Помни Орбели.

О чем это?

Александр часто рассказывал ей забавные новости, интересные истории, слышанные в армии, анекдоты о Гитлере, Роммеле, Англии и Италии, Сталинграде и Рихтгофене, фон Паулюсе, Эль Аламейне, маршале Монтгомери. Имена и слова, которых она зачастую не понимала. Но Орбели… Что это может быть? Или кто? Она уверена, что никогда не слышала этого слова раньше. И все же Александр попросил, чтобы она его запомнила.

Татьяна, не долго думая, разбудила Сайерза.

– Доктор, что такое Орбели?

– Понятия не имею. Никогда не слышал. А что?

Татьяна не ответила.

Сайерз снова взялся за руль.

В шесть часов утра они подъехали к безмолвной, мирно спящей границе между Советским Союзом и Финляндией.

Александр как-то объяснил Татьяне, что это, собственно, не граница, а линия обороны, разделявшая советские и финские войска. Каждая сторона отметила свою территорию, и это противостояние продолжалось до сорок четвертого года[22].

На взгляд Татьяны, хвойные деревья и ивы Финляндии ничем не отличались от тех, мимо которых они проезжали всю бесконечную ночь. Фары освещали узкую ленту немощеной дороги. Восход солнца запаздывал, даже теперь, когда близились мартовские иды.

Доктор сказал, что, если все спят, может, стоит просто пересечь разделительную полосу и предъявить документы финнам. Татьяна нашла идею превосходной, но тут откуда-то послышался крик. Трое сонных пограничников подошли к водителю. Сайерз показал им бумаги. Внимательно проглядев каждую, пограничник обратился к Татьяне на плохом английском:

– Холодный сегодня ветер, верно?

– Очень, – ответила она с безупречным выговором. – Говорят, снег вот-вот пойдет.

Солдат кивнул, и все трое направились к кузову. Татьяна насторожилась. Молчание. Кто-то включил фонарик.

– Погодите, – услышала Татьяна, – дайте-ка я еще раз взгляну на его лицо.

Снова засиял тонкий луч света.

Татьяна застыла, прислушиваясь.

Один из солдат рассмеялся и что-то спросил у Дмитрия на финском. Дмитрий ничего не понял и продолжал молчать.

Офицер, уже громче, повторил вопрос.

Дмитрий не отозвался. Потом сказал что-то, прозвучавшее, на слух Татьяны, как финская речь. Ответом были ехидные смешки. Один из пограничников приказал по-русски:

– Слезай, быстро!

– Не может быть! Нас поймали? – прошептал доктор.

Татьяна шикнула на него.

Дмитрий продолжал лежать.

– Слезай, кому говорю! – крикнул солдат.

Доктор высунулся из кабины.

– Он ранен. Не может встать.

– Встанет, если захочет жить! – бросил офицер. – Поговорите со своим пациентом на том языке, который он знает, и передайте, чтобы не валял дурака.

– Доктор, – шепнула Татьяна, – будьте очень осторожны. Если он не сумеет спастись, попытается утопить и нас.

Пограничники вытащили Дмитрия из грузовика и велели выйти Татьяне и Сайерзу. Доктор обошел кабину и встал у открытой дверцы, рядом с Татьяной, словно загораживая ее своим худощавым телом. Татьяна, чувствуя, как слабеет, дотронулась до его пальто в надежде, что это придаст ей немного сил. Еще чуть-чуть, и она свалится в обмороке.

Дмитрий был всего в нескольких метрах от них – нелепая фигура в слишком просторном комбинезоне. Комбинезоне, который пришелся бы впору человеку гораздо выше ростом.

Пограничники дружно смеялись, направив винтовки на пленника.

– Эй, финн, – окликнул один из них, – мы спрашиваем, где тебя так отделали, а ты отвечаешь, что едешь в Хельсинки. Не хочешь объяснить подробнее?

Дмитрий молчал, умоляюще глядя на Татьяну.

– Послушайте, – вмешался доктор Сайерз, – мы везем его из ленинградской больницы, он тяжело ранен…

Татьяна едва заметно подтолкнула его локтем и прошептала:

– Молчите. Дело плохо.

– И поэтому, – усмехнулся офицер, – позабыл родной язык?

Солдаты снова засмеялись. Офицер подошел ближе.

– Черненко, ты что, не узнаешь меня? – осведомился он, хохоча во все горло. – Это я, Раковский!

Дмитрий опустил здоровую руку.

– Э нет! Руку вверх! – заорал офицер. – Выше, выше!

Татьяна поняла, что они не принимают искалеченного Дмитрия всерьез. Интересно, есть ли у него оружие? А если есть, где оно?

Двое остальных пограничников тоже подошли.

– Вы его знаете, товарищ лейтенант? – спросил один, опуская винтовку.

– Знаю?! – воскликнул Раковский. – Еще бы не знать. Черненко, забыл, сколько в последний раз содрал с меня за папиросы? Пришлось заплатить! Здесь, в лесу, без курева и дня не протянуть! Да и виделись мы всего месяц назад. Неужели успел забыть меня?

Дмитрий упорно молчал.

– Думаешь, я не узнаю твое разукрашенное личико? – продолжал Раковский, очевидно, искренне забавляясь. – Итак, дорогой, объясни, что ты делаешь в джипе Красного Креста и комбинезоне финского пилота? Рука и лицо… это, положим, понятно. Кому-то не понравилось твое рвачество?

– Товарищ лейтенант, надеюсь, вы не думаете, что наш интендант решил сбежать? – с деланной озабоченностью спросил солдат.

На этот раз взрыв смеха был оглушительным.

Под беспощадно бьющим в лицо светом Дмитрий упорно смотрел на Татьяну. Но та отвернулась и, обхватив себя руками, подвинулась к доктору.

– Я замерзла, – обронила она.

– Татьяна! – завопил Дмитрий. – Не хочешь рассказать им? Или я это сделаю?

Раковский резко повернулся.

– Татьяна? Американка по имени Татьяна? Доктор! – воскликнул он, шагнув к Сайерзу. – Что тут происходит? Почему он говорит с ней по-русски? Покажите-ка ее документы еще раз!

Доктор поспешно вытащил бумаги. Все оказалось в порядке. Татьяна, глядя в глаза Раковскому, твердо сказала по-английски:

– Татьяна? О чем это он? Слушайте, мы ничего не знаем. Он назвался Туве Хансеном, и мы ему поверили. Верно, доктор?

– Совершенно, – кивнул доктор, выступив вперед и дружески положив руку на плечо Раковского. – Послушайте, надеюсь, у нас не будет неприятностей? Он поступил в больницу…

В этот момент Дмитрий выхватил пистолет и выстрелил в Раковского, стоявшего перед Татьяной. Она не поняла, в кого именно он хотел попасть, поскольку стрелял левой рукой, но выяснять это не было времени.

Татьяна поспешно упала, прикрыв голову руками. Вполне возможно, что Дмитрий целился в пограничника, но, к сожалению, попал в доктора Сайерза. А может, он не промахнулся. Или хотел прикончить ее, стоящую за спинами мужчин, но не попал. Во всяком случае, Татьяне не хотелось об этом думать.

Раковский метнулся к Дмитрию, который снова выстрелил и на этот раз не промахнулся. Но у Дмитрия не хватило ума или быстроты реакции открыть огонь по остальным пограничникам, которые, застыв от неожиданности, словно подвешенные в пространстве и времени, неуклюже пытались стащить с плеча винтовки. Наконец это им удалось. Они стали беспорядочно палить в Дмитрия. Пули били в него с такой силой, что его отбросило на несколько метров.

Неожиданно из леса послышался грохот ответных выстрелов. И не из винтовок со скользящим затвором, не медленный и методичный огонь, метроном сражения: пять патронов, открыть затвор, вложить еще пять, закрыть затвор. Нет. По ним велся ураганный автоматный огонь, который разнес в клочья тент грузовика и лобовое стекло. Оба пограничника исчезли.

Боковое стекло кабины с треском разлетелось, и Татьяна почувствовала, как что-то твердое и острое врезалось в щеку. Во рту мгновенно разлился металлический вкус. Проведя языком по внутренней стороне щеки, она наткнулась на что-то острое. Изо рта закапала кровь. Но времени сделать что-то не было. Она забралась под капот.

Дмитрий и доктор лежали на земле, на линии огня. Перестрелка становилась все яростнее. Пули непрерывно щелкали о сталь кабины.

Татьяна выползла, схватилась за полупальто доктора Сайерза и потащила в укрытие. Прикрыв его собой, она бросила взгляд в сторону Дмитрия. Ей показалось, что он пошевелился… или это вспышки выстрелов сыграли с ней злую шутку? Нет… она не ошиблась. Он пытается ползти к грузовику!

С советской стороны в дело вступили минометы. Мины взрывались в лесу одна за другой. Огонь, черный дым, вопли. Отсюда? Оттуда?

Трудно сказать. Больше не было ни «отсюда», ни «оттуда». Остался только Дмитрий, пробиравшийся к Татьяне. Она видела его в нелепом свете фар. Он ищет ее… Ищет… и сейчас найдет.

Шум на секунду стих, и она услышала, как он зовет ее, протягивая руку:

– Татьяна… Татьяна… Пожалуйста…

Татьяна закрыла глаза.

«Он не приблизится ко мне!»

Но тут раздался оглушительный свист, что-то вспыхнуло и разорвалось так близко, что волна ударила ее головой о шасси. Татьяна потеряла сознание.

А когда пришла в себя, решила не открывать глаз. Выплыв из глубокого обморока, она не слишком хорошо слышала. Зато чувствовала тепло, словно в лазаревской парилке, когда, стоило опрокинуть шайку с кипятком на раскаленные камни, пар с шипением поднимался к потолку.

Доктор Сайерз по-прежнему неподвижно лежал, наполовину прикрытый ее телом. Идти было некуда. Язык снова наткнулся на острый металл. Во рту стало горячо и солоно.

На ощупь лицо Сайерза казалось холодным и влажным. Потеря крови.

Татьяна открыла глаза. Разгоравшийся за грузовиком огонь освещал смертельно бледного Сайерза. Куда его ранило?

Она сунула руку под его пальто и нашла дырку в плече. Выходного отверстия она не нащупала, но прижала палец к мышце чуть повыше раны, чтобы остановить кровотечение. Потом снова закрыла глаза. Пламя продолжало бушевать, но выстрелов больше не было слышно.

Сколько времени прошло? Две минуты? Три?

Она вдруг поняла, что снова скользит в черную пропасть. И не только не могла открыть глаза, но и не хотела.

Сколько осталось ей жить? Когда конец? Или все еще продолжится? Сколько еще доктор Сайерз будет лежать без чувств, сколько еще Дмитрий продержится один в огненном ореоле? Сколько отмерено для Татьяны? Сколько еще?..

Сколько тогда времени ушло у Александра на то, чтобы спасти доктора и получить осколок в спину? Она все видела из грузовика Красного Креста, стоявшего за деревьями, на поляне, ведущей к берегу реки, к тому откосу, с которого Александр побежал за Толей Маразовым.

Она все видела.

Те две минуты, за которые Александр успел подбежать к Маразову, окликнуть Сайерза, вытащить его и подтянуть вместе с мертвецом к грузовику, были самыми длинными в жизни Татьяны.

* * *

Он был так близок к укрытию. Она наблюдала, как немецкая бомба, сброшенная с самолета, упала на лед и взорвалась. Как Александр врезался головой в грузовик. Когда он упал, Татьяна схватила коробку цилиндрических контейнеров с плазмой, свой чемоданчик, выпрыгнула из кузова и побежала по берегу. У самого льда ее схватил сержант, швырнул на землю и заорал:

– Дура! Рехнулась, что ли?

– Я медсестра, – объяснила она. – И должна помочь доктору.

– Да, и сама останешься там. Лежи!

Она пролежала ровно две секунды и увидела доктора, спрятавшегося за грузовиком, который защищал его и Александра от прямого обстрела. Доктор махал рукой, зовя на помощь, Александр не шевелился. Тогда Татьяна выскочила на лед, прежде чем сержант опомнился. Сначала она бежала, потом, испугавшись грохота и воя, упала на живот и проползла остальной отрезок пути. Александр по-прежнему не вставал. На его изорванном маскхалате расплывалось большое красное пятно. Материя вокруг пятна медленно тлела.

Татьяна подползла к нему и сняла каску с покрытой кровью головы…

Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться: Александр не жилец. Серое лицо. Большое обмякшее тело. Лед под ним был скользким от крови. Она стояла коленями в алой лужице.

– Шок от потери крови. Контузия. Нужна плазма, – выговорила наконец Татьяна, и доктор согласно кивнул. Пока он искал ножницы, чтобы взрезать рукав Александра, Татьяна сняла шапочку и сильно прижала к боку раненого, чтобы остановить кровь. Потом полезла в его правый сапог, вытащила армейский нож и бросила доктору. – Вот возьмите.

Ей казалось, что он вообще не дышит.

Сайерз разрезал шинель и гимнастерку, обнажил левое предплечье, нашел вену и стал медленно вводить плазму через катетер. Татьяна, к этому времени сидевшая почти на ране, разрезала другой рукав, отыскала еще один шприц, еще один катетер и стала вводить плазму в правую руку с максимальной скоростью – шестьдесят девять капель в минуту. Она старалась как можно сильнее давить на спину Александра. Белые шапочка и халат пропитались кровью.

– Давай, солдатик, давай, – бормотала она. Скорее бы принесли носилки.

Когда вернулся доктор, ее цилиндр с плазмой опустел, и Татьяна взяла второй. Потом сняла халат и, когда они взвалили Александра на носилки, плотно обмотала халатом рану. Александр был невероятно тяжел, потому что одежда намокла. Доктор Сайерз спросил, как они собираются его нести, а она ответила: