– Чертов гуляка! – ворчал капитан. – Не знаю я, сударь, где он, а только раньше де Бриссон себе такого не позволял. Пить – да, пил, но к вечеру уж точно являлся. Офицер он отличный.

Сезар промолчал: командиру виднее.

– Так что заезжайте попозже. Может, и объявится…

Возвратившись в штаб, виконт доложил полковнику, что лейтенант де Бриссон пропал окончательно.

– Думаете, сбежал? – поинтересовался де Дюкетт.

– Не знаю, – покачал головой Сезар, – а только это очень подозрительно. Скорее всего, именно де Бриссон убил капитана де Эмона, и, вероятно, у лейтенанта был сообщник, который зарезал моего камердинера. Есть предположение, что Задира Пьер, затеяв позавчера со мною драку в «Первом бастионе», таким образом должен был меня задержать, пока его приятель обыщет мою комнату. Это самая убедительная версия событий, которая у меня имеется сейчас.

– Маршал воссоединится с нами во второй половине дня. Я попрошу его уделить вам несколько минут. А сейчас идемте, Сезар. Нам пора.

Было семь часов утра девятнадцатого сентября; согласно приказу, союзная армия в боевом построении покидала свою стоянку на месте высадки, чтобы двинуться на юг, к Севастополю.


Русские кавалерийские разъезды показались вдали только в середине дня; помаячив в зоне видимости, они отступили. Местность менялась, ровная, как стол, равнина переходила в пологие холмы. Стало больше деревьев – даже Сезар, не отличавшийся большой любовью к флоре, смог узнать среди этой буйной растительности дубы, грабы, клены, можжевельник и дикие яблони. Попадались и яблони прирученные – в пышных садах вокруг низкорослых домиков, – а еще груши. По склонам холмов тянулись виноградники, кое-где грозди не были срезаны, и солдаты налетели на них, как саранча. И простиралась вокруг степь – ковыль, полынь да колючки; у татарских сел на бахчах, где вызрели дыни и арбузы, тоже было чем поживиться. На горизонте голубели горы, плыли по небу крупные кочевые облака, похожие на боевых слонов, а в море шли корабли – в грозной сизой дымке. Прохладный бриз трепал полковые знамена.

Сезар чувствовал себя чужаком под этим прекрасным высоким небом, на земле, которая ему не принадлежала и, даже если завоюют ее сейчас, никогда не станет принадлежать; слишком чужою для француза казалась эта земля. И люди здесь жили странные – темноглазые татары, провожавшие завоевателей холодными оценивающими взглядами. А в некоторых взглядах таилось столько огня, что неизвестно, как это союзное войско не превратилось в пепел. Возможно, дело было лишь в том, что союзников оказалось много, а татар очень мало. Почти все ушли из деревень, чтобы не очутиться на пути наступающей армии, которая еще и пополняет запасы фуража.

– Альма там, – указал Тьерри, ехавший рядом и охотно поддерживавший с Сезаром беседу; первый адъютант так и не знал, какое именно тайное поручение полковника исполняет виконт, но после случая с Флораном отчего-то проникся к Сезару уважением. – Сегодня в атаку уже не пойдем, наверное, завтра. Маршал не будет медлить.

– Правду говорят, что ему недолго осталось? – спросил виконт.

Тьерри печально кивнул.

– Полковник так сказал. Маршал считает часы, гадая, удастся ли ему вступить в бой прежде, чем Господь призовет его к себе. Мне жаль, он хороший полководец.

– Кто встанет на его место?

– Генерал Канробер, скорее всего.

Виконт видел его в штабе и решил для себя, что тот неплох. Но все же в генерале было меньше живости, чем в полумертвом маршале Сент-Арно.

Солнце припекало, становилось жарко. Сезар чуть-чуть распустил галстук, но это мало помогало, и он потел в своем суконном мундире, в кои-то веки радуясь наличию кивера.

Армия остановилась далеко за полдень. Прошел приказ раскидывать лагерь, полки один за другим расползались в стороны, делили пространство, и вскоре в степи выросли белые холмики палаток. Ряды их протянулись вдаль, словно аккуратно высаженные овощи, и виконт не смог не отметить снова, что зрелище внушительное.

– Русские трепещут от страха, – удовлетворенно заметил де Симон.

Русские наблюдали за союзниками с другого берега Альмы – берега высокого, а все же не неприступного. Поговаривали, что англичан поставят на левый фланг, а значит, именно им придется брать самые тяжелые высоты. Сезар попросил у Тьерри подзорную трубу (своей пока не обзавелся и впервые об этом пожалел) и внимательно рассмотрел поле будущего сражения. А также реку будущего сражения, если на то пошло. Альму предстояло форсировать, но в это время года сия задача не казалась особо сложной.


Трюшон появился ближе к вечеру; он разыскал Сезара у офицерских палаток, где виконт старательно чистил саблю. За журналистом шагал высоченный малый с добрым крестьянским лицом и ручищами-граблями; мундир детине был чуть маловат, и рукава коротки, а пуговицы еле сходились с петлями. На фуражке солдата красовался номер двадцатого легкого.

Виконт отложил саблю и вопросительно воззрился на журналиста.

– Южный караул, – коротко объяснил тот. – Отойдем. Здесь слишком много народу.

Они отошли подальше от палаток, встали под раскидистым дубом, чьи листья уже начали перекидываться из зелени в бронзу, подчиняясь требованиям осени. Сезар глядел на детину, тот с любопытством – на него. Но стоял перед офицером как по струнке – вышколенный.

– Как зовут?

– Филипп Гальенн, лейтенант. Так точно.

– Он стоял в том самом южном карауле в ту ночь. И видел капитана.

– Рассказывай, – велел Сезар. – Подробно. И да… вольно, конечно.

Детина встал свободнее, снял фуражку и почесал затылок.

– Так я что… Стоял, службу нес. Вечер светлый был, мимо трупы возили, закапывали их за деревней. Даже ночью работали. Проезжали – офицер пароль говорил. Потом один мимо меня так прошел, пароль сказал да и в ложбинке скрылся. Там, сударь, такое место интересное – овражек за деревней, а в овражке как бы и ручеек.

– Узнал того офицера?

– Нет, – покачал головой Гальенн, – все-таки вечер, темнело уже, а он не из нашего полка был. Своих-то я всех знаю.

– Так, – сказал Сезар и переглянулся с Трюшоном. – Капитана де Кормье, выходит, тоже знаешь?

– Как не знать. Только тогда он лейтенантом был. Знаю.

– Точно не он?

– Матушкой клянусь.

– Хоть это мы выяснили, – пробормотал виконт. – Дальше что?

– Ну, стою, а тут капитан де Эмон идет. Хороший капитан! Я все завидовал, что не с его людьми служу; у него да у лейтенанта де Кормье все хорошо поставлено, а у нас… – Гальенн махнул рукой-лопатой. – Капитан сказал пароль и в тот же овражек ушел.

– Тебе ничего подозрительным не показалось?

– Я, господин лейтенант, за офицерами не слежу. Я стоял да о бабах думал. И еще про ужин. Жрать хотелось.

Виконт невольно улыбнулся.

– Давай, давай, – подбодрил солдата Трюшон, – про разговор расскажи.

– А! – Гальенн снова заскреб пятерней в затылке. – Так это, стою, труповозчики уехали, нет никого. Птички, дуры, щебечут на деревьях, и не спится им… Вдруг слышу, ругается кто-то неподалеку, да так грозно! Орут друг на друга. Я и подумал, что эти в овражке. Все не слыхал, конечно. Да и не помню многого.

– О чем они говорили?

– Один – мне кажется, капитан де Эмон то был – все повторял, что «поверить в это не может». И что он такого не ждал. И что теперь как поступать, не знает. А второй его будто стыдил и уговаривал, только что уговаривал, я так и не понял. Еще сказал: «Ссориться с тобою не хочу, а получается, и не впервой». И еще, как образованные, говорят: «Все дело в том, что ты не хочешь принять эту любовь такой, как она есть», – вот как выразился, – Гальенн явно гордился, что запомнил столь сложную фразу. – И потом еще: «Мы должны это сделать, если хотим выжить. Пойдем со мной». Но капитан де Эмон сказал, что никогда, зло так сказал и громко, и потом я смотрю – он из овражка выбирается. Мимо меня пробежал, пароль буркнул, не посмотрел. Ну и ладно, не мое это дело.

– А второй когда мимо тебя прошел, ты его не узнал?

– А он мимо не проходил.

Виконт удивился:

– Это как же?

– Так и было. Наверное, с той стороны овражка выбрался и в деревню с другой стороны зашел – очень просто.

– Больше ничего из их разговора не помнишь?

– Далеко они стояли, – развел руками Гальенн. – И я не то чтоб особо слушал. Про баб, говорю же, думал.

– Перед трибуналом повторишь, если как свидетеля вызову?

– Отчего бы и нет, повторю.

– Лейтенанта де Бриссона из двадцать седьмого линейного знаешь? Его Задирой Пьером зовут.

– Нет, сударь. Не знаю.

– Хорошо, – сказал виконт. – Свободен. Иди.

Гальенн козырнул, развернулся браво, через левое плечо, и пошагал прочь.

– О какой любви говорил этот второй офицер? – вопросил Трюшон, глядя солдату вслед.

– Об Инесс де Кормье, о какой же еще, – виконт потер лоб, чувствуя отчего-то усталость, – странно, головоломка почти сложилась, а чувство тяжелое. – Видимо, уже тогда де Эмон собирался идти к полковнику и требовать чего-то касательно Инесс, а де Бриссону это не нравилось категорически. К тому слова про ссору, вполне возможно, что Задира Пьер уговаривал капитана не торопиться и… как там? – принять любовь такой, какая она есть. То бишь не добиваться жены своего подчиненного и их общего друга. Капитан же, рассчитывавший на поддержку приятеля, обозлился. Ночью Задира пришел мириться, де Эмон уже остыл и встретил его приветливо, но своих планов утром пойти к полковнику не изменил, и они повздорили окончательно. Де Бриссон был пьян и пристрелил друга, а после, испугавшись, обставил все как самоубийство. Он не знал, что Кристель его видела.

– Звучит убедительно, – произнес журналист, – но кажется, вы чего-то не договариваете.

– Меня все тревожит этот сообщник Задиры Пьера, – сознался виконт. – Может, в том и было дело, почему де Бриссон не желал, чтобы капитан шел к де Дюкетту? Вдруг они втроем какие-то сомнительные дела проворачивали, и это могло вскрыться? Чем не причина для убийства.

– Имеете предположение, кто он?

– Ни малейшего. Сержант Дролон, симпатяга, исключается. Он позавчера в трактире сидел и Флорана зарезать никак не мог… Но в целом, картина мне ясна. Черт!

– Что вы чертыхаетесь постоянно? Как нищий на паперти, которому мало подают. В Париже вы сдерживались.

– Больно мерзко, – буркнул виконт. – Не люблю, когда друг убивает друга. Не люблю, когда люди погибают за какую-то мелочь, за случайно оброненное слово… Но меня сюда звали не для того, чтобы я философией занимался. Убийство я раскрыл, осталось поймать убийцу, а он неизвестно где и незнамо что замышляет… И да, Трюшон, верните мне записку. Может, все-таки удастся выцарапать у капитана де Брезе бумаги, написанные Задирой Пьером, – будет лишнее доказательство.

Журналист вытащил листок и протянул виконту; тот еще раз посмотрел на строки, запоминая почерк, и спрятал.

– Вы правы, мерзко, – сказал Трюшон, – а только это жизнь, друг мой Сезар, жизнь, и ничего больше…

Виконт лишь качнул головой.

– Но и ничего меньше.


К полковнику он пошел сразу же. Де Дюкетт сидел в палатке и писал, но при виде мрачного лица Сезара прервал свое занятие.

– Что? Нашли?

– Если вы имеете в виду лейтенанта де Бриссона, то нет. Но теперь его стоит поискать немного тщательнее. Я уверен, это он.

– Маршал пока не сошел на берег. Как только Сент-Арно прибудет, пойдем к нему.

– А вы не можете выписать приказ об аресте?

– Не в своем полку? Нет. А посвящать командира двадцать седьмого линейного не имею никакого желания. Это дело сугубо внутреннее, и не стоит пока увеличивать круг заинтересованных лиц.

В чем-то Сезар был с ним согласен, но, с другой стороны, хотелось, чтобы все закончилось поскорее. Трюшон обещал дать кому-то из солдат двадцать седьмого денег, чтобы узнать сразу о появлении лейтенанта де Бриссона, если тот вернется в полк. Сезар не слишком бы на это рассчитывал. Похоже, Задира Пьер сбежал.

– Понадеемся, что капитан де Брезе станет разыскивать его как дезертира.

– Де Брезе не станет, – сказал полковник, возвращаясь к своим бумагам. – Он многое прощает де Бриссону. Задира Пьер – личность известная, не в последнюю очередь потому, что командир ему потакает.

– Ясно, – процедил Сезар. – Мне рассказать, как все произошло?

– Нет. Расскажете маршалу, тогда и я послушаю. А сейчас идите, ждите неподалеку, я вас позову.


Ждать пришлось долго. Несколько раз Сезара звали, однако лишь для того, чтобы второй адъютант выполнил очередной мелкий приказ. Маршал Сент-Арно сошел с корабля только вечером, тут же состоялось очередное заседание штаба, после чего де Дюкетт велел виконту идти с ним.

Давно стемнело, лейтенант де Бриссон так и не объявился, и Сезар понимал, что уже не объявится. Получение приказа в таком случае представлялось ему делом довольно бессмысленным – убийца наверняка имел возможность просчитать пути отхода. Что ж, свою задачу Сезар выполнил, узнал, кто застрелил капитана де Эмона, – а большего и не требовалось.