Хью не сомневался в исходе похода. Если слухи, доходившие до него были верными, то весьма сомнительно, что им с Теренсом доведется скрестить мечи с сарацинами.

Катарина раздумывала над словами Хью, пока тот заканчивал чистку коня и ставил его в стойло. Она целиком погрузилась в свои мысли, и Хью молча шел за ней, стараясь ступать неслышно. Вдруг, поддавшись необъяснимому порыву, он легонько ткнул пальцем ей в ребра, ожидая, что она подпрыгнет. Его ожидания оправдались в полной мере — она громко завизжала и подпрыгнула.

— Тебя что, мышь за ногу укусила? — спросил он невинно.

— Эта была вовсе не мышь, милорд! — воскликнула она. — Это вы испугали меня.

— Не думаю, что тебя можно испугать, Катарина. Девушка, которая так хорошо ездит верхом и охотится, да еще к тому же изучает математику, не должна пугаться. — Он притворно нахмурился. — Этого не должно быть, — сказал грозно он и шагнул к ней. Она в панике отступила на шаг.

— Ну, нет, мсье Хью! — погрозила она ему пальцем. — Мне будет щекотно! Кто-то, наверное, сказал вам, что я боюсь щекотки. Не иначе, это Жан надоумил вас. Если это так, то ему не поздоровится. Я предупреждаю вас, милорд, что ничего хорошего из этого не выйдет. Жан — мальчишка, а рыцарю вашего положения не пристало подобное ребячество.

Хью широко улыбнулся.

— Не вини своего брата, Катарина. Это одна маленькая обезьянка, которая не может устоять при виде сладостей, нашептала мне кое-что на ухо.

— Микал! А я еще позволила ему взять на кухне дюжину пирожных. Вот плут!

Хью шагнул к ней, угрожающе растопырив пальцы.

Внезапно схватив стоящие у стены вилы, Катарина направила их на Хью.

— Я не позволю щекотать себя, мсье Вунэ! — воскликнула она, гневно сверкая зелеными глазами. — Это несправедливо, что вы используете свое преимущество, так как вы знаете мою слабость, а я не знаю ваших.

Хью поднял руки, как бы сдаваясь на милость победителя.

— Отложи свое оружие, Катарина. У меня нет охоты закончить свою жизнь насаженным на вилы, словно какой-нибудь клок сена.

— А вы не будете больше пробовать меня пощекотать? — спросила она с подозрением.

— Конечно же, нет.

Она начала уже было опускать вилы, но вдруг остановилась.

— Даете мне слово рыцаря?

Хью кивнул и церемонно опустился перед ней на одно колено.

— Слово рыцаря!

Катарина с облегчением отбросила вилы, но вдруг увидела, что рыцарь продолжает стоять перед ней, преклонив колено. Буря чувств охватила ее полудетскую душу. Он был так красив и силен, и он обходился с ней, как со взрослой, хотя она и чувствовала себя рядом с ним угловатой и неловкой. Она представила его преклоняющим колено перед какой-нибудь придворной дамой во всем блеске ее красоты, а не здесь, на грязном полу конюшни. Отряхивая юбку от пыли, Катарина пыталась скрыть свое внезапное смущение. Видеть этого гиганта, склоненного перед ней было так странно, что она постаралась спрятать свое смятение за притворной деловитостью:

— Мне надо переодеться, прежде чем начать наш урок, — сказала она. — Вечерня начнется через два часа, и мы должны поспешить, чтобы успеть хоть что-то. — Она смотрела по сторонам, внимательно разглядывая седло Цефея, стоящее у стены и паутину по углам конюшни, лишь бы не встречаться взглядом с коленопреклоненным рыцарем.

Наконец Хью поднялся с деревянного пола конюшни и теперь, словно башня, возвышался над ней.

— Мне тоже надо кое-что успеть, прежде чем мы начнем урок, — спокойно сказал он.

Катарина кивнула, испытывая облегчение оттого, что эта странная игра закончилась и в то же время, чувствуя, как легкое облачко грусти невидимкой пронеслось над ними.

— Ну что же, — подвела итог она, — встретимся в часовне через час.

Катарина внимательно посмотрела на Хью. Он опять выглядел чем-то опечаленным и, как всегда, она не понимала причин этого внезапного уныния.

— Что с тобой, Катарина? — спросил Хью, заметив перемену в ее настроении. — Надеюсь, это не из-за меня?

— Нет-нет, господин, просто, когда я с вами, то забываю, что надо вести себя, как подобает даме.

Вспомнив лицо девочки, когда она глазела на него с башни в день их приезда в Авиньон, Хью не удержался от смеха.

— Боже мой, Катарина, не надо ради меня отказываться от радостей жизни. Полагаю, ты стала такой, как сейчас, задолго до моего приезда в Авиньон, а теперь беги переодеваться, иначе у нас вовсе не останется времени на урок, а ведь я полночи потратил на переписывание свитка, который ты мне дала. Вперед!

Катарина развернулась на каблуках и бегом бросилась прочь из конюшни. Опомнившись, она резко остановилась на полпути, и Хью со своего места увидел, как она оправила юбку и степенно вышла во двор, но даже это потешное зрелище не смогло развеять облако печали, окутавшее вдруг его душу.

Со времени своего приезда в Авиньон Хью старался поменьше думать о доме, чему немало способствовала жизнерадостность обитателей замка. Но другие мысли не давали ему покоя и среди них главная — о смысле и цели их похода. Что побудило его отправиться в чужие далекие края? Он должен был признаться себе, что ни желание освободить Эдессу от сарацинов, ни призыв папы потрудиться во славу Господа не имели для него значения. Адель, его требовательная невеста, ее признание, желание доказать ей, что он достоин ее руки, что он добродетельный христианин, всецело преданный Богу. Широкие плечи Хью опустились, и сам он сник под грузом непосильной ноши, которую взвалил на себя.

Придя в свою комнату, Катарина приказала принести медный чан с горячей водой, чтобы вымыться. Искупавшись, она решила надеть зеленую юбку из персидского кашемира с шелковой желтой туникой, расшитой золотом, а на ноги арабские шлепанцы из мягкой кожи с загнутыми кверху носами, которые были привезены одним из ее предков из Первого Крестового похода. Волосы она заплела в длинную толстую косу, а на голову надела маленькую бархатную шапочку с прикрепленной к ней вуалью, спадающей на худенькие плечи. Решив, что теперь она подобающим образом одета для вечерни и ужина, Катарина уютно устроилась в маленьком кресле, пододвинув к себе столик для письма. Прежде чем взять в руки свиток с поэмой, которую она переписывала вчера, Катарина вновь задумалась о Хью.

Она поняла всю тщетность своих расспросов о причине его внезапной грусти, в которую он время от времени оказывался погружен; Хью молчал или отшучивался. А ей не давали покоя эти приступы меланхолии, от которых сама она тоже начинала испытывать необъяснимую тоску. Катарина считала Хью Вунэ самым замечательным Божьим творением среди людей, которое ей довелось встретить в жизни. Ей нравилось в нем все — манеры, походка, речь, и Катарина всем сердцем надеялась, что барон, которому она была предназначена в жены, окажется таким же, как Хью.

Поджав губы и вздохнув, Катарина вернулась к лежащей перед ней поэме. Это было шутливая песенка об охотнике, преследующем лань, с которым произошла странная история. Непостижимым образом он влюбился в грациозную лесную красавицу и вместо того, чтобы пустить в нее стрелу, отправился за ней в лесную чащу и уже никогда не вернулся обратно. Катарина решила, что эта песенка понравится Хью — она перерыла все свои пергаменты, чтобы найти то, что ему подойдет. Не давать же ему переписывать детские стишки, скучные и неинтересные взрослому мужчине. Ему нужны взрослые стихи и поэмы о любви и благородных рыцарях — таких, каким, по ее мнению, был он сам. Закончив переписывание, она взглянула на песочные часы, стоящие рядом на маленьком столике. Оказалось, что она сидела довольно долго, погруженная в свои мысли. Быстро собрав пергаменты и перья, Катарина отправилась в часовню, являвшуюся превосходным местом для их занятий. Они обычно сидели в маленьком переходе, соединяющем молельню с кельей священника. Отец Готфрид в это время обычно готовился к вечерней службе, и вероятность того, что они увидят его, была ничтожно мала. Катарина инстинктивно понимала, что Хью слишком горд, чтобы позволить, кому бы то ни было увидеть, что ему дает уроки чтения и письма двенадцатилетняя девочка. В маленькой каморке было тихо и уютно, а окошко из цветного стекла вкупе с дюжиной свечей давали достаточно света.

Войдя в часовню, Катарина ожидала увидеть мощную фигуру Хью, склонившегося над пергаментом, который она вчера попросила его переписать, но, к ее удивлению, каморка была пуста. Тогда она стала раскладывать на столе свои свитки и перья, открыла чернильницу и посмотрела на дверь. Где же Хью? Опаздывать было не в его правилах. Прошло еще несколько минут. Вдруг ей пришла в голову мысль, что отец Готфрид мог встретить Хью и попросить его помочь в приготовлении к вечерне.

Тихо открыв дверь, она скользнула в молельню. Свечи и факелы еще не были зажжены и в полумраке молельни трудно было что-либо разглядеть. Священника нигде не было видно, зато она нашла Хью. Ее ученик стоял на коленях перед маленьким алтарем, погруженный в молитву.

Катарина неслышно встала за колонну и пристально вгляделась в гордого рыцаря. Тот сосредоточенно шептал слова молитвы, а вся его поза выражала собой стыд по поводу чего-то, что сам он, видимо, считал ужасным преступлением. Что же такого Хью совершил, что заставляло его так истово молиться?

Бежали минуты, и Катарине стало казаться, что она присутствует при пытке, которой, судя по всему, подвергал себя Хью. Вместо того, чтобы придать ему сил, молитва, похоже, с каждым мгновением только ухудшала его состояние. Она устыдилась того, что подглядывает за чем-то глубоко личным, сокровенным, и на цыпочках вышла из молельни. Открывая дверь в их каморку, Катарина старалась не шуметь, и все же раздался предательский скрип. Видимо, он и отвлек Хью от молитвы, потому что не успела она сесть за столик, как его фигура выросла в дверях.

— Я опоздал, — сказал он спокойно.

— Вы были заняты.

Хью ничего не ответил, а вместо этого достал из складок своей туники стихи, которые Катарина просила его переписать.

Она взглянула на него, но рыцарь отвел глаза. Катарина не могла понять, почему он не хочет даже сказать, что молился. Что же такое есть в его жизни, чего он не может сказать даже близкому другу — Катарина всерьез считала себя другом этого грустного воина.

Урок получился коротким. Часовня стала заполняться людьми, как только они начали проверять вчерашнюю работу. Хью был рассеян, и Катарине пришлось несколько раз шепотом звать его по имени, чтобы отвлечь от поглощавших его мыслей. Наконец они закончили повторение, и Хью развернул свиток с поэмой, которую Катарина подготовила для него.

Посмотрев на буквы, Хью вздохнул и запустил пальцы в свою шевелюру.

— Бесполезно, малышка, я не могу сосредоточиться. Голова у меня занята другими мыслями.

Катарина молча кивнула. Ее чувства были задеты его невнимательностью и отказом поделиться с ней своими печалями. Она думала, что они с Хью — друзья, но сейчас он был так далеко от нее, что Катарине вдруг пришла мысль, что она совсем его не знает.

— Завтра наверстаем, — мягко сказала она. Хью покрутил в пальцах перо и поджал губы.

— Тебе пора идти к вечерне, — сказал он, наконец.

Катарина кивнула и встала, ожидая, что он последует за ней.

— Я сегодня не пойду к вечерне, Катарина, у меня есть неотложные дела.

Девочка направилась к двери, обернувшись у порога, чтобы посмотреть, не передумает ли рыцарь. Однако Хью молча пошел к выходу и, не оглядываясь, исчез за дверью. Катарина вздохнула и вошла в молельню, где уже началась вечерняя служба.

Глава третья

Этим вечером под гулкими сводами Большого Холла царило веселье. Обитатели замка праздновали удачное завершение нынешней охоты. В центре огромного стола возвышалась зажаренная целиком задняя нога оленя, убитого Хью, в окружении молодой моркови, сладкого лука и нежных веточек тимьяна. Ароматный парок поднимался от фарфоровых чаш с утиным супом. Тушеная зайчатина потрафила бы изысканному вкусу любого гурмана. Запеченная дичь, благоухающая восточными специями, была украшена своим же оперением, чтобы усладить взоры гостей Авиньона. На десерт были финики и засахаренный миндаль из Святой Земли, поставляемый из городов, находившихся под властью христианских правителей, а многочисленные кубки и чаши с вином и пивом помогали утолить жажду, возбуждаемую всеми этими изысканными кушаньями.

Однако на пиршестве присутствовали не все — Теренс и Хью не появились к ужину.

Катарине показалось, что кроме нее никто не заметил отсутствия рыцарей, так как никто ни словом не обмолвился о том, почему их нет за столом. Не желая казаться любопытной, она не стала спрашивать, где они, однако ее недоумение по поводу сегодняшних событий усилилось теперь, когда они приняли такой странный оборот. Она в задумчивости просидела весь ужин, отодвигая от себя тарелки с нетронутыми блюдами, пробовать которые сегодня у нее не было никакой охоты.