История с певичкой? Алекс напряг память и вспомнил, как один из его знакомых в Нью-Йорке поведал ему эту сплетню, сочиненную неизвестными недоброжелателями.

Некоторые слухи, ходившие об Алексе, имели под собой реальную основу, однако большинство из них являлось досужим вымыслом. Алекс и не думал бороться с ними, а, напротив, использовал в своих целях. Дурная репутация помогала ему избегать ответственности и социальных связей, которыми он всегда тяготился. Сочинители сплетен лили воду на его мельницу и не могли бы делать это лучше, даже если бы он им за это приплачивал.

— Я вроде как опозорил бедняжку, да?

— Это наиболее приличное слово, которым можно описать твое поведение! Ты публично унизил ее!

Джерард, как всегда, готов был верить самым гнусным слухам о своем младшем брате. Он сверлил его свирепым взглядом, который наверняка заставлял трепетать оппозиционно настроенных членов палаты лордов. В детстве этот взгляд производил большое впечатление на Алекса. Но затем он научился подавлять в себе робость перед старшим братом и гипнотизировать окружающих таким же властным взглядом, способным припечатывать человека к месту.

В сочетании с очаровательной улыбкой это являлось безотказным оружием, сражавшим женщин наповал. Алекс пользовался этим фирменным взглядом и в деловых переговорах с торговцами и заказчиками. Но на певичку завораживающий взгляд вряд ли подействовал бы. Такого рода женщины предпочитают звонкую монету. Алекс же никогда не покупал людей, деньги требовались ему для приобретения товаров, а не женщин.

— Ты заработаешь аневризму, — сказал Алекс брату, спокойно выдержав его тяжелый взгляд.

Джерард потер лоб.

— Неужели ты думаешь, будто я сотрясаю воздух, веду с тобой все эти разговоры из-за самодовольства?

В кабинете на некоторое время установилась тишина. Джерард ждал ответа, а Алекс задался вопросом: неужели они обречены на бесконечные споры?

— Нет, — наконец промолвил он, — я думаю, ты сотрясаешь воздух из-за упрямства.

Родные прочили Алексу карьеру священнослужителя. Но мир сильно изменился: товарообмен между странами и континентами постоянно увеличивался. Из Америки в Англию везли зерно, континентальная Европа поставляла мясо и шерсть. Транспортировка товаров и торговля приносили большую прибыль. Однако лорд Уэстон был категорически против того, чтобы его сын пачкал руки, занимаясь бизнесом. Семейство Рамзи всеми силами цеплялось за прошлое и не желало замечать изменений, которые происходили вокруг.

Алекс еще в детстве заметил абсурдность подобного подхода к жизни. Его держали в сельской глуши, заявляя, что делают это ради блага самого же Алекса, ради его здоровья. Выйдя из-под опеки родных, он твердо решил больше никогда не замыкаться в четырех стенах, не прятаться от людей и мира.

— Ты можешь называть это как хочешь, — снова заговорил Джерард. — Упрямством, глупостью, но я уверен в одном: богемный образ жизни не доведет тебя до добра. Когда-нибудь ты перейдешь дорогу лихому человеку, и он всадит тебе пулю в лоб. Пойми, твой образ жизни сильно огорчает всех нас.

Алекс потер глаза. В них как будто сыпанули горсть песка.


Сразу после окончания университета в Оксфорде Алекс некоторое время действительно сознательно эпатировал общество, находя особое удовольствие в скандалах и оскорблениях напыщенных ничтожеств. Но это время давно миновало. Если Алекс и учинял теперь скандалы, то делал это по большей части неумышленно.

— История о певичке, которую я якобы унизил, придумана от начала до конца. Я стараюсь хорошо вести себя в публичных местах, Джерри. Скандалы вредят бизнесу.

Джерард фыркнул.

— Да благословит Господь жажду наживы, — проворчал он. — Но даже если большинство слухов о тебе — досужий вымысел, что из того? Правдивы они или нет — по большому счету это не имеет значения. Почву для них создает твой образ жизни. Неудивительно, что о тебе ходит дурная слава. А расплачиваться за это вынуждены все мы!

Алекс кивнул и полез в карман сюртука.

— Ты кивнул, и это все? — возмутился Джерард. — Думаешь, этого достаточно?

Алекс, молча, положил на письменный стол чек. Джерард взглянул на него и нахмурился:

— Что это значит?

— Но тебе же нужны деньги.

— Кто тебе об этом сказал?

Алекс откинулся на спинку кресла и, вытянув вперед свои длинные ноги, скрестил их.

— Ветер нашептал, — ответил он и огляделся вокруг.

Он находился в отъезде семь месяцев, сначала был в Соединенных Штатах, а затем в Перу и Аргентине. За это время его невестка заново обставила кабинет мужа. В углу помещения теперь стоял бюст какого-то античного мыслителя с пустыми глазницами. А одну из стен занимало огромное живописное полотно с изображением какой-то резни: блеск обнаженных мечей, искаженные гримасами ярости и боли лица воинов, кони без седоков с бешено вытаращенными глазами. Судя по стилю, полотно было написано в восемнадцатом веке.

Некоторое время Алекс молча разглядывал его.

— Я купил эту картину на аукционе, — проворчал Джерард. — Я предполагал, что она тебе не понравится.

— Ну почему же? Впечатляющая батальная сцена.

— Не надо, я знаю, что тебе может понравиться, а что — нет.

— То, что мне действительно нравится, ты обычно называешь мазней или детскими каракулями.

Джерард выдавил из себя улыбку:

— Но ты должен признать, Алекс, что современное искусство не требует большого таланта.

Алекс пожал плечами. На его взгляд, современное искусство требовало от зрителя большой силы воображения и не терпело самодовольства и предубежденности. Творчество Гогена вряд ли льстило самолюбию британских империалистов.

— Но я действительно нахожу эту картину очень выразительной, — сказал Алекс. — Особое впечатление на меня производят лужи крови. Ты взял ее по дешевке, надеюсь?

На скулах Джерарда заходили желваки.

— Я вполне могу позволить себе подобную покупку. Но, судя по всему, ты считаешь иначе. Я был бы благодарен, если бы ты назвал имя человека, который распускает слухи о моих финансовых затруднениях.

— Это твои сестры. Но их не в чем винить. Какой еще вывод они могли сделать, узнав о том, что ты продал корнуоллское поместье Ролло Баррингтону?

— О… — промолвил Джерард.

Алекс подождал, что еще скажет брат, но тот упорно молчал. Такая реакция сама по себе была красноречива. Обычно Джерард был словоохотлив и с удовольствием сотрясал воздух своим сочным голосом.

— Интересный человек этот Баррингтон, — снова заговорил Алекс. — Я не знаком с ним лично, но как-то видел его мельком. О нем ходит множество слухов. Говорят, будто он скупает в Англии земли. Причем никто не знает, откуда у него деньги.

Он замолчал, и в комнате снова повисла тишина.

— Больше всего меня удивляет, что ты не пришел сначала ко мне, — продолжал Алекс.

Джерард вспыхнул.

— Я не пришел потому, что мне не требовалась твоя помощь! — наконец подал он голос.

Алекс тихо засмеялся. Если бы Джерард умирал от жажды и заметил, что его младший брат стоит в двух шагах от источника, то, пожалуй, и тогда бы он решил, будто не нуждается в помощи Алекса. Просто Джерарду не приходило в голову, что Алекс способен ему помочь.

— Ну, хорошо, — примирительным тоном промолвил Алекс, — ты продал поместье шутки ради?

— Оно стало для меня тяжелым бременем, ты же это знаешь, В течение последних пяти лет стоимость аренды земли неуклонно снижается. Я не получал никаких доходов от поместья. В конце концов, мне пришлось уволить почти весь обслуживающий персонал.

— Понятно, — сказал Алекс, хотя ему ничего не было понятно.

С каких это пор Джерард начал задумываться об экономической целесообразности? Он был ходячим анахронизмом, проводившим все свободное время в пропитанных табачным дымом мужских клубах и всегда боровшимся против стремления своей страны скатиться в варварство капитализма. По словам самого Джерарда, он находил утешение в мысли о том, что большая часть английской земли до сих пор сосредоточена в руках цивилизованных подданных. И если он все же продал свое поместье вопреки собственным принципам, значит, на это его подвигли веские причины, ничего общего не имевшие с рациональными соображениями или финансовым расчетом.

Лицо Джерарда пылало.

— А почему тебя так сильно беспокоит эта история? Сестры не живут в корнуоллском поместье. Они не провели там ни одной ночи. Да ты и сам не питаешь теплых чувств к тем местам.

— Ты прав, я не испытываю особой любви к Хеверли-Энд, — согласился Алекс. В детстве это поместье было для Алекса настоящей тюрьмой. Он вынужден был месяцами, безвыездно, жить в гулком доме, в котором долго не умолкало эхо. — И все же твое решение продать поместье выглядит довольно странно. Почему Белинда и Каролина узнали о нем не о тебя, а от чужих людей? Если уж мы находим время обсуждать сплетни обо мне и какой-то певичке, то обсудить столь важное дело, как продажа родового поместья, нам сам Бог велел.

Джерард сжал лежавшие на столе большие руки в кулаки, а затем, заметив, что Алекс наблюдает за ним, спрятал их, опустив на колени.

Этот жест возбудил в душе Алекса неприятное чувство. Возможно, Джерарда следовало пожалеть, но младший брат пока не видел причин для жалости. В отличие от сестер состояние беспокойства и тревоги не доставляло ему удовольствия. Оно казалось Алексу непродуктивным.

— Расскажи, Джерри, в чем дело. Если у тебя возникли какие-то проблемы, я решу их, — без всяких обиняков сказал Алекс.

В конце концов, для этого он и приехал сюда, прервав деловую поездку.

— Послушай, оставь меня в покое!

— Я бы так и поступил, если бы мог. Но увы, я пообещал сестрам выкупить наши земли.

Алекс не хотел, чтобы его приезд в Англию оказался пустой тратой времени. Он твердо намеревался выполнить обещание, данное близнецам.

Джерард с каменным выражением лица разглядывал батальное полотно. Алекс едва сдерживал раздражение.

— Баррингтон в накладе не останется, — ровным голосом произнес он. — Этот малый получит хорошую прибыль от сделки, продав мне поместье. Я сделал ему выгодное предложение: я готов заплатить ему вдвое больше той суммы, за которую он купил земли у тебя, Джерри. Но проблема в том, что с Баррингтоном очень сложно войти в контакт. Я послал ему уже четыре письма, но так и не получил ответа. Надеюсь, ты поможешь мне связаться с ним.

— Алекс, — промолвил Джерард, взглянув брату прямо в глаза, — я же сказал: оставь меня в покое.

«Да что, черт возьми, с ним происходит?!» — изумился Алекс.

— Знаешь, я мог бы, пожалуй, оставить тебя в покое, я ведь по своей натуре человек ленивый. Но мне нужен для этого веский аргумент. Дай мне его, Джерри.

Джерард засопел, и Алекс невольно улыбнулся. Однако сопение старшего брата вскоре перешло в презрительное фырканье, которое Алекс от всей души ненавидел. Так обычно фыркают все старшие отпрыски аристократических семей в разговоре с младшими братьями, демонстрируя им полное пренебрежение.

— Я вынужден напомнить тебе о том, что не обязан отчитываться перед тобой…

— Ну и отлично, — перебил его Алекс, — у меня нет времени выслушивать длинные отчеты.

Джерард хлопнул ладонью по столу:

— Какой ты смешной, Алекс! Настоящий клоун. Но как бы сильно это ни задевало твое самолюбие, все же именно я — глава семьи. Родовое поместье принадлежит мне, и я волен распоряжаться им по своему усмотрению. Напомни, пожалуйста, об этом сестрам. А тебе я позволю вмешиваться в мои дела не раньше, чем ты передашь в мои руки бразды правления своим маленьким бизнесом. — Джерард самодовольно рассмеялся и стал в этот момент похож на проказливого школьника, каким был когда-то в детстве. — Вот уж тогда я разбогатею! Буду надувать китайцев, закупая у них чай по бросовым ценам, и обирать нищих индийцев, забирая у них древесину за бесценок. Да уж, Алекс, семья может тобой гордиться!

— Не больше, чем тобой, членом палаты лордов. Вы там устраиваете настоящие шоу, потрясая кулаками в адрес буров за то, что они осмелились завладеть землями, которые вы сами были бы не прочь прибрать к рукам. — Алекс встал. — Я могу остановиться в твоем доме?

— Что за вопрос! Не будь идиотом! В этом доме тебе всегда рады.

Слова брата растрогали Алекса, и это было еще одним свидетельством его усталости.

— Ну конечно, ты чувствовал бы себя неловко, если бы это было не так, — проворчал он.

Алекс отвел себе неделю на то, чтобы разобраться в делах Джерарда, покопаться в его бумагах и выяснить наконец, зачем брат продал поместье. Алекс не любил загадок.

На лице Джерарда появилась вымученная улыбка, одновременно напоминавшая гримасу боли.