– Я тебя отвезу.

Наташа мало что понимала в автомобилях, но разделяла популярное мнение, что по машине можно много сказать о владельце. Пытаясь получить о Саше больше сведений, чем имела на сегодняшний день, украдкой разглядывала опрятный салон в серых тонах с кожаными сиденьями. Приборная доска чистая, на зеркале не висят всякие брелоки как у таксистов. В машине ничего нет, что могло бы выдать пристрастия владельца. Даже музыка не играла, может специально пытается себя обезличить в Наташиных глазах? Единственный момент из личного: на заднем сиденье накидано много документов, придавленных сумкой для ноутбука. Не разглядеть, что в них написано. Информации дополнительной нет, по-прежнему человек-загадка. Ну, вот если только пофантазировать на тему цвета? По психографике считается, что серый выбирают неуверенные в себе люди со склонностью к депрессиям. Ерунда, это не так. Уже познакомившись с Сашиной решительностью, Наташа сидела, как мышка, боясь начать разговор первой. Хотя внутри все пело от удовольствия быть с ним рядом. Так и промолчали всю дорогу. Каждый о своем.

Когда подъехали к нужному дому, спросил: – Ты сколько здесь пробудешь?

Наташа даже вздрогнула, настолько привыкла к тишине. Неужели хочет подождать?

– Ну часа полтора, не больше. А что?

– Дождись меня, я приеду. – Рванул с места так, что взмыли в небо голуби во всем дворе и Наташино сердце.

На занятии считала не то, что минуты – секунды, в пол-уха слушая бормотание студента, грезила наяву…. Хотелось снова очутиться в машине, просто сидеть рядом, улыбаться невпопад… да все, что угодно, только видеть его. Вновь, как в юности, нахлынуло давно забытое чувство влюбленности, когда не важно, что ты делаешь вместе с объектом воздыханий, где находишься, важно лишь то, что происходит внутри.

Ведь, правда, любовь – как море? Все, кто ходил со стрелой Амура в попе, знают об этом. Чувства накатывают волнами: нахмурился – морщинка на лбу. Заметила – встревожилась. Задумался, закинул руку за голову – захлестнуло с головой чувственное желание от одного только вида мужественной линии подбородка. Одна волна ласковая, принесла улыбку, другая волна сильная, штормовая, раскачивает сердце, разбивая об подозрения. И так до бесконечности, по любому поводу, без особых причин, каждую минуту с волны на волну, следуя за ним.

Выскочив на улицу, Наташа начала лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках Саши. К сожалению, его машину среди хаотично припаркованных во дворе не сразу разглядела, а вот он всю суету и обеспокоенность «где же ты, принц на сером BMW» видел как на ладони.

– Ты как-то странно себя вела, хотел посигналить, а то бы взлетела в поисках меня.

– Я не сразу заметила твою машину, слишком серая…

– Понял, один-один… – Саша искоса глянул на Наташу. – Ты молчишь, не звонишь. Вот я и подумал: встретимся, поболтаем…

– Давай… поболтаем.

– Садись тогда, покатаемся. – Небрежный кивок вместо приглашения.

Наташа начала догадываться, что предстоит совсем не развлекательно-романтическая прогулка, а будут заданы вопросы, на которые надо отвечать. И Саша молчит отнюдь не потому, что нечего сказать…

Молчание опять начало затягиваться:

– Куда мы едем?

– Да никуда, просто покатаемся. Движения хочется, а то кое-кто притормаживал целую неделю.

Ну вот, началось…

– Саша, я не тормозила, а пыталась сформировать новую парадигму восприятия в отношении Ларисы… и тебя… – Голос предательски дрогнул.

– О господи! Нет, чтобы просто сказать, что находишься в тихом ахере. – Он поморщился и дернул плечом.

– Это не мой стиль, так выражать чувства. – Наташа возразила, но хотя согласилась про себя практически сразу с каждым словом. Именно так, как он сказал, прошла самая нелепая в жизни неделя.

– Я еще понял, что не в твоем стиле, зная, что от тебя ждут, взять и позвонить. Сказать хоть что-нибудь!!

Неожиданный выкрик заставил Наташу вздрогнуть:

– Не кричи на меня.

– А то, что?! Выпрыгнешь на ходу? Будешь бить меня зонтиком? Ты – самовлюбленная эгоистка, занимаешься собственной рефлексией, думаешь только о себе. Парадигму она формировала, ага, хер! Репетировала, как в обморок покрасивее упасть и в каком месте!

Он самозабвенно орал, размахивая руками и стуча по рулю, так, что несколько раз попал по сигналу. Наташа совершенно внезапно для себя тоже заорала:

– Заткнись!

Неожиданно успокоился: – О, спящая царевна подает признаки жизни. – И снова завелся – Да не заткнусь! Эти стервы каждый день звонят: Ну, что решил? Что сказала Наташа? А Наташа голову по самую жопу в асфальт воткнула и сидит! – Бешено крутанул ручку радио. Музыка тревожно заметалась по салону:

Завернувшись в старый плед,

Скрывшись в нем от старых бед,

Ты, закрыв глаза,

Заплачешь над судьбой.

Некуда спешить,

Ночь – одинокий плен,

И ты не ждешь от жизни

Перемен.

Наташа застыла неподвижно. Любое движение и слезы не просто закапают, а потекут ручьем. Саша выключил радио, остановил машину и вышел.

Тайм-аут. Что дальше?

Открыл багажник, негромко сказал «Выходи». «Наконец-то, можно спасаться узаконенным бегством». Наташа вышла, холодный ветер разметал волосы по лицу, слезы начали высыхать. И вдруг, как током ударило: они стояли перед больницей на Гастелло, в которой умерла мама.

– Наташ, ты прости, что я сорвался. Много слишком происходит… в последнее время… Устал немного… – В руках большая спортивная сумка и огромная упаковка подгузников для лежачих больных. – Мне надо вещи маме отнести. Пойдешь со мной?

– Я не знала, что у тебя мама в больнице, конечно пойду. Может что помочь?

– Ее вчера ночью увезли. Третий инсульт с весны.

– А сколько ей лет?

– Шестьдесят пять исполнилось. Она в коме сейчас…

Ветер отчаянно дернул за плащ и ударил в спину, от холода побежали мурашки и застучали зубы. Охватило тоскливое отчаяние как в те дни, когда умирала мама. Наташа почти бежала рядом, стараясь успевать за Сашиными широкими шагами, ноги не слушались.

В неврологическом отделении чисто и светло, но тошнотворная смесь запаха лекарств, старых человеческих тел и хлорки выдает, сколько горя в этих стенах и сколько жизней висят на волоске. Четыре года назад, такой же холодной осенью, металась по этому этажу. Врачи сделали все, что смогли, но мама ушла слишком быстро, не приходя в сознание, даже Сергей не успел из Москвы приехать.

Наташа остановилась перед длинным коридором:

– Я тебя здесь подожду, не могу дальше…

Саша быстро прошел мимо.

Дедушка с тросточкой, в клетчатой рубашке и синих эластановых тренировочных штанах, придерживаясь за стену, медленно шел, к диванчику, на котором сидела Наташа. Она подвинулась, с тревогой наблюдая за его движениями: старики так неловко и внезапно падают. Дед трясущейся рукой оперся на диван и с трудом сел.

– Я тут посижу с тобой, доченька. Он старательно пристраивал трость рядом с собой, та упрямо скользила по полу и норовила упасть. После нескольких попыток, он поставил между ног и взялся обеими руками. – Доктор сказал «Гуляй, Николаич, гуляй, и жить будешь», а мне уж хватит, устал жить. Но гуляю, мы, старики, цепкие. Блокаду прошли, что же я коридор не пройду? Вот так два раза пройду, потом посижу… два раза пройду, потом опять посижу… Своими ногами хочу отсюда уйти, а там и помирать можно.

Наташа посмотрела на его руки: бледные, почти прозрачные, морщинистые, в мелких веснушках с плохо подстриженными ногтями и стянутой вокруг них кожей. Держали трость как штурвал самолета… Это и есть последний штурвал, которым он еще хоть как-то мог управлять оставшейся жизнью.

Вспомнился разговор с врачом. Здесь, может даже и на этом диванчике: старики, которым угораздило родиться в войну и после, росли в тяжелейших условиях, ели все, что мало-мальски похоже на еду, сейчас уходили один за другим. Не хватало жизненных сил на спокойную старость, все потрачено на то, чтобы выжить в детстве, а потом вытянуть своих детей. Дедушки и бабушки, мамы и папы сделали все, чтобы наши детские годы запомнились сытыми, веселыми и беззаботными, не похожими на их детство. Совсем недавно, разбирая кладовку, Наташа выкинула огромную эмалированную синюю кастрюлю доверху набитую старой крупой: гречка, рис, перловка. Мамин стратегический запас «на черный день». Так она, помня послевоенную нищету, в которой росла, хотела быть уверенной, что сможет спасти семью от голода. Перестроечные годы воскресили ужасы военного детства. В большой квартире Наташа везде натыкалась на оставленные родителями «заначки»: несколько пачек пожелтевшей от времени писчей бумаги, пыльные немодные ситцевые отрезы на несколько комплектов постельного белья, большая коробка доверху набитая спичками, болгарскими сигаретами «Opal» и «Примой», хотя папа не курил. Давали по талонам в универмаге. Раз дают, значит надо брать – раньше так ходили в магазины. Даже ее и брата детские варежки и меховые воротники от старых пальто, побитые молью и годами, тщательно завернутые в тряпочку лежали в огромном родительском шифоньере.

Дед сидел молча и неподвижно, будто не хотел мешать Наташе ворошить воспоминания. Лишь иногда, когда трясущиеся руки сталкивали трость, возвращал ее на место, сурово стуча об пол…

Как только свежий воздух ударил в лицо, Наташа быстро полезла за сигаретами: казалось, что вся пропахла больничным ужасом: закурить и выкурить… Саша шел к машине медленной и усталой походкой, сгорбив широкие плечи. «Или плачет или на подходе…», – Наташе было его нестерпимо жалко, но знала из печального опыта: в этот момент никто и ничем помочь не сможет. Ни одно слово не принесет утешение. Вся добропорядочная галиматья про то, что надо потерпеть, быть сильным. Мол, Бог испытывает только тех, кого любит, – лишь успокоение совести тем, кто эти слова говорит. Надо всего лишь ждать, когда время сменит декорации жизни…

Саша неожиданно остановился и повернулся такрезко, что чуть не влетела носом в плечо:

– Ты картошку жарить умеешь?

– Картошку? Конечно умею.

– Поехали ко мне, я еще ничего не ел сегодня, заодно и поговорим.

Странный человек. Совершенно уверен в том, что Наташа согласится. А может у нее срочные дела? Может она не одна и дома муж ждет, борща хочет?! Но тут же поняла, что ничего такого не скажет, а с радостью ухватится за возможность побыть с ним еще хоть немного.

– Поехали. А картошка–то есть?

– Полно! Хозяйки нет, чтобы приготовить. – Садясь за руль, украдкой вытер глаза…

* * *

Обои в цветочек, две двери из коридора, выкрашенные белой масляной краской, пожелтевшей от времени, старый потертый паркет, мебель восьмидесятых и опять больничный запах…

– Не снимай обувь, я после «Скорой» пол не вымыл. Да и вообще, я не совсем хороший хозяин. Кухня направо, сейчас приду!

Саша тихонько, будто боялся кого-то разбудить, прикрыл дверь в спальню и ушел в другую комнату.

На маленькой опрятной кухне Наташа немного растерялась, обстановка напоминала декорации к сериалу «Восьмидесятые». То, что в этой квартире жил Саша, небритый соблазнитель из бара с чокером на шее и крепким ароматом виски, представлялось, мягко говоря, с трудом. Может она не заметила, как прокатилась на машине времени, и сейчас на кухню войдет мальчик в синей школьной форме?

Прежде чем хоть что-нибудь начать готовить, надо освободить стол и раковину. По посуде видно, что ужинал один человек. Практически нетронутая стручковая фасоль с куриной грудкой, чайная чашка с засохшими остатками томатного сока. Скорее всего, его мама вечером трапезничала одна. И плохо ей стало не ночью, а вечером, именно в его отсутствие. Сложно представить, что такая аккуратная хозяйка могла оставить посуду неубранной.

За шумом воды, не сразу поняла, что Саша уже пришел на кухню. Он сидел на кухонном диванчике, вертел сигарету в руках и, как показалось, с некой долей иронии наблюдал за ней.

– Я не знала, где у тебя картошка, поэтому решила вначале подготовить поле для деятельности.

– Красиво ты посуду моешь. Плавно так. – Наташ отвернулась, чтобы не видел, как краснеет.

– Просто мою, как все. Ничего особенного.

Что может быть лучше для разговора о непростых вещах, чем совместное дело. Вместе стояли у раковины, чистили картошку, иногда касаясь друг друга плечами или руками, легко проговаривая то, что раньше стояло комом в горле, перекрывая кислород.

– Я уже сказал Ларисе, что соглашусь, в том случае если все будет происходить через клинику. Мне это важно.

– Ты не хочешь злить Эльвиру? Девица с характером, я готова начать ее уважать, только надо познакомиться поближе, но к этому, как мне показалось, она еще не готова. Вот такой каламбур.

– Что, не смогла найти общий язык? Саша шутливо толкнул плечом – Не расстраивайся, я тоже. Злющая баба, но справедливая. И готова убить за Ларису. Наверное, это любовь, ага?