– Моя преданность короне и Англии никогда не подвергалась сомнению, – прорычал Драгонвик в ответ.

– Может быть, я ошибаюсь, тогда простите меня. В конце концов, результат тот же самый. Мое решение то же: нет.

Улыбка Сибрука погасла, когда ле Дрейк резко шагнул вперед и его рука опустилась на рукоять меча. И тотчас же весь зал ощетинился оружием. Все замерли. Все смолкло, кто-то лишь взволнованно закашлял.

Драгонвик, однако, оценил ситуацию и вовремя остановился. Но глаза все еще горели от ярости.

Стояла такая тишина, как будто даже огромные псы перестали дышать… Наконец ле Дрейк склонил голову в знак согласия с решением Сибрука:

– Как пожелаете, милорд. Когда король вернется, я надеюсь увидеть вас снова.

– Когда король Иоанн возвратится из похода на Францию, возможно. Вы должны вручить ваше ходатайство ему.

Протянув руку, ле Дрейк сказал спокойно:

– Так я и сделаю. Возвратите мне письмо. Тарстон колебался, сжимая документ в кулаке… Его глаза столкнулись с глазами ле Дрейка, и он медленно протянул смятый пергамент. Драгонвик взял его и аккуратно разгладил, прежде чем заново свернуть и спрятать в кожаную сумку. Затем он посмотрел на Сибрука ледяным взглядом, который заставил графа поежиться в своем кресле.

Скривив губы, ле Дрейк спросил:

– Я, по крайней мере, могу увидеться с сыном? Прошло уже больше года, как я не видел его.

– Конечно. Он здесь заложник, а не заключенный.

Сибрук махнул рукой:

– Я выделю вам провожатых, они отведут вас в покои для посетителей. – Он сделал паузу, затем добавил: – Вы, надеюсь, поймете меня правильно: я вынужден настоятельно просить вас оставить оружие у моего управляющего имением.

– От вас, милорд, я и не ожидал ничего иного.

Эннис затаила дыхание, когда ле Дрейк развернулся на каблуках и зашагал прочь из зала. Она медленно выдохнула и услышала, что Алиса сделала то же самое. Тишина затягивалась, слышался только скрип пера в руке писца, неистово строчившего свои заметки. Граф первый нарушил молчание, закашлял, прочищая горло, и распорядился препроводить сына лорда Драгонвика к его отцу.

Обернувшись к жене, Сибрук приказал:

– Иди с ними!

Он не назвал причину, но Эннис догадалась: граф хочет, чтобы Алиса сообщила ему обо всем, что будет сказано между отцом и сыном. Если бы он послал одного из своих людей, его замысел стал бы слишком очевиден. Благородная дама, однако, была вне всяких подозрений.

– Пойдемте со мной, – попросила Алиса кузину, послушно поднимаясь с места. Любопытство, равно как и сострадание, заставило Эннис последовать за ней. Ни один маленький ребенок не должен оставаться наедине с таким страшным человеком, как ле Дрейк. Эннис недоумевала: что же Дракон может сказать сыну, которого видел всего несколько раз за пять лет?

И она думала, что ответ на этот вопрос поможет ей лучше узнать его. Для чего это так ей необходимо, Эннис не смогла бы объяснить, но Рольф ле Дрейк заинтриговал ее.

2

Сквозь высокое окно струились длинные узкие ленты света и ложились на каменный пол. Стоя в центре комнаты, Рольф изучал окружающую его обстановку. Он чувствовал приятное тепло солнечных лучей на лице, но его пристальный взгляд был обращен к открытой двери, через которую скоро войдет его сын. Так он надеялся. Тарстон Сибрук не был человеком, на которого можно было положиться даже в такой мелочи. Теперь он знал это слишком хорошо. Прежде он был глуп настолько, что доверял Сибруку, и это дорого ему обошлось. И как только он мог разрешить Марджори оставаться в замке графа до самого рождения их сына? Это было тайной для него. Почему он уступил жене? Чувство вины перед ней за свои постоянные отлучки, может быть, и заставило его согласиться на ее просьбы. Она хотела родить первенца в доме своего детства. Он не нашел что возразить ей. Если бы не мелкий спор о земельных границах, из-за которого в критическое для жены время он оказался вдали от нее, он сумел бы помешать махинациям Сибрука. Но к тому времени, когда весть о рождении сына достигла его, Марджори была уже мертва и опекуном их малыша был назначен его родной дядя…

И вот теперь он, Рольф ле Дрейк, унижен, безоружен и, подобно нищему, должен выпрашивать встречу с собственным сыном и наследником… Боже! Джастин всегда был в его мыслях. И бывали мгновения, когда он хотел уступить жестокому желанию уничтожить Стонхем и всех в этом замке, кто осмелится помешать ему соединиться с сыном. Эти мысли его угнетали, лишая покоя и сна.

Чуть слышный звук в коридоре вернул его к действительности. Он напрягся, услышав тихий детский голос. Только когда Джастин вошел в комнату, Рольф понял, каким черствым стал: ему было трудно даже подойти к собственному ребенку и еще тяжелее сложить свои губы в улыбку, которая больше всего походила на гримасу.

– Сын, – сказал он и поразился хрипоте своего голоса.

Мальчика сопровождали две женщины. Жену Сибрука он узнал сразу. Но кто же та, другая, чья нежная рука лежит на плече ребенка? Джастин застенчиво отвернулся, и горло Рольфа сжалось от нахлынувших чувств. Как мог он ожидать, что малыш поймет отца, который никогда не бывает с ним и сам не понимает, как это возможно? Его пальцы сжались в кулаки, и он беспомощно посмотрел на сына.

– Это ваш отец.

Женщина наклонилась к уху Джастина. Рольф переводил взгляд то на сына, то на нее. Эта женщина сидела за столом лорда в зале. Он никогда ее прежде не видел, иначе никогда бы ее не забыл. Хотя на ней было простое платье синего бархата, оно прекрасно подчеркивало соблазнительную высокую грудь, а юбки расширялись ниже стройной талии. Две толстые пряди темно-рыжих волос, переплетенные синими лентами, ниспадали вдоль ее спины и гибкого стана. Один только блеск ее волос – и тот был бы незабываем, но, увидев ее лицо, уже невозможно было оторвать взгляд. Да, она была воистину прекрасна…

Женщина встала на колени около Джастина и улыбнулась ему.

– Ваш отец прибыл издалека, чтобы повидаться с вами, – сказала она, – и он ждал, долго ждал этой минуты.

– Я знаю, – просто сказал Джастин. Его глаза, устремленные на Рольфа, казалось, оценивали его… – Я помню его.

Однако мальчик не двигался с места, и Рольф колебался: он не хотел пугать ребенка, но, боже правый, как же он жаждал прикоснуться к нему, потрепать его белокурые волосы и увидеть его оживленную улыбку, которая так давно запала в его сердце!

Прокашлявшись, он пробормотал:

– Я принес вам подарок.

Глаза Джастина расширились, и дрожащая улыбка коснулась уголков его губ:

– Подарок? Для меня?

– Да.

Чувствуя себя неуклюжим, Рольф полез в кожаную сумку, висевшую на поясе, и вытащил вырезанную из дерева фигурку лошади размером с ладонь. Он надеялся подарить ее мальчику по пути домой. Сейчас приходилось примириться с тем, что при теперешних обстоятельствах это всего лишь очередной подарок при очередном кратком свидании.

Восхищенный Джастин подошел поближе и взял лошадку из рук отца. Уже одно это легкое прикосновение маленьких пальцев к его ладони заставило сердце Рольфа забиться, и он поймал себя на том, что стоит на полу на одном колене так, чтобы его лицо было вровень с лицом мальчика. Наконечник его пустых ножен громко чиркнул по каменным плитам.

– Посмотрите сюда, – сказал Рольф, указывая на вырезанные седло и сбрую лошади. – Это мой – наш – фамильный герб. Глядите хорошенько, его не так-то легко увидеть… Ага… вот сюда… Видите дракона? Силой и храбростью он превосходит всех зверей. Мой боевой конь имеет такие же знаки на своей попоне. Поскольку вы мой сын, я добавил к вашему гербу этот знак. Видите? Это называется ярлык и означает, что вы старший сын. Я вырезал его очень мелко, но разглядеть все-таки можно.

Джастин принялся нетерпеливо исследовать лошадь, его лицо просветлело:

– Я вижу это! Вы действительно вырезали ее для меня?

– Да, только для вас. Эта лошадь похожа на мою собственную. Я даже придал ей тот же дикий взгляд, что и у Вулфзиге…

Он улыбнулся, когда Джастин небрежно облокотился о его согнутое колено. Он обнял мальчика дрожащей от волнения рукой. Сын был совсем маленький, но все же очень крепкий. Под короткой туникой, которую он носил, у Джастина были настоящие мускулы – в один прекрасный день они сделают его сильным мужчиной. Штаны на нем были мешковаты и сильно измяты, ботинки истерлись, как будто он ходил, постоянно волоча ноги. Скоро Джастин вырастет и станет совсем взрослым человеком, сыном, которым можно гордиться. Что он скажет тогда своему отцу?

– А вы можете сделать еще лошадей? – спросил мальчик. Он что есть силы прижал игрушку к груди, затем поднял голову. Зеленые глаза доверчиво глядели на Рольфа, и тот мог только кивать, стараясь взять себя в руки.

– Да, – наконец прошептал он. – Я могу вырезать и других. Прошлой зимой я вырезал нескольких рыцарей и еще одного боевого коня для вас. Я подумал, что, может быть, вам понравится с ними играть.

Весь сияя, Джастин вскричал:

– И я смогу устраивать собственные турниры, правда? С настоящими рыцарскими списками? Вы принесли их с собой?

Рольф покачал головой:

– Нет, мой мальчик. В этот раз – нет. Если смогу, я принесу их как можно скорее.

Недоверие ясно отразилось на лице Джастина, когда он печально отвечал отцу после паузы:

– Что ж, привезите их в следующий ваш приезд, на будущий год.

Рольфу хотелось объяснить, что нет его вины в том, что он не может навещать сына чаще, но он боялся чересчур нагружать ребенка сведениями, которые тот, быть может, еще не в состоянии постичь. Досада и чувство беспомощности переполняли его. Крепко сжав кулаки, он молча глядел на Джастина.

Рыжеволосая женщина неожиданно вмешалась в разговор.

– Можно мне посмотреть ваш подарок? – спросила она, опускаясь рядом с Джастином на колени.

Некоторое время она восхищалась лошадью, отмечая отменное мастерство и любовь, которые были вложены в резьбу. Она объясняла, как глубоко задуман подарок и сколько времени потребовалось, чтобы сделать его. И постепенно тень недовольства рассеялась, и на губах мальчика вновь заиграла улыбка.

– Расскажите отцу про вашего нового пони, – попросила женщина, и Джастин замялся.

– Но это всего только пони, – сказал он тихим голосом. – Он совсем не такой огромный и быстрый, как боевой конь моего отца.

– Я уверена, что у вашего отца раньше тоже был пони, и только потом появился боевой конь. – Она бросила на Рольфа выразительный взгляд. Он несколько мгновений непонимающе глядел на нее, но быстро сообразил, что она имела в виду.

– О да, – сказал он торопливо, – моим первым конем был пони по имени Терн. Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, за что он получил свое имя. Он не упускал случая, чтобы сбросить меня в самые густые заросли терновника, так что я постоянно был весь в царапинах и колючках.

Джастин засмеялся и сказал:

– Мой пони тоже так и норовит меня сбросить! Я назвал его Злюка. Но в общем он мне нравится. На следующей неделе, если я буду делать успехи в верховой езде, мне обещали прогулку за стенами замка. Монтроз обещал, а он всегда держит слово. Он старший конюх – о, вам надо посмотреть лошадей в конюшне лорда Сибрука! Некоторые из них такие большие, как целых три пони…

Пока мальчик болтал, Рольф поглядывал на женщину с благодарным чувством. Он не знал, почему она так поступила, – ведь было совершенно очевидно, что ее послали следить за Джастином и сообщать лорду все, что покажется подозрительным, – но он был благодарен ей за своевременную поддержку. Встречи с сыном были так редки и немногочисленны, что любая размолвка между ними могла иметь непоправимые последствия.

Под его взглядами женщина слегка покраснела. Этот румянец подчеркнул яркую синеву ее глаз, и он заметил про себя, что она не нуждается ни в каких искусственных уловках, чтобы усилить и подчеркнуть свою красоту. Кто же она, гадал он. Одна из множества наложниц Сибрука? Нет, невозможно, ибо в этом случае ее не посадили бы рядом с женой графа на одно из почетных мест. Тогда скорее всего она член семьи или подруга жены лорда, гостящая в замке.

Рука Джастина, лежащая на отцовском колене, вернула внимание Рольфа к сыну, и он улыбнулся. Повинуясь своему давнему желанию, он взлохматил светлые волосы мальчика так, что они встали дыбом наподобие пучков соломы. Волосы были жесткими, как и его собственные, не то что легкие и тонкие волосы матери. Но белизну кожи Джастин унаследовал от Марджори. Полное слияние двух родов в одном маленьком ребенке, которое должно было бы соединить их навеки, странным образом обернулось жестокой враждой. Борьба за власть никогда не кончалась, и Рольф на свой лад был в ней столь же виноват, как и Сибрук.

– Вы вернетесь к празднику Майского дня? – спросил Джастин, и Рольф отрицательно покачал головой: