Оливия Стилл - Жара в Архангельске-2

— Было б чему завидовать, — съязвил Павля, — Не я же в такое дерьмо впутался. Мне вот интересно, как ты дальше собираешься действовать. Ну, сплавил ты её в Москву, хорошо. А приедет она через месяц с вещами — тогда что? Ссаной метлой выгонишь её?

— Не приедет, — уверенно заявил Салтыков, — В конце концов, семь бед — один ответ.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Главное — что она сейчас в Москве, а значит, оттуда она меня не достанет, — Салтыков придвинулся ближе к приятелю и понизил голос, — А когда она соберётся приехать — меня уже здесь не будет. В том-то весь и фокус.

— А где ж ты будешь-то?

— А в Питер смотаюсь — там она меня точно не найдёт.

— Гыыы! Ловко ты, однако, придумал, — заржал Павля, — Представляю, как она завоет, когда приедет в Арх — а тебя-то уж и след простыл…

— Бедный мелкий, — вздохнул Салтыков, — Что ни говори, а жалко мне её. Ведь не могу я ей прямо сказать, что не люблю. Даже боюсь представить себе её реакцию…

— Всех уродов не пережалеешь, — отрезал Павля, — Вольно ж тебе было вешать ей лапшу на уши! Вот теперь сиди и думай, как выпутываться. Неужели ещё и женишься на ней из жалости?

— Нет, конечно. Это великое благородство мне не по плечу, — сказал Салтыков, — Ладно, попробую как-нибудь с ней мягко поговорить на эту тему. Объясню всё тактично. Или Анго попрошу поговорить с ней…

Звонок Кузьки на мобильник Салтыкову прервал их разговор.

— А, Кузя, здорово! — обрадовано протянул Салтыков, — Ты как раз кстати — приходи к нам на квартиру бухать! Москвички только что отвалили, так что да здравствует свобода! Да, пива ещё захвати… Ну, пока-пока! Жду!

Салтыков подумал и через секунду набрал номер старшего Негодяева.

— Алло, Димас? Быстро собирайся и дуй к нам на квартиру! Хорош тухнуть там уже!.. Что-что? Да уехали, уехали москвички, нету их тут! Всё, жду.

— Ща Негодяев придёт, — пояснил Салтыков, обращаясь к Мочалычу.

— Негодяев? Его же сюда калачом, бывало, не заманишь, а тут вдруг придёт?

— Прибежит, — усмехнулся Салтыков, выпивая очередную порцию водки со швепсом, — Он от москвичек шифровался.

— От Аньки что ли? Во дебил!

— Ну! Я о чём и говорю…

— А я со своей бабой разошёлся, — сказал Павля и почему-то вздохнул.

— Ну и не грузись, чё! Лучше найдёшь…

А гости между тем подходили и подходили. Кроме Димы Негодяева и Кузьки пришли ещё трое парней, которых не было, когда в квартире жили москвички. Врубили колонки, водка и пиво полились рекой. Уже бухие, парни устроили, как водится, настоящую кучу-малу.

— Ну чё, Салт? — крикнул один из парней, уже довольно подвыпивши, — Ты расскажи, реально обеих москвичек тут ебал?

— А то! — Салтыков был уже вдрызг пьяный, — У нас тут такая групповуха была!

— Во, слышь, крутой в натуре, а? А Ленка-то твоя узнает — твоим москвичкам все космы повыдирает, так что ты смотри…

— Я уже дрожу! — Салтыков зашёлся от смеха.

— Салт, а Салт! А у кого из них сиськи больше?

— Салт, а они тебе в попу давали?

— Погодите, погодите! — надрывался Кузька, стараясь переорать КиШа в колонках и шум голосов, — Салт, а ты Оливу-то как девственности лишил?

— Дооо! — Салтыков затянулся сигаретой и смачно сплюнул: — Как я её… отодрал!!

И хохот пьяных отморозков в прокуренной квартире заглушил всё.

Салтыков так и не мог собраться с духом и поговорить с Оливой. Он боялся её, её реакции. Поэтому всё реже писал ей смски, всё чаще общался с Аней. Олива же не видела никого, кроме своего Салтыкова. Её беспокоило то, что он ей не пишет, а пишет Ане — но она так боялась каким-нибудь неосторожным упрёком потерять своего ненаглядного Салтыкова, что ей ничего более не оставалось делать, как прикусывать язык, лить украдкой слёзы в подушку, и молчать, молчать вплоть до самого отъезда…

А отъезд уж близился. Упакованы были чемоданы со всякой рухлядью, отложены были с боковой карман скопленные пятьдесят тысяч рублей — деньги, которые Олива с осени зарабатывала потом и кровью, и не тратила, ущемляя себя во всём — она откладывала их на свадьбу, на переезд. Не могла же она с голой задницей выходить замуж, тем более, Салтыков не раз намекал ей, что у него теперь трудно с деньгами, и она не могла не пахать, чтобы внести и свою лепту на обустройство их будущей совместной жизни.

А Салтыков тем временем, устав и от гнетущего ожидания приезда Оливы, и от назойливо-прилипчивой Ленки, впал в депрессию. Хотелось всё бросить к чёртовой бабушке и уехать в Питер сейчас же — но как уедешь, когда ещё в Архангельске задерживает работа, да и не время было пока уезжать-то. Всё чаще он искал утешения в беседах с Аней, и всё чаще ловил себя на том, что ему очень не хотелось бы потерять её из-за Оливы. Аня тоже не могла не отметить повышенное внимание к ней Салтыкова. С некоторых пор она всё чаще и чаще подумывала о нём, и всё чаще он снился ей во сне. Она не хотела отдавать себе прямой отчёт в том, что она чувствует к нему — простую ли дружескую симпатию, или нечто большее. Но она поймала себя на том, что так или иначе ждёт его смсок…

— Анго, ты не говорила с мелким? — спросил её раз Салтыков.

— Говорила, — ответила она, — Я намекнула ей, что ты её не ждёшь.

— А она что?

— А что она? Не поверила. Нет, говорит, всё равно поеду, раз мы договорились…

— Пипец, — проворчал Салтыков.

— Да поговори с ней сам! Возьми сам, да и скажи ей всё, мол, так и так…

— Я уже однажды поговорил — ты сама помнишь, чем это закончилось.

— О да…

— Слухай, Анго, мне тут Майкл сказал, что Юлька в Питер собиралась поехать? Это правда?

— Да, мы хотели втроём в Питер съездить на выходные.

— И Волкова с вами поедет? Круть!

— Не, Волкова не поедет — у неё работа на выходные попадает…

— Так кто ж тогда с вами будет? Олива что ли?

— Ну да…

Салтыков озадаченно промолчал.

— Слухай Анго, вы вот что… — наконец произнёс он, — Вы пока в Питер не едьте. И Оливе скажите, что всё отменяется. А числа пятнадцатого поезжайте туда, только без Оливы. Я к тому времени уже буду там, и мы встретимся…

— Нет, так не пойдёт, — вздохнула Аня, — Как мне потом Оливе в глаза смотреть. Давай лучше так: ты с ней поговори сам, поставь, наконец, точку. Тогда будет смысл чего-то ещё планировать.

— Хорошо, — выдавил из себя Салтыков, — Сегодня же я с ней поговорю.

…Настя была в курсе того, что Юля собралась в Питер повидать Майкла. Хоть она и убеждала себя в том, что вовсе не ревнует Майкла, так как он лох, и она даже рада тому, что хоть какая-то девушка им заинтересовалась, в глубине душа Настя чувствовала нечто похожее на обиду. Поэтому, когда Аня под большим секретом сообщила ей, что Салтыков, похоже, решился дать отставку Оливе и, более того, снял для них с Аней номер люкс в Питере, и они поедут туда тайком от Оливы, Настя испытала сначала даже какое-то злорадство.

— Только обещай мне, что ты и под страхом смерти не скажешь ничего Оливе, — предупредила Аня.

— Обещаю, конечно, обещаю, — протараторила Настя, — Зачем я ей буду тебя закладывать? Ты мне лучше вот что скажи: Салт реально тебе нравится?

— Как тебе сказать… — замялась Аня, — Не то, чтобы я от него без ума — ты же знаешь, до Димы ему далеко… Но, в общем, мужик он перспективный, деньги зарабатывать умеет, а такие, сама знаешь, каждый день на дороге не валяются. Тем более, если подворачивается реальный шанс устроить свою жизнь — почему бы им не воспользоваться?

— Всё это, конечно, так, — сказала Настя, — Но как быть с Оливой?

— А при чём тут, собственно, Олива? Салтыков не любит её, она ему нужна как собаке пятая лапа. Если бы он хоть немного её любил, тогда другой разговор. Если хочешь знать, он несколько раз просил меня поговорить с ней, чтобы она не переезжала к нему. Да она разве слушает? Заладила одно: поеду, и всё тут. Как собака на сене — сам не ам, и тебе не дам…

— Одно слово: деревянное дубьё! — подвела итог Настя, и обе подруги, вспомнив, откуда пошла эта кличка, внезапно расхохотались.

Несколько лет назад, когда все три подруги ещё учились в школе, Олива была такой растяпой и простофилей, что вечно попадала впросак, и над ней не подсмеивался только ленивый. Однажды подружки решили разыграть её: спрятали её портфель и сказали ей, что его украл один из мальчишек и засунул в сливной бачок унитаза в мужском туалете. Олива побежала в этот туалет, открывала бачки при громком смехе ребят, но портфеля, конечно же, там не оказалось. Поняв, что её разыграли, Олива расплакалась и, размазывая кулаком сопли по лицу, накинулась на подружек:

— Что вы надо мной издеваетесь? Я вам не деревянное дубьё!

И теперь, вспомнив эту давнюю историю, подругам вдруг стало стыдно. Оливу с самого детства все считали дурочкой — облапошить её было как два пальца обоссать, а уж утворить над ней какую-нибудь шутку — одно удовольствие. Она велась буквально на всё: скажи ей, действительно, что луна пукает — и этому поверит, да ещё и ночью будет выходить на улицу послушать, как она пукает. Но удивительнее всего было даже не то, что Олива каждый раз верила и велась абсолютно на всё, а то, что в конце, когда она понимала, что её опять оставили в дураках, каждый раз горько ревела от обиды, и тогда те, кто её разыгрывали, испытывали чувство стыда.

— Знаешь, мне её даже жалко, — призналась Настя, — Все её вечно обманывают, обводят вокруг пальца, оставляют в дураках… Хотя, я начинаю думать, что она сама всё это к себе притягивает…

— Она такая же простофиля, как Медвед, — сказала Аня (Медведом они называли Майкла), — И чего они не влюбились друг в друга? Отличная бы получилась пара…

Поговорив с Аней, Настя легла спать, но уснуть не удавалось. Ситуация глодала её. Конечно, она не могла сказать Оливе про Питер, ведь она обещала Ане молчать, но с другой стороны, страшно было представить, что будет с Оливой, когда она приедет в Архангельск со своими вещами к пустому порогу, и только там узнает всё от посторонних людей.

«Дура! Дубьё деревянное!.. — с отчаянной злобой думала Настя про Оливу, — И откуда среди людей берутся такие лохи и неудачники как она? Я ведь и с Медведом рассталась, потому что терпеть не могу дураков… А с ней что делать?»

На следующий день Настя поехала к Оливе и застала её за сборами в дорогу.

— Что ж, чемоданы, значит, уже пакуешь? — Настя кинула взор на неразобранный с января месяца синий матерчатый чемодан.

— Пакую, — односложно ответила Олива.

— Зря пакуешь, — саркастически усмехнулась Настя, — Он тебя не ждёт.

— То есть, как не ждёт?

— Так, не ждёт и всё.

— Но мы же договаривались…

— Мало ли что договаривались, — перебила её Настя, — Он тебе пишет: приезжай, я тебя жду и всё такое? Не пишет, — ответила она за Оливу, — А когда он тебе последний раз звонил? В прошлом году, верно?..

— Верно… — вздохнула Олива.

— Ну, так что ж? Куда ты поедешь? Да ещё после того, что ты мне рассказала — это, извини, дурой надо быть самой распоследней, чтобы настолько себя не уважать.

— Давай не будем переходить на личности, — обрубила подругу Олива.

— Отчего же не будем? — вскипела Настя, — Если ты дурью маешься, так я тебе скажу прямо — всё это дурь, дурь, дурь!

— Никто твоего мнения здесь не спрашивал, — отрезала Олива.

— А мне какое дело, я что хочу, то и говорю, — огрызнулась Настя, — Впрочем, действительно, живи как хочешь. Только не надо мне потом своими стенаниями мозг вышёбывать. Я сыта этим по горло.

— Я тебе мозг не вышёбываю.

— В том-то и дело, что ещё как вышёбываешь. Ладно, хватит. Я тебе уже давно хотела сказать, что не могу больше с тобой общаться.

— Ну и не общайся, — сказала Олива, — Никто тебя не заставляет. Я всё прекрасно понимаю! Думаешь, я не заметила, что ты меня уже давно избегать начала?

— Извини. Просто ты в последнее время как вампир, — призналась Настя, — Ты сама вымазалась в дерьме по уши, опустилась так, что ниже уже некуда, и всех кто с тобой общается, тянешь вниз, куда я лично идти не хочу.

— Ну, как знаешь, — устало обрубила Олива, — В таком случае, нам не о чем с тобой больше говорить. Дверь налево, — указала она, — Сумку не забудь.

Закрылась дверь за Настей, на этот раз навсегда. Но Олива не испытала ни горечи, ни сожаления, ибо она больше не признавала никаких привязанностей — ни дружеских, ни даже родственных, она спокойно отнеслась даже к тому, что её разведённая мать ушла жить к мужчине. Олива больше не жалела ни о ком, и никого не любила, и себя не любила. Вся её жизнь была уже не подвластна ей — она была целиком и полностью в руках Салтыкова. Только он владел теперь всеми её мыслями, всей её душой и телом. Только о нём она думала беспрестанно и только его боялась потерять.