– По той гадости, которой приходилось мазать волосы, я скучаю меньше всего, – признался Ричард. Дженевив вздохнула, а он быстро добавил: – Но если ты настаиваешь, могу еще разок стать для тебя шатеном. Прости, что я так долго не появлялся. Пришлось подергать за множество ниточек, нанести десятки официальных и частных визитов, чтобы вся эта история с Фэрбродером была замята без каких-либо последствий для тебя и твоей семьи.

– Благодарю, – буркнула Дженевив не слишком любезно.

Ей было наплевать на все детали, касавшиеся лорда Невилла. Лучше бы Ричард просто обнял ее и сказал, что по-прежнему любит, что не может жить без нее, поцеловал бы, как и раньше, напоминая, каково это – быть нужной и любимой.

Боже, о чем она думает! Сказочно богатый лондонец, шепчущий любовную чушь бедной серой мышке в домашнем платье из выцветшего голубого муслина? Какая нелепость!

Ричард подался к ней, и на какое-то мгновение девушка решила, что он вот-вот возьмет ее за руку, но он лишь негромко спросил:

– Где твой отец?

Она озадаченно посмотрела на него.

– Он в Оксфорде с самой смерти лорда Невилла.

Самоубийство покровителя подкосило Эзикиеля Барретта. Он категорически отказывался верить любым сообщениям о незаконной деятельности лорда Невилла и о покушении на Дженевив.

– Где Сириус? – Она внезапно вскочила. – Остался на конюшне? Я должна приласкать нашего спасителя.

– Погоди! Я хотел просить прощения за то, что неверно оценил в прошлый раз твое предложение. В тот момент я не понял, как велика была твоя жертва.

Так он действительно приехал извиниться?

– Это уже не имеет значения, – раздраженно заметила Дженевив.

Ричард выглядел слегка растерянным.

– Погоди, что ты такое говоришь? Это имеет значение. И я должен кое о чем рассказать тебе.

Плечи Дженевив окаменели. Она почувствовала приближение дурных новостей так отчетливо, что сжался желудок.

– Что такое?

Ричард вынул из кармана письмо и протянул ей.

– Прочти.

Дженевив неуверенно протянула руку и взяла конверт.

– Что это? Это ты написал?

Он нахмурился.

– Зачем бы я стал тебе писать, если стою перед тобой?

Дженевив вспомнила, как отчаянно искала малейшее упоминание о Ричарде в лондонских газетах. Любая заметка приносила только боль. Ей было страшно читать письмо, чья бы рука его ни написала.

– Да перестань, – почему-то взволнованно произнес Ричард. – Прочти уже.

Она неохотно открыла конверт, пробежала глазами письмо и задохнулась от удивления. Ноги ее подкосились, и она рухнула в кресло.

– Это же из Британского музея!

Ричард сверкнул белозубой улыбкой.

– Правильно.

Любопытство пробилось сквозь туман мучительного чувства собственного несовершенства, и девушка углубилась в чтение.

– Меня приглашают прочитать лекцию уже в декабре. – Дженевив подняла голову и в замешательстве уставилась на него. – Ничего не понимаю.

– Я показал им подвеску и рассказал о твоих исследованиях. К счастью, доктор Партридж согласился дать мне копию статьи, поэтому у меня было нечто большее, чем мой корявый рассказ. В общем, собрался целый ученый совет. Все факты были тщательно проверены. Британский музей приглашает тебя прочитать лекцию.

– Но…

– Я не позволю тебе отказаться от мечты.

– Но я же написала доктору Партриджу, чтобы он отменил публикацию.

– Да, но я сумел его убедить, что ты собрала еще не все факты и ждешь от меня нескольких писем из семейного архива для их подтверждения.

– Ты был у доктора Партриджа?

– Да. Неприятный старик, должен заметить.

С этим нельзя было не согласиться.

Дженевив, не моргая, смотрела на Ричарда.

– Только не сердись. Теперь ты получишь то, о чем мечтала.

«Кроме тебя».

Она смотрела на Ричарда в безмолвном восхищении и ужасе. В его глазах была нехарактерная для него неуверенность.

– Ты сердишься, да?

– Я пока не могу осознать, что произошло, – призналась Дженевив и вновь посмотрела на письмо. – Британский музей… Подумать только!

Ричард удовлетворенно улыбнулся.

– И ты не можешь отказаться! Если откажешься, ты выставишь меня круглым дураком.

– Мне кажется, что я сплю.

– Ты прославишься.

Знаменитая и одинокая. Сейчас, рядом с Ричардом, это казалось скорее наказанием, а не вознаграждением.

– Но ведь моя статья и лекция принесут твоей семье дополнительную дурную славу.

– Нам не привыкать. – Он пожал плечами и сделал паузу. – Не отказывай мне в удовольствии видеть твой триумф, Дженевив. Я провел несколько недель среди адвокатов и судей, это была не самая приятная компания. Если ты откажешься публиковать статью и выступить с лекцией, я обижусь как минимум до Рождества.

Дженевив смотрела ему в лицо – рыцарь в сверкающих доспехах. Ричард так переживал, что отнял у нее славу и мечту, что сделал все возможное, чтобы вернуть утраченное сторицей. Один раз она уже отказалась печатать статью, и это кончилось ужасной ссорой. Если даже после этого Ричард не сдался, у Дженевив просто не осталось выбора.

То, как упорно он заботился о ее интересах, было очень трогательно. Много лет Дженевив приходилось сталкиваться с высокомерными учеными мужами в университете Оксфорда, и она знала, как трудно донести до них свежую мысль. Должно быть, Ричарду пришлось немало потрудиться, чтобы добиться слушания в Британском музее.

Дженевив должна быть ему очень благодарна. Но действовал ли он как влюбленный человек или просто хотел вернуть долг женщине, в чью жизнь так грубо вмешался? Быть может, очистив свою совесть, Ричард исчезнет окончательно и бесповоротно?

– Я очень благодарна тебе. – Дженевив постаралась изобразить довольную улыбку. – Так мило, что ты приложил столько усилий, да еще и приехал лично мне об этом рассказать. Письмо можно было отправить и почтой…

– Ты полагаешь, я притащился в такую даль, чтобы просто вручить тебе письмо? – нахмурился Ричард.

Он усмехнулся как-то нервно и, внезапно опустившись перед ней на колени, схватил ее за запястье.

– Что, черт возьми, ты творишь? – Дженевив отпрянула так резко, что отодвинулась вместе с креслом.

Ричард не выпустил ее руку. Его хватка была стальной. Под его пальцами птичкой бился ее частый пульс.

– А теперь помолчи, – вдруг сказал он довольно резко. – Я несколько недель собирался с мужеством, и твои дурацкие вопросы меня не собьют с толку.

– Мои дурацкие вопросы? – почти взвизгнула она, вытаращив глаза.

Несколько секунд оба смотрели друг на друга. Ричард – почти с мольбой снизу, Дженевив – с ужасом и надеждой сверху.

– Ты прекрасна, – выдохнул Ричард взволнованно.

У нее сжалось сердце от предвкушения и невиданного страха, что она может ошибиться.

– Прекрати немедленно, – пролепетала девушка.

Хватка его руки стала почти болезненной.

– Не могу. Просто не могу.

– Не можешь – что?

– Жить без тебя не могу. Я люблю тебя, Дженевив. Ты окажешь мне честь стать моей женой?

Охнув, девушка выдернула руку и зажала себе рот. В самых заветных мечтах она представляла этот момент, а теперь, когда он нежданно случился, словно оглохла. Счастье и смертельный ужас вступили в ней в жестокую схватку поочередно, побеждая друг друга. Выйти замуж за Ричарда Хармзуорта? Стать женой человека, который подыскивал безупречную партию в великосветском обществе?

– Ты никогда не говорил о браке, – выдохнула Дженевив, хватая ртом воздух.

– Говорил. – Ричард слегка нахмурился. – Мы были в склепе. Я отчетливо помню: был разговор о браке.

– Но тогда мы просто шутили, – всхлипнула Дженевив, побледнев. – Мы просто дурачились, чтобы не думать о смерти!

– Я не шутил, когда говорил, что люблю тебя.

– Это было так давно…

Ричард пренебрежительно фыркнул.

– Я знаю, ты невысокого мнения обо мне, но забыть за несколько недель самую удивительную женщину на свете не смог бы даже такой… – Внезапно он осекся. – Или что-то изменилось в тебе? Ты поняла, что я больше тебе не нужен?

Дженевив не ответила. Признаться в своих чувствах было сейчас выше ее сил.

– Но ты искал невесту с идеальной родословной. Ты же должен думать о чести семьи.

– Я женюсь только на той, кого люблю.

Ответ был прекрасным, но Дженевив не убедил.

– Я никогда не стану своей в твоем мире.

Ричард поднялся с колен. Теперь он возвышался над ней, лицо его было суровым.

– С чего ты это взяла?

– Да посмотри же на себя! – с мукой воскликнула девушка и тоже вскочила. – Ты одет, как дворянин, а я скорее похожа на прислугу.

– Во всем виноват мой портной! Это он шьет мне такую щегольскую одежду!

Дженевив отвернулась к окну.

– Это не смешно.

Она услышала, как Ричард приблизился. По коже пронеслась волна мурашек. Как же хотелось почувствовать вновь его прикосновение, такое родное, такое горячее! Дженевив едва не плакала, досадуя на свою уязвимость.

– Прости, – прошептал Ричард. – Наверное, надо было одеться попроще, чтобы не смущать тебя. Просто я считал, что предложение надо делать в самом шикарном виде. И вообще, не могу поверить, что ты отказываешь мне лишь потому, что я дорого одет.

В таком изложении ее возражение действительно звучало нелепо.

– Я не отказываю тебе, – почти беззвучно сказала Дженевив.

Его рука скользнула ей на талию.

– Так есть надежда?

По ее щекам бежали слезы.

– Я точно знаю: выйти за тебя будет ужасной ошибкой. – Она обернулась, смаргивая слезы. – Ричард, я запуталась. Должно быть, я сошла с ума, раз отказываюсь от твоего предложения. Но мы такие разные. Я не привыкла быть деликатной, часто говорю, что думаю, и поступаю так, как считаю нужным. Ричард Хармзуорт заслуживает супругу получше.

Дженевив не ожидала увидеть в его глазах гнев.

– Но ты единственная женщина, которую я хочу назвать своей супругой. Ты так прекрасна, что затмишь любую. Через неделю весь Лондон будет покорен. А когда ты выступишь с лекцией в Британском музее, все будут удивляться: что же такая умная женщина нашла в глупом повесе вроде меня? Или тебя не устраивает мое незаконное происхождение?

– Что?! – Дженевив уставилась на него, изумленная. – Ты сошел с ума? Я же люблю тебя, какое мне дело до того, кем был твой отец?

– Вот видишь! Как ты не понимаешь, что мне плевать, что на тебе надето, – шелк, муслин или холщовый мешок? – Ричард слегка тряхнул ее. – Дженевив, ты единственная женщина, которую я люблю. И я женюсь на тебе, чего бы мне это ни стоило!

– Ты меня любишь? – эхом откликнулась Дженевив.

– Конечно, люблю. Вопрос лишь в том, взаимно ли это чувство.

– Разве я тебе не сказала, что люблю тебя? – Она положила руки Ричарду на плечи.

Судя по блеску его глаз, он хотел ее поцеловать.

– Сказала, когда болтала всякую чушь. Можно, я снова опущусь на колено?

– Не надо.

– Но ты ведь выйдешь за меня? Без тебя я не буду счастлив, понимаешь?

Дженевив медленно улыбнулась. Она смотрела на Ричарда и видела его таким, как тогда, в склепе, когда он впервые признался ей в любви, – робким, взволнованным, испуганно ждущим ответа. Настоящий Ричард Хармзуорт носил свою самоуверенность и прекрасную одежду как маску. За блестящим фасадом скрывался добрый, великодушный человек с огромным сердцем, способным на любовь и сострадание.

– Ради бога, любимая, перестань мучить меня и скажи «да»!

– Тогда поцелуй меня.

– Прямо сейчас? Еще до твоего ответа?

Дженевив кивнула и торопливо отерла влажные глаза. Она больше не казалась себе жалкой и некрасивой. Она была любима. Ее руки просил самый замечательный человек на свете.

– Да, сейчас.

– Но твоя тетя может войти в любой момент. – Ричард не шелохнулся.

– Пусть.

Должно быть, тетя Люси терпеливо ждала, пока ее племянница и их прекрасный гость уладят все вопросы. Все-таки она всегда была куда более чуткой, чем викарий.

– А если я не поцелую тебя, ты не скажешь мне «да»? – спросил Ричард, и Дженевив кивнула. – Ты невозможно упрямая женщина.

Он наклонился и прижался губами к ее губам. Жар и нега растеклись по ее телу. Глаза затуманились, а сердце сладко сжалось от нежности.

Когда Ричард чуть отстранился, Дженевив улыбнулась и погладила его по щеке.

– Я всем сердцем люблю тебя, Ричард Хармзуорт, и с гордостью стану твоей женой.

Эпилог

Лондон. Апрель 1828 года


– Я не должна быть здесь, – сказала Дженевив, трепеща от волнения.

Она изучала великолепную картину Уильяма Тернера над алебастровой каминной полкой.

Ее муж с нежностью смотрел на нее.

– Милая, без тебя меня бы тоже здесь не было.

Дженевив кивнула.

Ричард расхаживал взад и вперед по огромной гостиной, оформленной в стиле рококо. За последние полгода Дженевив должна была уже привыкнуть к богатым домам и роскоши, но все равно чувствовала себя порой неловко.