В конце концов, Жан ткнул ее под ребра.

— Поглядеть на тебя, так можно подумать, что ты проглотила плошку свиного сала, и теперь у тебя живот разболелся, — прошипел он.

Не обращая внимания на брата, Катарина отодвинула стоящую перед ней тарелку с крылом жареного лебедя.

— Я не ела ничего плохого, Жан. Это вы с Марком вечно норовите проглотить все, до чего могут дотянуться ваши руки, а потом матушка не спит ночь напролет, слушая ваши вопли и стоны.

Жан состроил гримасу:

— Франсуа говорит, что ты с ума сходишь по своему крестоносцу.

При мысли о Хью настроение ее совсем упало, и она решила не реагировать на слова брата.

— Похоже, Франсуа прав, — продолжал Жан ядовито. — Ты сошла с ума, Катарина, он же уходит в крестовый поход! Зачем ты ему нужна? Впрочем, все равно завтра они отправляются в путь.

— Что!? — Катарина так резко обернулась к брату, что скамейка чуть не перевернулась. — Как уезжают?

— Так и уезжают, а ты не знала, гусыня? Почему, как ты думаешь, их нет с нами за трапезой? Мсье Хью совсем недавно говорил с отцом. Они выступают на рассвете.

Увидев, как Катарина потрясена, Жак сменил тон:

— Ну что ты, Катарина, перестань. Они ведь пробыли в Авиньоне почти целый месяц. Теперь они встретятся с другими рыцарями и соберут войско, чтобы разбить сарацинов. Им же надо вовремя добраться до Константинополя. Разве ты не знала об этом?

Катарина ничего не ответила, и Жан, сокрушенно покачав головой, вернулся к еде.

Высидев ровно столько, сколько позволяли приличия, девочка встала и незаметно покинула Большой Холл. Не обращая внимания на царившее вокруг веселье, Катарина, не оборачиваясь, поднялась на галерею, но направилась не в свою комнату, а туда, где находились покои рыцарей. Подойдя к комнатам для гостей, она услышала голоса рыцарей, что-то оживленно обсуждающих. Она остановилась. Зачем она пришла сюда? Просить его остаться? Что эти воины подумают о ней? Они посмеются над капризами маленькой девочки, наверняка так и будет! Жан прав, им надо в Константинополь, Хью с братом и так слишком долго пробыли в Авиньоне. Может, из-за этого Хью последнее время был таким странным? Наверное, он волновался о предстоящем походе, о том, каково будет им в Святой Земле. Он беспокоился о христианах, живущих среди безбожников-сарацинов и молящих своих братьев о помощи.

Стоя в полумраке, Катарина прислушивалась к приглушенным голосам, доносящимся из комнаты Хью. Пляшущее под вечерним ветерком пламя факелов отбрасывало на каменные стены причудливые тени, деревянная кровля чуть потрескивала, предвещая скорую перемену погоды. Катарина тихонько повернулась и пошла к своей спальне. Да, он рыцарь и должен отправляться в Святую Землю, она понимала это. И все же почему он не сказал ей, что уезжает? Ее детское сердце отказывалось это понять. Может, и не были они такими друзьями, как ей казалось?

Впрочем, какое это теперь может иметь значение?

Утром он уйдет, и, несмотря на все его слова, она была уверена, что он уже никогда не вернется в Авиньон. Наверняка больше им не доведется встретиться. То, что Хью Вунэ оказался в Авиньоне — не более, чем случайность. С этой странно взрослой мыслью Катарина вошла в спальню и легла в постель, думая, что нескоро сможет заснуть. Однако усталость после сегодняшней охоты и переживания последних часов сделали свое дело, и через минуту она уже крепко спала.

* * *

Когда Катарина проснулась, замок был окутан плотным серым туманом. Она повернулась на бок и поглубже зарылась, было в стеганые одеяла, как вдруг вспомнила. Глаза ее широко открылись, она быстро вскочила и подбежала к маленькому окошку. Толстые стекла пропускали свет, но разглядеть через них что-либо было почти невозможно. Она могла видеть внизу во дворе только какие-то темные силуэты, суетящиеся в последних приготовлениях. Катарина могла угадать в некоторых из этих фигур лошадей, другие, по-видимому, были слуги и воинами, сопровождающими Хью.

Никогда еще за всю свою жизнь Катарине не приходилось так быстро одеваться. Она натянула юбку прямо на ночную рубашку, за ней последовали туника, штаны, плотно обтягивающие ее Худенькие ноги, накидка и башмаки. Прихватив яркий синий плащ, валявшийся на сундуке, она стрелой вылетела из комнаты и помчалась вниз.

Она совершенно не сознавала, какое странное зрелище представляет собой, когда несколькими секундами спустя, выбежала во двор.

Хью стоял рядом со своим конем, поеживаясь от утреннего моросящего дождя. Погода была не очень подходящей для того, чтобы вновь выступить в поход, и он жалел, что пошел вчера на поводу у своих чувств, когда неожиданно принял решение так спешно покинуть Авиньон.

— Что представляют эти десять вассалов Бернара, которые хотят присоединиться к нам? — спросил он Теренса. — Есть ли у них оружие и лошади, или это крестьяне, которые пойдут пешком?

Теренс не ответил, он изумленно смотрел куда-то за спину Хью, как будто увидел привидение. Хью нетерпеливо обернулся и проследил за взглядом брата. То, что открылось его взору, заставило его подскочить от изумления, что было весьма непросто, учитывая вес его доспехов. Из облака тумана в дальнем конце двора появилось создание, похожее на заблудившуюся в лесу принцессу. Ветер развевал ее золотисто-рыжие волосы, волнистыми каскадами спадавшие ей до колен, трепал ярко-синий плащ, похожий на крылья у нее за спиной. Лицо ее было бледным, как лунный камень в неверном утреннем свете. Когда она подбежала к ним, Хью бережно взял ее за руку.

— Что ты здесь делаешь, Катарина? — спросил он мягко.

— Вы собирались уехать, не попрощавшись со мной?

— Нет, малышка, это не так. Мои прощальные слова я передал твоему отцу. Спроси его, и ты все узнаешь.

— А вы… — слово «вернетесь» застряло у нее в горле. Она по-детски привязалась к нему, взрослому мужчине, отважному рыцарю. Не надо ей было спрашивать об этом.

— Да, Катарина, я вернусь. Вернусь и расскажу тебе много страшных историй о змеях, растущих у сарацинов на головах вместо волос, и о том, как люди, впадающие в транс, ходят босиком по раскаленным докрасна углям, — он улыбнулся, потом улыбка сошла с его лица и он пристально посмотрел в глаза девочки, чтобы она поняла, что он говорит искренне. — Я не забуду.

Отпустив ее руку, Хью сгреб поводья Цефея и вскочил в седло.

Катарина смотрела на него снизу вверх, стараясь получше запомнить. Он снова был таким же, как и при первой их встрече — в белоснежной кольчуге с красным крестом крестоносцев на груди. Хью посмотрел на нее и улыбнулся. В этой улыбке было что такое, что заставило сердце Катарины сжаться.

Она кивнула:

— Да пребудет с вами Господь, благородный рыцарь.

— Спасибо тебе, Катарина.

Подняв Цефея на дыбы, он резко развернул его и поскакал к воротам, где его ждал Бернар де Трай. Поблагодарив хозяина Авиньонского замка за кров и гостеприимство, он выехал на мост, сопровождаемый братом и слугами. Когда они скрылись из виду, дождь зарядил сильнее, и неведомая дотоле тоска охватила душу Катарины.

Маргарита де Трай подошла к дочери и ласково обняла ее за плечи.

— Он замечательный рыцарь, Катарина. Твой муж будет таким же, как Хью Вунэ, я уверена в этом.

— Он сказал, что оставил что-то для меня у отца, — ответила девочка.

— Это так. Иди в дом, дочка.

Катарина последовала за матерью и только теперь почувствовала, что промокла и замерзла.

— Иди к огню и согрейся, — сказала ей мать.

— Но где та вещь, что Хью отдал отцу для меня?

— Она здесь, — мать указала на сундук, стоящий прямо за дверью.

На сундуке лежал свиток, перевязанный лентой такого же красного цвета, как и крест на кольчуге Хью. Она схватила свиток и побежала к креслу, стоящему у очага, в котором весело потрескивал огонь — единственное освещение Большого Холла в этот ранний час. Усевшись в кресло, она развязала плотно намотанную ленту и медленно развернула свиток, догадываясь, что мог передать ей Хью. Действительно, это был дорогой подарок. Катарина понимала, что для написания этого письма он наверняка потратил большую часть ночи.


Дорагая Катарина.

Боюсь, я савсем забыл, зачем атправился в поход и почему аказался в Авиньене. Я должен исполнить свой долг перед Богом. Но я намерен прадалжать уроки, каторые ты давала мне. Поэтому я буду писать тибе обо всех своих приключениях, а ты исправляй ошибки и пиши мне обратно в Константиноплъ. Таким образом, наши уроки не прападут впустую. А кагда я вирнусь, ты проверит миня, и я надеюсь, что не падведу.

Хью Вунэ.


Катарина забыла о дожде и холоде, и сердце ее забилось от радости. Она широко улыбнулась. — Конечно, ты не подведешь, мой рыцарь.

Глава четвертая

Иерусалим, 1150 год.


Беспощадное иерусалимское солнце изливало на город потоки нестерпимого жара, от которого нигде нельзя было найти спасения, кроме как за толстыми каменными стенами замков крестоносцев. Хью вошел в прохладный полумрак и издал вздох облегчения. Горло его было обожжено раскаленным воздухом Святой Земли, а на зубах скрипел песок. Сухая пыль тонким слоем покрывала каждый дюйм его облаченного в доспехи тела. Эта пыль была такой мелкой, что проникала в малейшие щели доспехов, натирая кожу до кровоточащих ран. От нее не спасали ни броня, ни полотняное белье, в которое он был одет. Сейчас ему хотелось только одного — очистить язвы от запекшейся крови и сукровицы. Ванна. Как же он истосковался по ванне!

Хью бросил шлем на деревянный стол, стоящий тут же у входа. За шлемом с грохотом последовали тяжелые железные перчатки. Он устало провел тыльной стороной ладони по лбу, вытирая пот.

— Все ли спокойно в городе и его окрестностях?

Хью поднял голову и увидел Теренса, идущего к нему в полумраке Большого Холла. Огонь в очаге не горел — рыцари жаждали прохлады, избавляющей их от невыносимого зноя.

— Пока все спокойно, а завтра я отправляюсь в Дамаск. Я получил известие, что группа пилигримов ждет, чтобы им обеспечили безопасную дорогу.

Теренс медленно покачал головой.

— Ты же знаешь, что им ничего не грозит, и все же едешь туда?

— Они имеют право на мою защиту, Теренс.

— И ты поклялся обеспечить им их права.

— Да, это моя обязанность как тамплиера, — Хью отправился во внутренние покои, из которых вышел Теренс, но брат остановил его.

— Пойдем ко мне, — сказал он, — мне надоели эти разговоры в Холле, от них никогда не бывает толку.

Хью отвернулся от брата, чтобы тот не увидел, как гримаса раздражения исказила его лицо. Покои Теренса были убраны куда более богато, чем комнаты Хью. Хотя Теренс тоже был рыцарем-тамплиером, он принадлежал к тем, кто занимался повседневными делами ордена. В отличие от простых рыцарей, называвших свои крошечные каморки комнатами, Теренс жил в богатых покоях с камином, роскошной мебелью и богатым гардеробом.

Как только дверь за ними закрылась, Хью рухнул в кресло с высокой спинкой, стоящее у едва теплящегося камина. Вытянув ноги, он снова вздохнул, давая телу отдохнуть от брони, добавлявшей к его весу около сорока фунтов[4]. Господь всемогущий, как же он устал. Ему не хотелось задавать вопрос, давно уже витающий в воздухе, не хотелось знать, правдой ли были слова Теренса, сказанные им о других рыцарях.

Он дал свою клятву два года назад, присягнув на верность Великому Магистру Иерусалима. Согласно уставу ордена он отрастил длинные волосы и бороду, как и все тамплиеры, принимал пищу дважды в день в полном молчании и не носил никаких украшений. Обязанностью его было охранять пилигримов на пути от Дамаска до Иерусалима. Он старался беспрекословно выполнять свой долг. Зачем Теренс завел свою речь именно теперь, когда Хью так устал?

Он посмотрел на брата, молча стоящего на помосте, окружающем большую кровать, с таким видом, будто он был старшим из них.

— Давай уедем домой, — наконец сказал Теренс.

Хью наклонился вперед, уперев локти в колени, и помассировал виски.

— Теренс…

— Ты же знаешь, что нам здесь больше нечего делать. Когда мы отправлялись сюда, на это была веская причина, но теперь она растаяла, как дым над водой.

— Мы приехали сюда, чтобы потрудиться во имя Божье. Нас благословил Его Святейшество папа и говорить, что здесь нам нечего делать, это…

— Ересь? — слово было произнесено так тихо, что Хью не услышал бы его, если бы это не было то самое слово, что давно уже витало в воздухе.

Он выпрямился и плечи его напряглись, как будто на них навалилось тяжелое бремя.

— А разве нет? — спокойно спросил он.