Барбара Линн-Дэвис - Тайная жена Казановы

— Попрощаться? — ахнула я в оцепенении. В некотором смысле он уже давно сказал мне «прощай». Только я предпочла этого не слышать и продолжала все плыть против течения.

— У вас с Мариной из-за меня одни беды, — объяснил он. — Пришло время мне забыть вас обеих.

— Но здесь нет твоей вины, — заверила я, ощущая слабость из-за того, что он берет на себя ответственность за то, как я поступила с Мариной. И тем не менее я не собиралась ни в чем ему признаваться. Пусть до конца жизни продолжает верить, что я ангел. Пусть никогда не узнает, что я совершила.

— Я никогда не хотел причинить тебе вред, — сказал он, недоверчиво качая головой. — Ты должна это знать. И все же… я тебя обидел. Я слышал, что Марина поправляется?

Я кивнула. На глаза начали наворачиваться слезы.

— Джакомо, неужели ты оставишь нас обеих на этом несчастном острове?

— Я должен, ангел мой. Прошу тебя, не плачь, — умолял он. — Мысль о том, что я сделал тебя несчастной, для меня невыносима.

— Да! Ты сделал меня несчастной! — призналась я. И расплакалась, не в силах удержаться и скрыть свои истинные чувства. — Я любила тебя, мы поклялись друг другу, а для тебя все это оказалось пустым звуком.

— Человек никогда не должен клясться в вечной преданности, даже красивейшим из женщин, — сказал он, наматывая на палец выбившуюся прядь моих волос. Он обезоруживающе посмотрел мне в глаза. — Мне кажется, мы оба это поняли… ведь так?

— Нет, не так! — выкрикнула я и покачала головой. — Нет, не каждый человек не должен клясться. А именно ты! Тебе не стоило давать клятв в вечной верности.

Он вздохнул:

— Наверное, ты права. Дело во мне. Единственное, что я знаю точно: если бы я мог изменить себя ради другого человека — это была бы ты. Я так тебя любил. Но… помнишь, что я однажды тебе сказал? Человек не волен изменить свою природу.

— А ты действительно хотел измениться? — поинтересовалась я, вглядываясь в его глаза. — Или это всего лишь уловка?

— Уловка? Как ты можешь меня в таком обвинять? Я больше всего хотел стать для тебя достойным супругом. — Он разозлился. — Меня с презрением отверг твой отец. Заставил почувствовать себя недостойным. Ничтожеством.

Сердце мое, которое он разбивал уже сотню раз, сейчас защемило за него. Я обхватила руками когда-то любимое лицо.

— А если бы отец не отослал меня в монастырь? — спросила я, пытаясь понять. — Если бы ты никогда не встретил Марину?

— Если, если, если — одни «если», Катерина, — воскликнул он, отворачиваясь. — Думать обо всех этих проклятых «если» — только усугублять наши беды.

Я молчала. Он не хотел ворошить прошлое, как и не хотел шагать со мною в будущее. Остались только эти скоротечные мгновения. По щекам моим покатились слезы — горячие, жалящие.

— Не плачь, ангел мой, — молил он с грустной улыбкой. — Я пришел сюда не для того, чтобы тебя расстраивать. Пришел, чтобы передать тебе вот это.

Он достал из кармана брюк маленькую толстую книжечку.

— Это экземпляр книги Данте «Ад». Помнишь те стихи, которые я переписал для тебя в ту ночь, когда ты покидала Венецию?

— Конечно, помню, — ответила я, вытирая слезы.

— Здесь все произведение целиком. Я хочу, чтобы это было у тебя. — Он протянул мне книгу. Кожаная обложка была потертая и мягкая, пергаментные страницы были тонкие, как луковая шелуха. — Данте учит нас, что жизнь — это путешествие: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины»[73]. Свою жизнь, Катерина, я промотал. И по пути потерял и тебя. Но я тебя никогда не забуду.

Я прижала драгоценный подарок к груди.

— И я тебя, — эхом отозвалась я.

Холодное оранжевое солнце садилось в море, а черные ветки над нами дрожали на фоне чернеющего неба.

— Прощай, мой ангел, — произнес он, в последний раз склонившись и целуя мне руку. — Моя единственная супруга.

Венеция, 1774 год

— И вы больше с ним не встречались? — допытывалась Леда. Она протянула руку, чтобы взять за руку Катерину.

От ее прикосновения Катерина ощутила участие и тепло и печально ей улыбнулась.

— Больше не встречались. Через год Джакомо арестовала государственная инквизиция за хранение запретных книг по магии, за то, что околдовывал знатных вельмож, чтобы брать у них деньги. Как он поступил с синьором Брагадини. Джакомо заперли под свинцовой крышей.

— Посадили в тюрьму! — воскликнула Леда. — И на сколько?

— Инквизиторы никогда не говорят, как долго продлится заточение. И суда не было. В конечном итоге это не имело значения — он сбежал. Он стал одним из тех немногих смельчаков, которым удалось вырваться из этой тюрьмы.

— Сбежал? Да как же это?

— Мне известно только то, что рассказал Пьетрантонио. А сам он собрал сплетни по городу. Джакомо киркой прорыл лаз в камере, выбрался на крышу и по веревке, сделанной из связанных простыней и салфеток, спустился. — Катерина засмеялась. Его изворотливость продолжала ее восхищать. — На гондоле он отправился на материк, а куда делся потом — загадка.

— А он может вернуться? — поинтересовалась Леда со свойственной юности надеждой. — Возможно, однажды инквизиторы его простят?

— Быть может, милая, — ответила Катерина. — Однажды… быть может.

Леда откинулась назад, выглядела она очень усталой. Она прикрыла глаза, и вскоре Катерина услышала ее тихое дыхание.

Катерина и сама вздохнула с огромным облегчением. Она перекрестилась и поблагодарила Господа за то, что вернул ее любимую девочку.

— Вы так мне и не рассказали, — шутливо попеняла Леда Катерине несколько дней спустя, — вышла ли Джульетта замуж за Стефано Каваллини.

Они сидели вдвоем в своих любимых креслах у окон, выходящих на сверкающую водную гладь, и разворачивали одежду и белье, которые вместе купили на Бурано. Время, когда в них будет нуждаться малыш, неумолимо приближалось.

— Вышла. — Катерина замолчала и улыбнулась. Она до сих пор не могла поверить, что это произошло. Джульетта, получившая такое прекрасное воспитание… в конечном итоге не оправдала возложенных на нее ожиданий.

— Неужели она осталась без гроша? — не поверила Леда. — Не похоже.

— Первые годы они считали гроши… это правда, — объяснила Катерина. — Отец Джульетты отказал ей в приданом. И неудивительно. Но как только родилась Мария-Маддалена, он растаял. Джульетта — единственный ребенок в семье, смысл всей его жизни. Думаю, он решил, что не стоит злиться, если он все равно сильно ее любит.

— А Стефано живет за счет ее богатой семьи? — поинтересовалась Леда, пытаясь разобраться в ситуации. Для нее, рожденной в знатной семье, подобная история была чем-то немыслимым.

— В конце концов Стефано и сам стал процветать, — поправила ее Катерина, испытывая за него гордость.

— Конюх? Правда?

— Правда-правда! — заверила Катерина. Ей нравилось наблюдать за изумлением Леды. — Со временем он прослыл талантливым ветеринаром. Он лечит даже арабских скакунов, которыми владеет королевская семья в Неаполе. По своей работе он часто путешествует, оставляя Джульетту дома с детьми. От этого ей грустно… но в общем и целом, мне кажется, — она счастлива. А тебе как показалось?

— Да-да, — согласилась Леда. Сама история словно сделала ее счастливой. Она с нежностью смотрела в окно.

Катерина встревожилась, заметив, что девушка погрузилась в свои мысли. Пусть лучше сосредоточится на реальной жизни.

— Леда, — спросила она, — а ты уже думала, как назовешь малыша?

— Да. — Леда повернулась, чтобы ответить. Глаза ее наполнились ликованьем. — Клеопатра.

Катерина засмеялась:

— Ты хочешь назвать ребенка Клеопатрой?

— Только если родится девочка! — продолжала поддразнивать ее Леда. — А если будет мальчик — назову Помпеем.

— О боги! — Катерина покачала головой. — Бедный малыш.

— А если серьезно… — Леда прекратила веселье, — я как раз думаю над этим. Я хочу назвать ребенка именем, которое напоминало бы мне о вас. О том, как сильно вы мне помогли, когда я осталась без матери.

Катерина не знала, что сказать, и зарделась от удовольствия.

— Если родится мальчик, я назову его Карус, — продолжала Леда, — а если девочка…

Леда запнулась, не закончив предложения. Катерина удивленно смотрела на нее, а потом поняла, что из открытых окон до них донеслись слова песни.

О глаза возлюбленной моей,

Не видал прекрасней я очей,

И лучится в них небесный свет,

Чище и нежнее в мире нет…[74]

Леда побледнела и застыла. Потом сжала кулон. Coraggio.

— Что это? Леда? Ты знаешь эту песню?

Голос был мужским, в нем звучали страсть и тоска. Казалось, он о чем-то умолял.

Нравится тебе меня терзать,

Видеть, как страдаю я опять,

О глаза, которые люблю…[75]

Леда с трудом поднялась с кресла, встала у окна, выглянула на улицу. Катерина подошла и остановилась рядом, обнимая ее за плечи.

Прямо у них под окном молодой человек лет двадцати пяти играл на маленьком клавесине. Инструмент поставили на деревянный столик, и Катерина видела, что его части скреплены шарнирами, чтобы клавесин можно было сложить и унести. Мужчина был хорошо одет: в шелковом костюме цвета бургунди, но сорочка и шейный платок были неглажеными. На лицо, когда он играл, падали пряди темных волос.

…Об одном лишь взгляде я молю,

Чтобы страсть во мне взыграла вновь,

Чтоб вернулась прежняя любовь[76].

— Филиппо! — выкрикнула Леда, когда песня закончилась. Слезы брызнули у девушки из глаз и теперь струились по щекам. Катерина крепко ее обняла.

— Леда! — Филиппо поднял голову. В глазах его светилось счастье. — Я нашел тебя!

— Но как? — удивилась Леда. — Откуда ты узнал, что я живу здесь?

— Позволь мне подняться и все рассказать, — засмеялся в ответ Филиппо. — Скажу тебе… я объездил не один монастырь с тех пор, как прибыл в Венецию неделю назад!

Катерина отпустила плечи Леды. Эта счастливая сцена сбила ее с ног. Слова Филиппо звучали так искренне, голос его даже пару раз срывался, когда он пел.

— Ты хочешь пригласить его к нам? — подбодрила она Леду.

Но Леда стояла, как истукан. Что-то удерживало ее.

— Я… я не могу, — ответила она, отходя от окна. — Как я могу поверить ему снова? Он взял деньги отца и сбежал. Бросил меня. Почему он сейчас вернулся? За деньгами?

Катерина поникла. Поняла, что не знает, какой совет дать Леде. К ней никто не возвращался… после того, как разбил ей сердце.

— Может быть, вы выйдете и поговорите с ним за меня? — попросила Леда, напугав ее. Леда опустилась назад в кресло и стала лихорадочно заламывать руки. — Спросите у него, как он меня здесь нашел… и что хочет от меня? — Она вновь начала плакать.

Катерина распахнула глаза, но решила держаться с материнской уверенностью.

— Конечно же, — ответила она. Разгладила платье и пошла за фишу, чтобы надеть под корсет, а потом спуститься вниз.

Перед выходом она ободряюще обняла Леду. Девушка опять побледнела. Это напомнило Катерине о стихотворении, которое подарил ей Джакомо, о Франческе и Паоло… «и мы бледнели с тайным содроганьем; но дальше повесть победила нас». Но казалось, что Леда решительно настроена не уступать любви. Катерина заметила, как она закрывает ставни окна, чтобы не видеть Филиппо.

Катерина подошла к Филиппо, когда он зачехлял свой клавесин. Она раньше никогда не видела такого инструмента: три его секции складывались вдоль и получался ящик с ручкой. Вокруг уже стала собираться небольшая толпа, чтобы послушать песню, но сейчас все разошлись. Филиппо присел, складывая ящик.

— Филиппо! — легонько коснулась Катерина его предплечья, чтобы привлечь его внимание.

— Да! — вздрогнул он от неожиданности. Облегченно улыбнулся, узнал ее — видел в окне.

— Меня зовут Катерина Капретте, я забочусь о Леде с тех пор, как она вынуждена покинуть монастырь.

— Grazie, Signora, — отвесил он поклон. Он густо покраснел от смущения при мысли, что Катерине все прекрасно о нем известно.