но он никогда не узнает об этом от матери. Это Бел могла ему гарантировать.

За спиной у нее тихо скрипнула дверь.

— Это всего лишь я, — прошептал знакомый голос. — Не пугайся.

Дверь так же тихо закрылась, и через мгновение сильные руки обвили ее талию.

Тоби опустил подбородок ей на плечо.

— Он уснул?

— Да, только что.

— Вот и хорошо. — Он прикоснулся губами к чувствительному месту у нее за ухом, и поцелуй его словно эхо прокатился по всему ее телу. Бел тихонько застонала, наслаждаясь лаской. Тоби всегда знал, куда ее поцеловать, чтобы у нее задрожали колени. — Лидия у речки со всей компанией, — прошептал он. — У нас есть немного времени, чтобы побыть вдвоем.

Она прижалась к нему спиной, и ладони его накрыли ее груди. Сейчас молока в них не было, и они были мягкие и чувствительные у сосков.

— Я не хочу будить ребенка, — запротестовала Бел вяло и неискренне.

— Мы его не разбудим. — Тоби взял ее за руку и увлек в смежную спальню. — Мы будем вести себя тихо, очень тихо.

Бел лукаво улыбнулась мужу. Он прекрасно знал, как ей трудно вести себя тихо, когда они предаются любви. Объятия Тоби — самое надежное, самое безопасное место на свете, только в его объятиях она забывала о сдержанности. А он постоянно побуждал ее громко стонать и кричать в постели. Иногда даже визжать. А в последнее время все чаще заставлял ее смеяться.

Но среди дня, как вот сейчас, когда спящий ребенок находился рядом и они должны были вести себя очень и очень тихо, он любил ее так нежно, так ласково, что заставлял проливать тихие слезы радости.

А потом она лежала в его объятиях, и каждый ее вздох был наполнен счастьем. Полуденное солнце золотистой каемкой очерчивало скульптурные контуры его плеч, его груди, высвечивало в его волосах янтарные блики.

— Ты красивый, — сказала она ему.

— Дорогая, а я как раз собирался сказать тебе, что это ты необычайно красивая, — ответил он с улыбкой.

Крепко прижавшись друг к другу, они уплывали в то волшебное царство, что находится между бодрствованием и сном.

— Тоби, а мы всегда будем так, до безумия, счастливы? — спросила она неожиданно.

— Наверное, нет, — ответил он сонным голосом. — Но ты ведь все равно будешь меня любить?

— Да, конечно. — Она еще крепче к нему прижалась. И в тот же миг ребенок проснулся и заплакал.

Четверть часа спустя в спальню вошла Лидия — в слезах и с ободранными коленками. А потом из Уинтерхолла пришла депеша с сообщением — Тоби должен был немедленно выезжать. Якобы возникла какая-то проблема с овцами.

Послеполуденная идиллия закончилась, чары рассеялись…

Но любовь осталась. Она была и будет всегда.