Проклятье.

9

Второй раз ты увидел ее через несколько дней. Вы с друзьями, Паранойей и Наутилусом, решили прогуляться без цели, просто в надежде встретить кого-нибудь, поболтать. С той ночи, проведенной с Сельваджей в «Prince», прошла уже неделя, а ты все еще думал о ней.

Ближе к полудню, возвращаясь домой в одиночестве, практически у самых ворот дома ты столкнулся со своей семьей в полном составе: отец, мать и она, в легком летнем платьице, самое нежное создание на свете. Увидев друг друга, вы оба на мгновение застыли. Родители не заметили тебя, увлеченные копанием в багажнике отцовской «ауди». Сельваджа помахала тебе рукой — простой, в сущности, жест, нежный и искренний. Ты улыбнулся. Приблизился.

— Черт возьми. Кого я вижу! — Ты говорил только с ней, не обращая внимания на родителей. А они, услышав твой голос, обернулись и сразу полезли обниматься.

Возбужденные от радости как дети, они всучили тебе огромную коробку с неизвестным содержимым и попросили отнести в дом. Сельваджа нагнала тебя в кухне в тот самый момент, когда ты ставил коробку на стол, остановилась в дверях и пристально смотрела на тебя с загадочным видом. Ты забеспокоился было, какие у нее намерения, но, ни до чего не додумавшись, первым прервал молчание:

— Ты случайно не знаешь, что за чертовщина тут внутри?

— Папа решил купить новую аппаратуру для фотосъемки.

Ты закатил глаза к небу.

— Ну, конечно. Чтобы забить окончательно кладовку и оставить пылиться там все это барахло до скончания веков! — прокомментировал ты, вызвав у нее приступ короткого смеха.

— Вот именно, — согласилась Сельваджа. — Мама тоже такая. Импульсивные инициативы на пустом месте.

— Но ты-то почему здесь? — спросил ты осторожно, будто боялся, что это и не она вовсе, а мираж и он вот-вот исчезнет.

— Мама вызвалась помочь папе, — ответила она, — а у меня было свободное время, и я решила стать третьим лишним.

Ты подумал, что подобную фразу неплохо было бы снабдить хотя бы улыбкой, ну, чтобы подчеркнуть ее шутливый тон, но Сельваджа продолжала молча смотреть на тебя, и баста. На мгновение ты понадеялся, хотя это был полный абсурд, что она скажет или хотя бы намекнет: «Я пришла только потому, что хотела снова увидеть тебя». Но она молчала.

— Хорошо, — кивнул ты. — В следующий раз, когда тебе нечего будет делать, мы можем вместе сходить куда-нибудь. Пока в школе не начались занятия, я покажу тебе Верону.

Неужели ты пригласил ее на свидание? Вне всякого сомнения. Сам не зная почему. Может быть, она казалась тебе немного потерянной в городе, о котором знала так мало, а то и вовсе ничего. Может быть, ты смог бы лучше познакомиться с ней, но при условии, конечно, что не придется тратить по пятьдесят евро на ожерелья и кулончики всякий раз, как они будут попадаться на глаза.

— О’кей.

Тебе показалось, что она хотела что-то добавить, но тут мама позвала ее, и она забеспокоилась. Вы наскоро попрощались, и она убежала, успев договориться о встрече в тот же день вечером.

В четыре ровно, и даже немного раньше, ты был на улице Амфитеатра, напротив большого здания восемнадцатого века, в котором Сельваджа и мама вот уже несколько дней обустраивали квартиру.

— Иду! — отозвалась наконец Сельваджа, когда ты позвонил в домофон во второй раз. А чуть позже ты снова услышал ее голос. Она приглашала тебя подняться, потому что еще не закончила приводить себя в порядок.

Дверь на третьем этаже была открыта, и ты, прежде чем заметил Сельваджу в конце коридора, понял, что это именно та квартира. Ты чуть дотронулся до звонка, буквально на полдзиня, чтобы предупредить о своем появлении, и Сельваджа крикнула, чтобы ты входил. Ты перешагнул через порог и спросил:

— Мама?

— Ее нет, — ответила Сельваджа откуда-то из глубины комнаты, которую ты не видел. — Она пошла за покупками. Извини за беспорядок, мебель еще не привезли, и мы ничего не расставляли по местам.

Потом она появилась в конце коридора, находу завязывая волосы. Она сказала тебе:

— Осторожно, не споткнись о коробки!

И ты остался стоять посреди прихожей. Справа был вход в большую комнату с высокими потолками. Кажется, ее только что побелили. Через огромное окно свет, как водный поток, заливал комнату, проникая даже в самые потаенные углы, и придавал ее строгой обстановке игриво-радостный вид. Только жаль было, что окна выходили на узкую улочку, так что взгляд упирался в другое здание. Ты подумал, что со временем, вероятно, привык бы к этому виду и перестал бы замечать его. Ну, это в случае, если ваши родители смогут сохранить хорошие отношения настолько, чтобы позволять тебе приходить в эту квартиру достаточно часто.

— Идем? — обратилась к тебе Сельваджа.

Она держала в руках маленькую розовую лакированную сумочку, подстать ее беззаботному характеру. Ты кивнул, и вы вышли из квартиры, лавируя между коробками. Поскольку она обещала, что последует за тобой повсюду, и принимая во внимание ее пристрастие к красивым вещам, ты решил предложить ей шоппинг.

Центральные улицы Вероны были полны модных магазинов, и ты знал некоторые особенно интересные местечки. Что до остального… Не то чтобы ты был прижимистый малый, но все-таки надеялся, что на этот раз у нее в сумочке лежал кошелек с деньгами.

Вы пошли по улице, не говоря ни слова, как и в первый вечер, в надежде, что рано или поздно один из двоих нарушит молчание. Но, в отличие от прошлого раза, в этот вечер вы были несомненно расположены друг к другу. Сельваджа казалась более спокойной, даже нежной, хотя нежность вряд ли была естественной чертой ее энергичной натуры.

Ты повел ее по местам, которые хорошо знал, — сначала одежда, потом обувь и галантерея. Наконец вы вошли в магазин спортивных товаров, она искала пару кроссовок, а тебя заинтересовали футболки. Она не нашла ничего достойного внимания, ты же, напротив, увидел футболку, которая, кажется, подходила тебе. Выйдя из примерочной, ты спросил ее мнение. Сельваджа посмотрела на тебя с некоторым сомнением, потом подошла и расправила пару складок. Прикосновение ее рук вызвало у тебя такое возбуждение, какого ты еще никогда не испытывал, ты чувствовал ее так, будто она была частью тебя самого. Сельваджа не обратила на это внимания и, закончив поправлять футболку, органичилась замечанием, что она тебе идет. Что ж, ты ей верил.

В семь вечера вы возвращались к ней домой. Добрый Джованни, нагруженный как носильщик пакетами и коробками, и Сельваджа, которая шла рядом налегке и рассказывала тебе об умерших бардах и старой музыке гранж. Хорошо уже то, что она не повесила на тебя и свою сумочку.

Кажется, она начинала постепенно раскрываться перед тобой, хотя вы все еще были мало знакомы. Можно сказать, что разлученные почти сразу после рождения, вы вновь узнавали друг друга.

Недалеко от дома вы купили мороженое и сели за один из столиков у входа в кафе. Ты больше следил за Сельваджей, чем за своим ореховым пломбиром со сливками, а зря, потому что в конце концов ты заляпал брюки. Впрочем, это здорово развеселило Сельваджу, она потешалась, глядя, как ты размазывал пятно еще больше, намочив платок газированной водой. Но ты не рассердился. Вы посмотрели друг другу в глаза.

— Знаешь, я все не могу поверить, что ты мой брат, Джонни, — призналась она, улыбаясь, и сразу же отвела взгляд.

Арена ди Верона была совсем рядом. Сельваджа, отвернувшись, долго смотрела в сторону античного амфитеатра, будто хотела справиться с охватившим ее смущением. Так, во всяком случае, тебе показалось.

Она продолжала звать тебя «Джонни», и это было забавно.

Ты хотел сказать ей, что, к сожалению, вы были братом и сестрой и что это тебе тоже не нравилось, но ты промолчал.

Наконец она снова обернулась и проникновенно посмотрела тебе в глаза, а ты смог только вяло улыбнуться ей, садовая твоя голова.

10

Прошло две недели после вашего свидания. Для тебя это были две недели сущего ада. Ты изводил себя в бассейне, чтобы только не думать о ней. Ты сам себе боялся признаться, что Сельваджа покорила твое сердце, похитила твою душу, окутала тебя, как паразит, присосавшийся к растению и извлекающий из него питательные соки. Ты задыхался!

Ты представлял, как они с мамой возвращаются домой к вечеру, с уймой покупок — все только необходимое для дома. Как квартира с каждым днем становится все уютнее. Как один за другим отпадают более или менее насущные вопросы, и новая жизнь постепенно принимает спокойный размеренный ритм. Но тебе все это было по фигу, помнишь? Она одна занимала твои мысли. Ты думал только о том, чтобы снова увидеть ее.

Ты много раз проходил мимо дома Сельваджи в надежде мельком увидеть ее силуэт в окне. Но бесчувственные холодные окна лишь отражали такое же бесчувственное вечернее небо. Один раз ты решился позвонить, но никто не ответил.

Ты не собирался приглашать ее куда-то. Ты просто хотел узнать, все ли в порядке, не скучает ли она по Генуе или не скучает ли… ну, словом, или.

Ты вдруг стал испытывать беспричинную, острую, почти нездоровую обиду на этот славный город, который так долго скрывал от тебя единственного, необыкновенного человека, несправедливо лишив бог знает каких радостей в жизни.

В общем, ты был подавлен, измучен сомнениями, думает ли она о тебе так же часто и так же напряженно, как ты о ней.

Иногда мысли твои прояснялись, и ты понимал, что вся эта психодрама противоречит здравому смыслу. Ты корил себя, принимал твердое решение избавиться от этого наваждения, потому что она не была и никогда не станет твоей, но все равно не мог заставить себя не думать о ней.

Что за черт, ты же не мог потерять голову из-за девчонки, которую толком даже не знал, с которой виделся-то всего три раза. Или ты просто не хотел сознаваться самому себе в реально нездоровом, ужасающем чувстве, которое испытывал к ней?

Можно без психоза? Пожалуйста, не будем преувеличивать, ладно?

И чуть меньше дерьмовых юношеских романтических соплей, хорошо?

Однако нет. Ты действительно свихнулся, блин.

А серьезные разговоры с ней? Вы вообще говорили о чем-нибудь таком? Нет. Нисколько! Но ты уже знал — о да, вроде юного веронского экстрасенса чувствовал, что ее мысли были на той же волне, что и твои! Несмотря на то что вы были такие разные.

И все же по причине этой чудодейственной и сокрушительной алхимии она с первой же минуты понимала тебя лучше, чем любая другая девушка, с которой ты когда-либо пытался поговорить на серьезные темы или же имел — боже упаси! — серьезные отношения. Силы небесные! Никто из них не понимал тебя так, как она, и не умел так слушать!

Ты фантазировал, обдумывал, строил предположения.

Ну, сумасшедший, что тут говорить.

Именно поэтому однажды, всматриваясь в проклятые окна на улице Амфитеатра, ты решил наконец не страдать в тайне, а действовать и погубить свою душу ради нее.

— Когда вы с мамой снова пойдете куда-нибудь? — вроде бы невзначай спросил ты отца как-то вечером за ужином. Ты надеялся, что, как и в прошлый раз, Сельваджа будет ночевать у вас дома.

— Не знаю, — рассеянно ответил он, не подозревая о смертоносной буре, которая в этот момент пронеслась у тебя в груди. — С этим не стоит торопиться. — Как! После семнадцати лет ожидания ему еще требовалось время, проклятье! — И потом я знаю твою мать достаточно хорошо, на нее нельзя давить. Но почему ты об этом спрашиваешь?

— Так, просто. Хотел знать. Что-то вы давненько не виделись.

Отец ничего не ответил, и его молчание навело тебя на мысль, что их отношения не были такими уж безоблачными.

Ты был растерян, в тебе росла неуверенность, ты даже не знал, чего тебе хотелось на самом деле, чего ты ждал. Под конец ты выбрал компромисс. С одной стороны, ты молился Богу, чтобы твои родители больше не встречались, и тогда ты забыл бы Сельваджу, а с другой — молил черта, чтобы они встретились как можно скорее, тогда ты снова увидел бы богиню, которая украла твою душу.

Наверное, не отдавая себе отчета, ты чаще молился черту, чем Богу.

И тогда «pape Satàn, pape Satàn aleppe»[5] ответил на твои призывы. И даже довольно быстро!

В тот день ты решил провести в бассейне вторую половину дня, тем более что Наутилус и Паранойя все свободное время тратили на подготовку к какой-то кошмарной, сюрреалистичной поездке на каникулы в Карпаты, с палатками. Ты предпочел побыть немного одному. Учитывая, что спортивный сезон подходил к концу и следующие соревнования намечались лишь на сентябрь, ты проплыл свои привычные пятнадцать километров с умеренным рвением.