Грейс Металиус - Пейтон-Плейс

«До чего жадный негодяй, — подумал доктор, — с его-то деньгами волнуется из-за ставки в пять-десять долларов».

— Еще раз, — холодно сказал Сет.

— Черт с тобой, — сказал Харрингтон. — Хорошо. Итак, называй.

— Все красные, — мягко сказал Сет, раскладывая карты веером.

Харрингтон, у которого самой старшей картой был король, побагровел.

— Проклятье, — сказал он. — Один раз за вечер пришла приличная карта, и все равно мало. Ты выиграл, Басвелл.

— Да, — сказал Сет, глядя в глаза хозяину фабрики. — Я всегда выигрываю… в конце.

— Если я что-то не люблю больше, чем жалкого неудачника, — ответил Харрингтон, не отводя глаз, так это жалкого победителя.

— Взяв зеркало, вынужден смотреть на собственное отражение, — сказал Сет, улыбнувшись Харрингтону. — Это мое любимое выражение. А ты что всегда говоришь, Лесли?

Пертридж встал из-за стола и потянулся.

— Ну, ребята, утро приходит рано. Думаю, мне пора домой.

Харрингтон проигнорировал адвоката.

— Выигрывает тот, у кого лучшие карты, Сет. Вот, что я всегда говорю. Подожди, Чарли, я пойду с тобой.

Когда Харрингтон и Пертридж ушли, д-р Свейн дружески положил руку на плечо Сету.

— Плохо, парень, — сказал он. — Я думаю, тебе лучше подождать и, прежде чем начинать писать статьи об этих хижинах, переговорить с Джаредом и Лейтоном.

— Чего ждать? — раздраженно спросил Сет. — Я жду не первый год. Чего мы должны ждать на этот раз, Док? Тифа? Полиомиелита? Плати деньги и выбирай.

— Я знаю, знаю, — сказал д-р Свейн. — И все-таки лучше подождать. Ты должен научить людей думать по-новому, иногда это очень долгий процесс. Если ты выстрелишь без подготовки, они поведут себя так же, как Лесли сегодня. Они скажут что хижины всегда были в Пейтон-Плейс и никогда не было никаких эпидемий или чего-нибудь подобного.

— Черт, Док, я не понимаю. Может, одна хорошая эпидемия решит эту проблему Может, для города было бы лучше, если бы жители вообще исчезли.

— Нет ничего дороже жизни, Сет, — грубо сказал Свейн. — Даже жизнь обитателей этих трущоб.

— Пожалуйста, — сказал Сет, к которому постепенно начало возвращаться чувство юмора. — Ты мог бы сказать, «лагерь» или «летние домики»

— Пригород! — поддержал д-р Свейн. — Видит Бог — именно так! Вопрос: «Где вы живете, мистер Владелец Хижины?» Ответ: «Я живу в пригороде и совершаю ежедневные поездки в Пейтон-Плейс».

Они расхохотались.

— Выпьешь еще перед уходом? — спросил Сет.

— Да, сэр Пригород, — сказал д-р Свейн. — Мы можем даже дать имена этим поместьям. Например, Сосковый Гребень или Солнечный Холм.

Все это совсем не смешно, рассуждал д-р Свейн, выйдя из дома Сета и совершая свою обычную вечернюю прогулку перед возвращением домой.

Пройдя по Каштановой улице, он двинулся дальше на юг и уже через полчаса миновал первую хижину. За единственным маленьким окном едва теплился свет, из оловянной трубы поднимались тонкие завитки дыма. Д-р Свейн остановился посреди грязной дороги и посмотрел на крохотный черный дом, где ютились Лукас Кросс, его жена Нелли и трое их детей. Доктор уже как-то бывал внутри этого дома и знал, что он представляет собой одну комнату, где семья ест, спит и живет.

Должно быть, зимой там чертовски холодно, подумал доктор и понял, что это единственно добрая мысль о доме семьи Кросс.

Он уже повернулся и собрался идти обратно в город, как вдруг тишину ночи разорвал пронзительный крик.

— Боже мой! — вслух сказал Свейн и побежал к хижине; на бегу он представлял все возможные варианты несчастного случая и корил себя за то, что не носит с собой постоянно медицинский саквояж. Подбежав к двери, он услышал голос Лукаса Кросса.

— Ах ты, сука, — орал пьяный Лукас, — Говори, куда спрятала!

Послышался грохот, будто кто-то упал, повалив при этом стул.

— Я же говорила тебе, говорила, — скулила Нелли. — Больше ничего нет. Ты все выпил.

— Ты еще врешь, чертова сука, — не унимался Лукас. — Я знаю, ты спрятала. Или ты скажешь где, или я сдеру с тебя твою вшивую шкуру.

Нелли снова закричала резко и громко. Почувствовав легкий приступ тошноты, доктор отвернулся от двери.

«Я могу предположить, — подумал д-р Свейн, — что неписаный закон не лезть не в свое дело — хороший закон. Но иногда я просто не могу в это поверить».

Он быстро пошел в сторону дороги, но не успел сделать и нескольких шагов, как наткнулся и чуть не перелетел через маленькую фигурку, на корточках сидящую на земле.

— Боже мой, — мягко сказал доктор, наклонился и взял девочку за руки. — Что ты делаешь на улице так поздно?

Девочка резко вырвала руки.

— А вы сами что здесь делаете, Док? — сердито спросила она. — За вами никто не посылал.

При скудном свете из окна хижины доктор с трудом различил черты ее лица.

— О, это Селена, — сказал Свейн. — Я видел тебя в городе с маленькой Маккензи, я прав?

— Да, — сказала Селена. — Эллисон моя лучшая подруга. Послушайте, Док, никогда не говорите Эллисон о сегодняшней ругани, ладно? Она не поймет.

— Хорошо, — сказал Свейн. — Никому не скажу ни слова. Ты самая старшая из детей, да?

— Нет. Мой брат Пол старше меня. Он самый старший.

— А где сейчас Пол? — спросил доктор. — Почему он не прекратит этот скандал?

— Он поехал в город к своей девчонке, — сказала Селена. — Да я и не понимаю, о чем вы говорите. Если Па напился и начал буянить, его никто не сможет остановить.

Она замолчала, тихонько свистнула, и из-за дерева выбежал маленький мальчишка.

— Когда Па начинает, я всегда ухожу на улицу, — сказала Селена. — И Джо тоже беру с собой, чтобы ему не влетело от Па.

Маленькому, худому Джо было не больше семи лет. Он спрятался за сестрой и робко поглядывал на доктора из своего убежища. Свейн страшно разозлился.

— Я остановлю его, — сказал он и снова пошел к хижине.

Селена тут же забежала вперед и уперлась руками ему в грудь.

— Вы хотите, чтобы вас убили? — зло спросила она. — За вами никто не посылал, Док. Лучше возвращайтесь на Каштановую улицу.

Из хижины все еще доносились завывания, но крики прекратились — Лукас утихомирился.

— Все уже кончилось, — сказала Селена. — Если вы сейчас туда войдете, Па начнет все сначала, так что лучше идите, Док.

Какое-то мгновение доктор колебался, потом дотронулся кончиками пальцев до края шляпы и сказал:

— Хорошо, Селена. Я пойду. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Док.

Свейн уже дошел до дороги, когда Селена догнала его и взяла за рукав.

— Док, — сказала она. — Мы с Джо все равно хотим сказать вам спасибо. Очень любезно с вашей стороны, что вы остановились.

Леди прощается с гостями после званого ужина, подумал доктор. Очень любезно с вашей стороны, что заглянули к нам.

— Все хорошо, Селена, — сказал он. — В любое время, когда захочешь, чтобы я пришел, только дай знать.

Доктор Свейн заметил, что, хотя Джо всегда был за спиной Селены, он так и не проронил ни слова.

Лукас всю свою жизнь, как и его отец и дед, жил в Пейтон-Плейс. Он не знал, откуда пришли его предки, но это его и не волновало, он попросту никогда над этим не задумывался. Он был бы ошарашен глупостью спрашивающего, если бы ему задали подобный вопрос, и наверняка ответил бы, пожав плечами:

— Мы всегда жили в этих местах.

Лукас работал лесорубом на общинных землях северной Новой Англии. Профессиональные лесопромышленники относились к лесу с уважением, они сознавали, что до них целые поколения людей вырубали его, не задумываясь о консервации или посадках молодняка. Новые лесопромышленники были терпеливы и щепетильны в своем деле. Такие, как Лукас, смотрели на них как на палочку-выручалочку. Когда твои дела совсем плохи и срочно нужны наличные, всегда пригодится навык работы лесорубом. Профессионалы с презрением относились к таким, как Лукас, и давали им второстепенную работу, например — погрузка бревен на грузовики и их разгрузка на лесопилке. В северной Новой Англии Лукаса называли лесорубом, но, если бы он жил в другой части Америки, его вполне могли бы называть бродягой, пьянчугой или отбросом общества. Он принадлежал к огромному братству людей, которые не имели конкретной работы, производили на свет вместе со своими женами-неряхами немыслимое количество детей и многочисленными семьями селились в полуразрушенных, ветхих хибарах.

В эру свободного образования лесорубы северной Новой Англии учились очень мало, либо не учились вообще, и часто их наниматель вынужден был платить наличными, так как его работники были не в состоянии подписать чек. Все, что знал лесоруб, он знал благодаря инстинктам, услышанным разговорам и, гораздо реже, благодаря наблюдениям. Большую же часть времени он посвящал дешевому вину и низкопробному виски. Жил он в шатких деревянных домах, обшитых просмоленной бумагой, без воды и канализации. Он пил, бил жену и измывался над детьми, но у него было одно достоинство, которое, как он считал, перевешивало все его недостатки, — он платил по своим счетам. Задолжать — это было единственным и главным грехом для таких, как Лукас Кросс. Именно тем фактом, что эти люди оплачивают свои счета, традиционно прикрывался житель маленького городка северной Новой Англии, когда сталкивался с проблемами, возникающими из-за обитателей хижин, живущих по соседству.

— Нечего из-за них волноваться, — мог бы сказать кому-нибудь, и особенно туристу из столицы, житель Новой Англии. — Они оплачивают счета, занимаются своими делами и платят налоги. От них нет никакого вреда.

Такое отношение было заметно также по добропорядочным рабочим и служащим, которые отвернулись от бедствующих семей лесорубов. Конечно, жаль, если несчастный ребенок умер от холода или недоедания, но совсем не обязательно из-за этого тревожить осиное гнездо. Правительство было удовлетворено состоянием вещей, так как обитатели хижин, которые как гнойные нарывы распространились по всему телу Новой Англии, никогда не требовали дополнительной помощи. Лукас Кросс отличался от большинства лесорубов тем, что у него была работа, которой он занимался, когда его задабривали виски или определенной суммой денег. Он был искусным плотником и столяром-краснодеревщиком.

— Ничего подобного в своей жизни не видел, — говорил Чарльз Пертридж вскоре после того, как ему удалось уговорить Лукаса сделать для миссис Пертридж кухонные шкафчики. — Лукас пришел не пьяный, а так, слегка выпивший. Его рулетка выглядит как часы за два доллара. Ну, какое-то время он сидел и разглядывал стены нашей кухни, потом, ругаясь себе под нос, он начал все измерять, а потом уж чертить и пилить. Прошло еще немного времени, и я увидел кухонные шкафы, лучше которых вы не найдете во всем Пейтон-Плейс. Вот посмотрите.

Шкафчики были сделаны из сучковатой сосны, они сияли, как атлас, и до миллиметра точно занимали место между окнами кухни миссис Пертридж.

За несколько лет Лукас Кросс сделал большую часть «отделочных» внутренних работ в домах по Каштановой улице, а все, что не сделал он, было сделано еще его отцом.

— Отличные столяры эти Кроссы, — говорили горожане и добавляли: — Когда трезвые.

— Моя жена хочет, чтобы Лукас, когда закончит свою работу в лесу, сделал буфет для нашей столовой.

— Сначала ей придется выбить из него хмель. Заработав деньги в лесу, он всегда уходит в такой запой, что чертям тошно, а потом уж снова ищет работу.

— Все из хижин одинаковые. Немного поработают, потом пьют, но гораздо дольше, опять работают и опять пьют.

— Нечего из-за них волноваться. От них нет никакого вреда. Они оплачивают свои счета.

— Хочу понять почему лесорубы пьют, — сказал как-то Сет Басвелл, пребывая в редком для него философском настроении. — Кто-то может предположить, что у них не хватает фантазии. Мне интересно, о чем они думают. Без сомнения, они надеются и мечтают, как и каждый из нас. И тем не менее получается, что их волнуют только виски, секс и пища.

— Прислушайся к себе, старина, — сказал д-р Свейн. — Когда ты так говоришь, становится понятно, что ты получил образование в старом, добром Дартмуте.

— Извини, — сказал Сет и снова заговорил с произношением, характерным для этих мест Возможно, пренебрежение «р» и проглатывание окончаний было достаточно лицемерным занятием со стороны Сета, но его отец, несмотря на свое произношение, заработал кучу денег и благодаря ему же собрал необходимое количество голосов на выборах.

— Может, они и действительно безвредные ребята, эти наши лесорубы, — сказал Сет. — Что-то вроде дрессированных животных.