— Мои юристы подготовили документы, — начал Новийский, доставая папку из кожаного портфеля.

Ульяна настороженно потянулась к нему и принюхалась. Ей ведь не померещилось?

— Ты что, пьян?

— Я должен перед тобой отчитываться? — поинтересовался он желчно и резко протянул ей папку.

— Какие документы? — раздраженно переспросила она, решив оставить без ответа вопрос о том, не таскал ли Сергей по городу ребенка, будучи подшофе.

— Подал исковое заявление о расторжении брака. Это уведомление.

— О, — стушевалась Ульяна. Когда она принимала папку, рука дрогнула. — Я должна… должна спросить, Сергей, — начала она нервно. — Ты будешь биться за Алексея?

Он усмехнулся. Мрачно так, нехорошо. Уле это совсем не понравилось.

— Об этом не волнуйся, — горько проговорил Новийский. — Теперь сама будешь отвечать на вопрос, куда делся папа.

Даже оскорбительный тон не смог сдержать быстрый бег сердца.

— В отличие от тебя, у меня есть на это время. Отвечу столько раз, сколько потребуется, — негромко парировала она, зная, что ранит. Но пропустить такой удар было выше ее сил.

На это Сергею возразить было нечего.

— Думаю, для нас всех будет лучше, если оставшееся до выборов время я пробуду в Москве.

— Значит, с твоим избранием все уже решено? — спросила Ульяна. Признаться, она хотела, чтобы у Сергея все сложилось, и он уехал. Возможно, это поставило бы точку в истории, с которой она никак не могла распрощаться. Плюс, было бы очень сложно встречаться с ним на улицах время от времени, объясняться со знакомыми и так далее.

— Да, — кивнул он. — Все решено.

Ульяне показалось, что Сергей так сказал вовсе не о карьере. Он говорил, что это финал, их финал.

— Как и договаривались, ты можешь остаться в квартире. Я уже снял номер в отеле. Перед отъездом попрощаюсь с сыном, — сказал он отрывисто и быстрым шагом направился к выходу из парка.

А Ульяна задрала голову, подставляя лицо лучам пробивающегося сквозь листву солнца. Вряд ли все могло закончиться для нее более удачно. Ей должно было быть радостно, но вместо этого ощущалось… облегчение. Радость придет после.

За Лешку Уля почти не волновалась. Он маленький, привыкнет, забудет плохое. Сама Уля бы ни за что не отказалась от папы, который будет прилетать из столицы, как волшебник в голубом вертолете, забирать его на время, показывать красивые местечки и катать на лошадях. Из Новийского определенно выйдет отличный папа на расстоянии, если, конечно, они не разругаются в пух и прах. Уля и Лешка привыкнут, обязательно привыкнут. И все у них сложится хорошо.

Так твердил Ульяне разум, но на душе было редкостно погано. Потому что не все вопросы были решены. Ей следовало извиниться.


Ванька

Утром Иван Гордеев полагал, что обязательно придет посмотреть на счастливое воссоединение Ульяны с сыном. Незаметно, конечно, чтобы она не увидела. Но после новости Новийского об отце, у него началась аллергия на чужое счастье. Он потерял Саф, бизнес и, видимо, отца. Он раньше не понимал выражения «зол на весь мир», но теперь с ним происходило именно это.

Пусть Ванька с отцом не общался, но ощущал его присутствие тенью за своей спиной. Он не один раз называл фамилию «Гордеев», видел на лицах людей узнавание и, несмотря ни на что, гордился. Не будь этот человек его отцом, Ванька бы им восхищался. Талантливый юрист, прирожденный бизнесмен и редкий проныра, такого помимо воли начнешь уважать. Просто плохой отец. Но и Ванька больше не ребенок, ему не нужно завязывать шнурки. Не проще ли было бы отказаться от роли его сына и попытаться стать кем-то другим? Теперь уж поздно сожалеть.

— Какой сюрприз. Чем обязан? — проговорил его старик, увидев Ивана на парковке около машины.

Ванька молча оценивал отца и ужасался. Пару раз он видел фото своего старика в газетах, но в реальности картина оказалась иной. Гордеев-старший не просто поседел и приобрел пару десятков морщин, он… сдулся. Тот стержень, который заставлял отца держать спину ровно и всегда отвечать ударом на удар, будто испарился. Его было попросту не узнать.

— У тебя рак? — в лоб спросил Иван.

— Час от часу не легче. — Гордеев-старший скривился и досадливо цокнул языком.

— Ты пришел обняться на прощание?

— Почти. Пришел пригласить тебя выпить.

Гордееву-старшему это явно не понравилось. Он несколько секунд молча смотрел на сына, и за это время Иван понял, что заблуждался. Болезнь могла сломить тело, но не волю этого человека. Ванька буквально увидел момент, когда отец решил ответить отказом.

— Я надеялся, что ты изменился, но ты все такой же сентиментальный сопляк.

Раньше это очень обидело бы Ивана, но не теперь. Не после того, как он увидел изнанку жизни людей, не умеющих признавать собственную неправоту.

— Что ж, я горжусь тем, что я сентиментальный сопляк, — пожал он плечами. — И лучше выслушаю кучу оскорблений, чем буду жить, зная, что не попытался помириться с отцом под конец его жизни. Я изменился. Просто я не стал черствым ублюдком вроде Новийского, каким меня хотел видеть ты. К слову, ты и сам не сильно поменялся. Все еще считаешь недостойным со мной выпить, — сказал и, не сдержавшись, сплюнул.

В ответ на это заявление Гордеев-старший поджал губы и двинулся к машине. Ванька расценил это как добрый знак и просто последовал примеру отца.

— Что там с Сафроновой и ее ребенком?

— Если Новийский не соврал, то вернет ей мальчишку уже сегодня, — лаконично ответил Иван. Он старался сказать это максимально нейтрально, но, видно, не удалось.

— Звучит так, будто вы не общаетесь, — заметил отец, заводя машину.

— И не без причины.

Острый взгляд заставил Ваньку отвернуться. Ему не нужна была ни жалость, ни новые обвинения.

— С женщинами работает то же самое правило, что со всем остальным. Хочешь — добивайся. А если не можешь и опускаешь руки — значит, не больно тебе это нужно.

В очередной раз припечатав сына истиной, Гордеев-старший вырулил с парковки и влился в поток машин.

Только они отъехали, как на телефон упало сообщение от Ульяны. Она что-то говорила о том, что хочет увидеться, есть новости. Знал он, какие у нее новости. А вот разговаривать не слишком хотел. Не то настроение. Отложил телефон, решил не отвечать. Не мстил, просто не находил сил выяснять отношения еще и с ней, а в его настроении все свелось бы именно к этому. Плюс, было несколько неловко из- за фингала, который поставил ему Новийский. Ване неожиданно не понравилась мысль рассказать Ульяне, что он позволил ее политику съездить себе по морде.

Когда доехали до бара, Ванька так и не решился, что делать с Саф. Он понимал, что она может позвонить и спросить. Тогда ответить придется, но ей тоже было комфортнее спрятаться за виртуальными буквами, нежели слышать голос. Так он и решил: понадобится — позвонит. Он в курсе, что Алексея Уля получила, что все у нее прекрасно. А теперь черная полоса на стороне Ваньки. Он тоже имеет право на сомнения и нежелание ее видеть.

Отец не стал медлить: едва переступив порог, направился к барной стойке. Ванька не обрадовался выбору. Это место всегда казалась ему пристанищем убитых горем или ищущих компанию. Но вот уже второй раз за день он сидел лицом к лицу с барменом, заказывал ром и не относил себя ни к первой, ни ко второй категории.

— Это кто тебя так? — решил, наконец, спросить отец, указывая на фингал.

— Новийский.

Брови Гордеева-старшего взлетели вверх.

— Не ожидал, что он способен запачкать руки.

— Ну я, вроде как, с его женой переспал, — фыркнул Ванька.

— Так значит он еще и безнаказанным ушел? — нахально усмехнулся отец. — Откуда ты такой у меня взялся? Кстати, сам хоть ему врезал, когда пришел из армии? — издевательство поинтересовался. — Он же у тебя девчонку увел.

— Между нами все было кончено.

— Как я понял из разговора с Сафроновой, между ними было кончено не меньше. Но хочешь ходить разукрашенным — пожалуйста. Или тебя за подбитые глаза девчонки жалеют? Хотя, о чем это я? К тебе в любом случае очередь из жалеющих,

— хмыкнул и опустошил стакан.

Ванька свой тоже прикончил и подумал, что своеобразная правда в словах отца присутствует.

— Он любит ее, — будто в свое оправдание, пробормотал Иван.

— А ты? — хмыкнул отец. — Дождался новости о разводе и тут же взял быка за рога.


В этот момент телефон, наконец, зазвонил. Саф все-таки не выдержала и решилась на разговор. Голос звучал напряженно, и она явно нервничала, но не стала рассказывать по телефону, настояв на личной встрече. Это Ваньке неожиданно понравилось, и, посмотрев на не первый стаканчик рома, он пришел к выводу, что можно и поговорить. Назвал адрес бара. Пусть приезжает.

— Сколько тебе осталось? — обратился он к отцу, едва отключив телефон.

— Врачи дают полгода. — Хмыкнул и добавил: — Но уже давно. Предпочитаю думать, что живу на одном лишь ослином упрямстве.

В этом не было сомнений. Более твердолобого и невыносимого человека, нежели отец, Иван не встречал за всю свою жизнь. Тем не менее сомневался, что опухоль будет долго подчиняться несгибаемой воле Николая Гордеева. Больше походило на то, что отец храбрится.

— Рядом хоть кто-то есть? Или всех распугал?

Тот лишь фыркнул и отпил из стакана. Ванька достаточно знал отца, чтобы понять ответ: нет. Или одна Катерина. Не будут же, в конце концов, двадцатилетние бестолковые дурочки, к коим у Гордеева-старшего слабость, помогать ему с реабилитацией после химии. Ванька медленно перевел взгляд на волосы отца. Это был явно не парик.

— Ты лечился? — заподозрил неладное Ванька.

— Мне не на кого оставить компанию, — легко ответил отец.

Это стало ударом ниже пояса.

— Ты, вообще, нормальный? — рявкнул он так, что вокруг все смолкли.

— А чего, собственно, ради? — насмешливо спросил Гордеев-старший. — Профукать за время реабилитации дело своей жизни, а потом усесться на диван в пустом доме и радоваться парочке дополнительных месяцев? Нет, Иван, я отказался от лечения сразу, не став даже думать.

Действительно, глупо было предположить, что Николай Гордеев решится оставить компанию хоть на одну гребаную минуту. Зато сына семь лет не видел, и будто так и надо!

— Почему ты мне ничего не сказал? Почему? — потребовал Ванька, вскочив со стула и наклоняясь к своему старику.

— Ты сам отказался от этого права, — ответил отец.

Месть? Он ударил ладонями по столешнице и оттолкнулся. Внутри нарастало раздражение, не находившее выхода.

— Но это другое. Твоя жизнь чуть серьезнее, чем какие-то неудовлетворенные амбиции! — попытался он вразумить отца.

— Не для меня. Мы все разные, сын, — спокойно ответил Гордеев-старший, глядя куда-то вдаль. — Для тебя первостепенное значение имеет некая эфемерная честь, очертания которой так зыбки и размыты. Для меня — «ГорЭншуранс», в который вложены нечеловеческие усилия. Новийскому необходимо признание, чтобы все его слушали и внимали. У Саф на первом месте благополучие семьи. А ее непутевой сестрице важнее чувства. Мы разные, все мы делаем сознательный выбор исходя из наших убеждений. Что толку нас в этом винить? Наивысшая форма привязанности — принятие человека таким, какой он есть. Без переделок. Я на сий подвиг неспособен, но готов это признать и жить дальше. Или умереть, так и не отступившись от принципов. Как поступать тебе — решай сам.

— И то верно: мы такие, какие есть. На сегодня мое благородство исчерпано, — пробормотал Ванька и врезал отцу.

Только когда бармен заорал, что драка ни к чему, и он зовет охрану, Ванька понял, что сделал. Ударил больного раком далеко не молодого отца. Не оправдывало даже то, что после чистосердечного признания в неспособности по-настоящему любить и нежелании пытаться это изменить, мало кто не врезал бы за такое.

— Эй! — раздался крик Саф от дверей. — Вы совсем с ума посходили?

Она быстро направилась к бару и несколько раз перевела взгляд с отца на сына и обратно, явно сравнивая симметричные синяки.

— Ну ладно он, а вы-то… — пробормотала Ульяна, обращаясь к Гордееву- старшему.

Тут Ванька понял, что Саф подумала, будто это отец ему врезал. Наверное, из-за адреналина не разобрала, что фингалу уже несколько часов. От такой мысли потянуло улыбаться.

— Это не… — начал Ванька.

— Думаешь, не заслужил? — ехидно поинтересовался отец, и Ванька с удивлением на него обернулся.

Отчего старик решил взять вину на себя? Выгородил, не желая, чтобы Уля знала, как он позволил ее политику безнаканно ударить? Очень странно, но, пожалуй, заслуживало благодарности. Ванька покосился на отца, тот ответил полным невозмутимости взглядом. Это что же получается, помог?