— Что с платьем?

— Я дома платье забыла. У себя на квартире. Платье, которое собиралась надеть сегодня. Господи, какая я безмозглая курица…

— Да ладно, успеешь забрать.

— Заберу, конечно. Просто не люблю, когда вот так что-нибудь срывается.

Вылетело у нее из головы это платье, потому что куча всего навалилось в один момент. Купила и закинула к себе, а как про Агату узнала, так ничего больше в мыслях не задерживалось. Знала, что дура. Но голову не перезагрузишь, как ноутбук. А надо перезагрузить…

В любом другом случае Катя вне сомнения нашла бы повод отмазаться от торжественного мероприятия, на котором они обязательно столкнуться с Крапивиным, но день рождения отца пропустить невозможно. Тем более гостей пригласили домой. Из ресторана она бы через полчаса слиняла.

К вечеру Катя все-таки сумела отрешиться и успокоиться. Ей, к счастью, всегда удавалось владеть своими эмоциями. Крапивин — какое-то дурное исключение, при нем она всегда срывалась. Если не внешне, то внутренне обязательно, и на фоне его благоразумного спокойствия чувствовала себя полной истеричкой.

Правда в последнюю их встречу даже Дима вел себя довольно эмоционально. Да что там эмоционально, таким бешеным она его первый раз видела и до этого момента не слышала, чтобы он так орал. Надо сказать, это доставило Катерине удовольствие, хоть и весьма сомнительное.

— …Димочка, а ты когда остепенишься?

Услышав этот вопрос, обращенный к Крапивину, Катерина бросила на мать пылающий взгляд.

Мама! Ну, кто ее просил!.. Ужин подошел к концу, некоторые гости уже разошлись, остальные попивали чай, закусывая тортом, и разговаривали ни о чем. Все спокойно. Катя уже нашла благовидный предлог, чтобы уйти — нужно срочно найти подарку Крапивина достойное место.

— А что, Юлия Сергеевна, думаете, моя очередь настала? — уверенно улыбнулся Дима.

— Ну, на Валета нет никакой надежды, — засмеялась в ответ Юлия Сергеевна.

— Мне придется кого-нибудь пропустить. Я же жду Катрин, вот вырастет моя нареченная и женюсь на ней. Денис Алексеевич, вы же отдадите за меня Катерину? Мы договаривались.

— Ну да, договаривались, — привычно поддержал Денис молодого человека. — Тебе тогда лет десять было. Не передумал?

— Нет, — улыбнулся Крапивин еще шире, глядя на Катю, — ей моя фамилия больше подходит. Колючая у вас Катрин.

Шаурин мягко рассмеялся, и дочь не выдержала:

— Папа! Хоть ты в этом не участвуй

— Я и не участвую.

Катя почувствовала, как ее лицо заливается краской Не зная, куда деть себя от злости и негодования, она не придумала ничего лучше, как облить Крапивина очередной порцией сарказма:

— Дима, может, тебе Диккенса к чаю принести, а то ты с тортиком не очень презентабельно смотришься.

— Нет, спасибо. Достоевским сыт по горло, с прошлого раза от него несварение. Катрин, а где твое маленькое черное платье? До сих пор его помню.

Последнее он сказал шепотом. Но эти тихие, едва слышные слова взорвали девушку изнутри. Ах, Дима, оказывается, может быть очень мстительным.

Катя придвинулась к нему ближе, обняла за плечи и громко объявила:

— Ладно, я согласна! Выйду замуж за Крапивина! Вот через месяц стукнет мне восемнадцать, и кончится, Митя, твоя разгульная холостяцкая жизнь. Мама, сфотографируй нас, исторический момент все-таки. Помолвка. — Обняв еще крепче, тихо проговорила ему в щеку: — Сука ты, Дима. Падла.

Он как будто и бровью не повел:

— Ты чрезвычайно строга ко мне, Катрин. Последние полтора года незаслуженно и беспощадно строга. Ах, это черное маленькое платье.

— Я тебя ненавижу. — В эту минуту она его действительно ненавидела. Всей душой. И всем горящим от возбуждения телом.

— И поэтому ты весь вечер сидишь около меня, — мило напомнил он, и Катя, конечно, не оставила его реплику без ответа.

Потрепав его по каштановым волосам, вдохнула:

— Привычка. Ты же мне как брат. Вот Ванечка взял и женился. Кого мне теперь тискать? Алёнка к нему никого не подпускает. И, кстати, жених, что это ты с подарком так продешевил, куклу мне какую-то притащил? Мог бы бриллиантами осыпать, у тебя ж ювелирка по всей Европе.

Димин взгляд смягчился, в нем появилась такая ненавистная Катей снисходительность.

— Что это за кукла, Дима? — тогда серьезно спросила она, почувствовала неладное.

— О, у этой куклы богатая история, я тебе потом расскажу. Я купил ее на Османском бульваре, — спокойно начал рассказывать он.

— Сколько она стоит? — не унималась Катя. Не давала ей покоя крапивинская самодовольная, хоть и сдержанная улыбка. Кукла эта — не подарок, а издевка. Переспал, а потом куклу притащил, чтобы подчеркнуть их разницу в возрасте? Намекнул, что маленькая она для него, что ей с куклами еще самое время играть? Страсть как интересно, во сколько Диме обошелся этот стёб.

— А можно посмотреть? — спросила Рада.

— Конечно.

Дима взял шкатулку со столика и поставил себе на колени. С осторожностью провел ладонью по темному дереву, словно стирая с него многовековую пыль. Что-то внутри Кати дрогнуло, она прекрасно помнила, как эти руки ласкали ее голое тело.

Крапивин открыл замочек, распахнул крышку и вздохнул, глянув на темноволосое чудо, утопающее в роскошном наряде позапрошлого века. Нет, это не показуха — его осторожность и благоговение. Все знали, что Дима любил антиквариат, живопись и социальное кино.

Рада, получив в руки темную коробку с куклой, трепетно коснулась кончиками пальцев неживого лица. Но оно как живое. Потрясающе одухотворенное. «Бисквитный» фарфор… Старинный шелк, сохранивший дорогой матово-приглушенный блеск…

— Это же кукла Франсуа Готье. Ее невозможно не узнать. Такие продаются только на аукционах. Я была в том музее, в Париже…

— Дима… — рыкнула Катя, напомнив свое требование назвать цену.

— Боюсь, Катя, он тебе не скажет, — разочаровала ее Рада, — цена таких кукол начинается с десятков и доходит до сотен тысяч долларов. Я могу только смутно представить ее ценность.

— Для Катрин все самое бесценное, — ухмыльнулся Дмитрий.

— Крапивин, ты обалдел? — прошипела Катя. — Ты зачем мне ее притащил! Я давно уже не играю в куклы. Ни в простые, ни в «за сотни тысяч долларов»!

— Там, под подложкой документы. И не держи куклу долго на свету, это вредит ее сохранности, — невозмутимо посоветовал Крапивин, аккуратно закрывая шкатулку.

— Если ты решил сделать мне дорогой подарок и извиниться таким образом, то ты не угадал. Теперь вообще не попадайся мне на глаза и моли бога, чтобы я эту антикварную куклу не разбила об твою голову. Жених!

— Дима, — Гера пригнулся к Крапивину, — может тебе бабу найти, а? Хорош уже в куклы играть. С живой-то интереснее.

— И не говори, — кивнула Катя, — по-моему, он заигрался.

Крапивин пропустил эти шуточки мимо ушей. К чести его будет сказано, юмор он понимал, к словам не цепл

— А мне не за что извиняться, Катя, я ни в чем не виноват, — тихо сказал он.

Катерина была на взводе, не смогла понять его взгляда, поэтому воспользовалась моментом и решила покинуть гостиную.

— Пойду тогда припрячу твой подарок в шкафчик, раз ты говоришь, что на свету не рекомендуется держать. Пусть в шкатулке стоит, целее будет.

Она шла быстро, как будто кто-то за ней гнался, хотя была уверена, что Дима не посмеет пойти следом. Во-первых, ему это не нужно. Во-вторых…

Во-вторых, она очень ошиблась. Дмитрий догнал ее на первых ступеньках лестницы.

— Дима, какого черта? — дернула локтем, когда он схватил ее за руку. — Я чуть твой драгоценный подарок не выронила с испугу. Ты этого хочешь?

— Нет, не этого. Поговорить хочу.

Он успел заметить в ее глазах болезненную обиду, но Катя быстро скрыла ее, вновь загоревшись непримиримой злостью.

— Нам не о чем. — Заторопилась взбежать наверх.

— Так уж и не о чем. — Со смешком прыгнул через ступеньку.

— Имей совесть, не тащись за мной в комнату.

— Я отключил свою совесть ровно на пятнадцать минут, чтобы она мне не мешала.

— Да отпусти ты меня!

— Пятнадцать минут, Катрин.

Теперь непонятно было то ли она от него убегает, то ли он тащит ее в комнату.

— Ты вообще оборзел, вломился ко мне, — возмутилась за дверью своей спальни, — где твое воспитание? Тоже отключил? А если кто-нибудь увидит? Или зайдет сюда?

— Ничего страшного, я же твой жених, мне теперь все можно. Скажу, что на ужин тебя приглашаю, договариваюсь о встрече на завтра.

— Можно ему. Выметайся отсюда! — Катерина положила коробку с куклой на кровать и снова резво шагнула к двери.

— Катенька.

— Так, не трогай меня! — тут же вспылила она.

Знала его «Катенька»! И себя знала… От тона, каким он это произносил, все внутри мягкое становилось.

— Ты в этом платье как конфета. Это не платье, а обертка, так и хочется развернуть. — Перехватив Катю за талию, тесно прижал к себе.

— Уходи отсюда, — упрямилась Катя, отшагивая назад и пытаясь нащупать ручку двери.

— Так как насчет завтрашнего ужина?

— Никуда я с тобой не пойду.

— Катрин, я так по тебе скучал.

— Знаю я, как ты скучал! — попыталась его оттолкнуть. — В объятиях своей блондинки!

— Какой блондинки? — Прижал ее к двери.

— Дима, отпусти, мне дышать нечем. — А он, гад, притиснулся к ней всем телом. — Дима… — сдавленно выдохнула. — У меня губы накрашены, не смей.

— Я вижу.

— Чего тебе надо от меня? Ну, подумаешь, переспали. Было и было, — затараторила она. — Чего ты там представление устроил? Не впутывай сюда родителей! Ты же знаешь, они нас потом задолбают! Не надо шутить при всех такие шутки! — выкрикнула от обиды.

— Ну, про «подумаешь, переспали» я уже слышал…

Дурацкое платье, хоть и короткое, стильное, изысканное. Пышное и плотное, под которым он не чувствовал нежности ее тела. Этот бант на плече лишний. Мешал трогать ее… Дурацкое платье…

— У меня губы накрашены, — беспомощно и тихо напомнила Катя, пытаясь втянуть в себя воздух.

— Мне нравится. Помада на губах — так по-женски, так вкусно…

Дал ей вздохнуть и поцеловал. Губы у нее сладкие, теплые. Боялся потерять контроль.— Только не кусайся. — Отпустил плечи, сжал в ладонях лицо и поцеловал крепче, чтобы ярче ощутить ее вкус. Провел языком по губам, и Катя на миг забыла о неудобном положении, в котором оказалась, забыла, что от него ей нечем дышать.

— Хорошо! Ладно! Пойду я с тобой в ресторан, только отпусти меня! Отпусти и уходи! — яростно зашептала, сама не понимая, откуда нашлось сил, чтобы оттолкнуть его.

Он отступил и взялся за ручку двери.

— Дима! Ну, куда ты! — раздраженно встряхнула руками. — Помада! — Взглянула на туалетный столик, бросилась к нему, достала из ящика салфетку. — Стой! — Вытерла ему губы.

— Фу, гадость, — скривился он, — ты вкуснее.

— Исчезни, Крапивин.

— Завтра в восемь вечера приеду.

— И звонить не будешь? Сразу приедешь?

— Звонить не буду. Приеду.


Глава 4


«В конце концов, я обещала ему только ужин, а не откровения заблудшей души», — рассудила Катя, садясь в машину к Крапивину.

Усевшись, девушка со вздохом сомкнула руки и уставилась на дорогу.

— Как настроение? — миролюбиво поинтересовался Дима, чтобы завязать разговор.

— Спасибо, прекрасно, — ответила Катя, вежливо улыбаясь. — Куда мы едем?

— В «Кроличью нору».

Дима вез ее в свое любимое место. Он считал, что гастрономия — это такое же искусство, как литература и живопись. Авторские рецепты и тонко продуманные сочетания были отличительными чертами кухни этого ресторана. Каждый сезон открывался дегустационным сетом, в основе которого лежали новые продукты, новые идеи, комбинации неожиданных вкусов и самое бережное отношение к традициям.

Что-то мелькнуло на лице Катерины, стоило ей узнать, где им придется ужинать, но она сдержалась, покорно притихнув.

К счастью, данный самой себе обет молчания удалось блестяще выдержать по дороге. Пока ехали, возможности поговорить не было: у Крапивина то и дело тренькал телефон и ему приходилось с кем-то беседовать. Невольно Катерина прислушивалась, ожидая услышать знакомый женский голос, но нет, Агата не позвонила, и это было даже как-то странно.