В сотый раз Синтия порадовалась, что у нее хватило здравого смысла спустить его с лестницы в июне, как раз накануне ее встречи с Клэем.

Девочки видели, как это произошло.

Эл явился часа в два ночи. Развалясь на ее постели и потягивая принесенный с собой коньяк, он стал рассказывать ей, как вчера переспал с рыженькой веснушчатой женой Гарольда Лемке, покуда Гарольд — самодовольный, пухлый любитель гольфа из Нью-Джерси, у которого был в Велфорде загородный дом, — жаловался на свои незадачи в клубном баре.

Синтия велела Элу заткнуться, но он непременно хотел вспомнить каждую мелочь. Он ужасно гордился: это было его первое любовное приключение с курортницей.

Он подъехал прямо к дому средь бела дня (кстати, дом роскошный, в колониальном стиле) и застал миссис Лемке врасплох. Он тискал ее прямо в гостиной, полулежа на диване, — между прочим, грудь у нее вовсе не веснушчатая, а белая-пребелая, — и все это в каких-то считанных метрах от корта, где ее дети играли в теннис.

Синтия осатанела. Не говоря ни слова, она вытащила старый револьвер Джона Роджака, принадлежавший еще его родителям, которые держали в Бостоне бакалейную лавку, и пригрозила пристрелить Эла на месте, если он тут же не уберется. Эл выскочил на лестницу. От шума проснулись девочки, вышли из спальни — и их взорам представился голый зад Эла и его болтающийся член. Когда Эл, смутившись двух юных свидетельниц, повернулся спиной, Синтия бросила револьвер, который все равно не был заряжен, и столкнула Эла вниз.

Он покатился по лестнице, уронив рюмку с коньяком и хватаясь за перила, но удержаться не смог и шмякнулся в самом низу, как тряпичная кукла.

Бет засмеялась, а Сара как-то странно всхлипнула. Синтия сбежала по лестнице, подбирая по пути осколки.

Он не шевелился. Даже не стонал.

— Нельзя его здесь оставлять, — закричала Синтия. — Господи, надо убрать его отсюда!

Бет замерла в нерешительности, но потом стала действовать энергично и быстро. Она помчалась в спальню матери и вернулась с его одеждой. Втроем они натянули на него брюки и кое-как просунули негнущиеся руки в рукава рубашки. Он был почти без сознания.

Затем, волоча и подталкивая, они вытащили его на улицу, погрузили в машину и кинули туда же его ботинки и носки. Вернувшись в дом, Синтия закрыла все окна и двери и легла спать, чувствуя неимоверное облегчение. Наутро ни его самого, ни машины у дома не было.

После той ночи Синтия ни разу его не видела. Они не сталкивались даже случайно — значит, он намеренно избегал ее: ведь магазин Синтии был на Главной улице. Но сейчас Эл радостно улыбался и явно хотел поговорить. Он подозвал официантку и заказал пива.

— Я слышал, ты выходишь замуж. Потрясающе! Поздравляю! Хотя, кажется, до свадьбы поздравлять не полагается.

— Все равно спасибо.

— Мне в клубе сказали. Синтия Роджак, урожденная Мур, выходит замуж. Даже не верится. И за кого? За Клэя Эдвардса! Я его знал, когда у него здесь был дом. Я тебе не говорил? Я и жену его знал. Очень хорошо знал.

— Как удачно. За знакомого человека и выходить спокойней.

Эл ухмыльнулся. Он явно готовился сказать что-то еще, но Синтии это совсем не улыбалось. Ничего, кроме гадостей, от него все равно не услышишь. Она попыталась его отвлечь.

— Говорят, ты вернулся к прежней профессии. Как идут дела?

Эл уже много лет подряд вместе с каким-нибудь своим партнером по гольфу открывал маленькую брокерскую контору, когда конъюктура была благоприятная, и снова закрывал ее, когда наступал спад. В промежутках он жил на проценты от небольшого капитала, оставшегося от матери.

— На этот раз полный порядок.

— Прекрасно.

— Угу, — отозвался Эл и посмотрел на нее долгим печальным взглядом — обычно за такой увертюрой следовало мрачное предсказание: например, что ее дочки вырастут шлюхами, если она недоглядит, или сомнительный комплимент: руки у нее что-то уж слишком… того… располнели. — Знаешь, Синтия, я ведь тебе никогда худого не желал. До женитьбы у нас не дошло, но я тебя по-своему люблю.

— Приятно слышать. Очень трогательно.

— Я собирался тебе звонить. Хотел тебе кое-что рассказать.

— Что я чертовски хороша в постели? Это?

— Ну, это уж слишком интимная информация. — Эл усмехнулся и посмотрел на свою ширинку, а потом на официантку, которая отошла к другому концу стойки. — Нет, насчет Клэя. Мы с его женой довольно много общались. Я пару раз катал ее на яхте, и она…

— Прекрати. Я не желаю ничего знать про тебя и его бывшую жену.

— Да нет, я вовсе не про нас. Я про него. Это кошмарный тип. Он ее чуть не доконал.

— Вот как?

— Он врет на каждом шагу. Уезжает в отпуск один и путается со всеми шлюхами подряд. Говорить дальше?

— Тебе, конечно, не приходило в голову, что врет-то как раз она? — Синтия сказала это бодрым тоном, но в душе поверила Элу. Ей с самого начала казалось, что Клэй слишком, неправдоподобно хорош. И она была внутренне готова к чему-то такому.

— Его жена отличная баба. Тебе бы понравилась.

— Из них двоих я предпочитаю его.

— Послушай, Синди, я не собираюсь расстраивать твой брак. Я считаю, что ты поступаешь вполне разумно. Просто хочу тебя по-дружески предостеречь. Этот человек — подлец. — Эл подвинулся поближе, все родинки на его лице пришли в движение. — Пообедаешь здесь? Хорошо бы посидеть, поболтать.

— Я еду домой. — Кровь отхлынула у нее от головы, когда она встала с кресла. — Заплати за мой кофе, ладно?

Поставить одну ногу, потом другую. Думать только об этом. До двери всего пятнадцать ярдов. Надо шагать, шагать, не оборачиваясь.

— В чем дело? Эй, Синди! — позвал Эл. Он, как всегда, реагировал медленно и двинулся вслед за Синтией, когда она была уже у дверей. Синтия вышла и побежала к машине.

Кто там был, в этой закусочной? Кто будет трепать направо и налево, что Синтия Мур и Элкот Джадсон держатся так, как будто они все еще любовники? Кто успел услышать, что Клэй чуть не доконал Мэрион? Кто видел его в компании шлюх?

Еще одна неделя, и ей будет все равно. Всего неделя — и она будет замужем, и уедет из Велфорда, и получит полную свободу, и сможет выйти на любой перекресток и выть в голос.

Глава четвертая

Пока Синтия ехала домой, она немного успокоилась. За эту неделю перед свадьбой она великолепно научилась владеть собой. Какая бы проблема перед ней ни вставала, она ухитрялась свести ее к чему-то простому, приемлемому, не нарушающему ее планов, и все опять становилось прекрасно. Весь фокус в том, чтобы найти другой угол зрения.

Мэрион, конечно, действовала из самых подлых, эгоистических побуждений и оговорила своего бывшего мужа вероятнее всего для того, чтобы соблазнить Эла.

Не исключено, что и Эл, этот неудачник и интриган, мог соврать Синтии, бывшей своей любовнице, которая так неожиданно, исключительно благодаря собственному обаянию, обручилась с человеком в десять раз умнее, привлекательнее и богаче самого Эла.

Впрочем, может быть, Клэй не без греха и вел себя с Мэрион низко. Но какое это имеет значение? Важно одно настоящее. Ведь именно так учат дзен-буддисты, йога и разные пособия по аутотренингу. Разве неправда, что существует только настоящее, а прошлое и будущее — злейшие враги разума?

Синтия нажала ручку входной двери и заставила себя полюбоваться начищенным до блеска дверным молоточком, желтыми листьями, усыпавшими землю, и ярким цветом еще оставшихся на клумбах бархатцев. Настоящее. Она не поддастся всяким ничтожествам, Элам и Мэрион, даже если они вступят в сговор против нее. Она выше этого, светловолосая Афродита из Велфорда, она выходит замуж за повелителя панд…

Я совершенно спокойна, сказала Синтия вслух и открыла дверь. В прихожей, держась за перила, стояла Бет и делала арабески. Любовь Синтии к дочери — жертвенная, всепоглощающая — мгновенно вытеснила у нее из головы наветы Эла. Стоило ей взглянуть на Бет, как в силу вступала иная шкала ценностей, иной набор жизненных правил: в конечном счете смысл жизни Синтии был в ее детях.

Ее охватила гордость при виде сосредоточенного лица Бет и ее маленькой ладной фигурки, обтянутой трико, при виде того, как невидимые мускулы, подчиняясь силе духа, приводят в движение ее руки и ноги.

Юные девушки и балет. Есть ли на свете что-нибудь более трогательное, божественно прекрасное? Старый развратник Дега это отлично понимал. Мать Синтии тоже была ценительницей красоты: четверть ее страховки уходила на оплату внучкиных занятий.

— Привет, мам! Посмотри! — Оторвавшись от перил, Бет высоко подняла левую ногу и согнула правую руку над головой изящным полукругом.

— Прекрасно! И ты твердо стоишь, не качаешься.

Удивительно четким движением Бет согнула ногу и присела в глубоком плие.

— Ты делаешь огромные успехи. Да ты и сама это знаешь! — Синтия обняла дочь и погладила ее влажные волосы. — Я тебя люблю.

Бет получала высшие оценки по математике и английскому. А еще она прекрасно плавала, играла в волейбол и возвращалась из школы в окружении толпы поклонников. Хорошая ученица, спортсменка, да еще и красавица. Так одарена и внутренне, и внешне, что прямо светится вся. Синтии с Джоном и не снилось, что они могут произвести на свет такого талантливого ребенка. Может быть, счастливый жребий (именно так Синтия объясняла генетическое совершенство Бет) выпал им только раз — в ту самую ночь, когда единственная удачно спустившаяся яйцеклетка встретилась с единственно необходимым сперматозоидом.

— Ты где была? Мы с Сарой хотим тебя кое о чем спросить.

— Я была у Мэри Тинек. Она испортила мне платье. — Синтия бросила пакет на самый верх вешалки. Откровения Эла да еще то, что она наорала на Мэри, помогли ей выкинуть из головы этот досадный эпизод. Подумаешь, кусок тряпки!

— Бабушка же тебя предупреждала, что Мэри уже старая, плохо соображает и не сумеет справиться с таким фасоном.

— Я знаю. Ладно, куплю что-нибудь у Ломана, у них всегда есть индивидуальные модели, которые они не выставляют. О чем вы с Сарой хотели спросить?

Сара — тоненькая, похожая на горную козочку, совершенно другая, чем подтянутая тренированная Бет, — появилась в дверях кухни. У нее было лицо богини с картины Боттичелли, даже такая же крохотная ямочка на подбородке, сейчас измазанная шоколадом.

— Я сделала суфле.

— Оно и видно.

Со смертельно оскорбленным видом Сара вытерла ладошкой рот и подбородок.

— Очень вкусное.

— Я не буду есть суфле, мне надо похудеть на пятнадцать фунтов, — заявила Бет.

— Только этого мне не хватало! Чтобы у меня дети отказывались есть! — Синтия сняла пальто и засмеялась, радуясь простоте и налаженности их жизни, которую пронизывали и скрепляли заботы о здоровье, питании, об одежде и обуви для девочек.

— Отбивные из морозилки вынули?

Не отвечая, Бет снова принялась за свое плие. Сара зевнула и отвернулась. Благодать в доме Синтии никогда не длилась более минуты.

— Действительно, смешно было на вас рассчитывать и оставлять на холодильнике записку. У кого же хватит сил ее прочесть? Она ведь по-английски написана, да еще печатными буквами.

Сарказм не действует. Дети все равно его не понимают.

Синтия прошла через прихожую в кухню, где тошнотворно пахло шоколадом после Сариной стряпни.

— Бет, пойди оденься. Сара, накрывай на стол. Разогреем на ужин сосиски с бобами, черный хлеб у нас кончился.

Синтия понимала, что ей нечем бороться с такими обидными для нее мелочами, как незамеченная записка (скорее всего ее заметили, но не обратили внимания). Чего можно добиться с помощью сарказма, укоров и надоедливых замечаний? Если бы девочки бросили школу, забеременели или открыто взбунтовались, Синтия, может быть, сумела бы показать, кто в доме главный. Но пока она довольствовалась ролью не слишком придирчивого комментатора.

Девочки поплелись за матерью на кухню. Там, где Сара пыталась вытереть брызги шоколада, на плите остались коричневые полосы. У Сары всегда был рассеянный, отсутствующий вид, и Синтию огорчала ее полная неспособность сосредоточиться. Неужели то, что Сара была первым ребенком, что именно она первой обнаружила мертвецки пьяного отца на полу в столовой, первой увидела Синтию в ярости, как-то повлияло на ее мозговые функции? Догадывается ли Сара, какой у матери комплекс вины перед ней? Вряд ли. В свои семнадцать Сара вся была в мечтаниях и фантазиях, она не представляла себе, что существует такое мрачное понятие, как чувство вины.

Бет вытащила из-под стола табуретку и уселась на нее верхом.

— Послушай, мам, мы хотим знать, и папа тоже: ты хочешь, чтобы мы поменяли фамилию, когда ты выйдешь за Клэя?