Andy Weiss - Третьи дворы

Андре же уверенно держал выбранную им линию поведения, не сдавался, не уступал ни йоты – если не брать во внимание их поцелуй на кухне у Муры, конечно.

Андре не давал Ивану ни малейшего шанса. Он осаживал его еще на подходах к своей крепости. Бог знает, почему он решил вести себя именно так… По крайней мере, целовался он с Иваном с удовольствием. Но то ли так неудачно сложилось все у них с самого начала, то ли Ивану надо было бы вести себя как-то иначе…

Андре – прекрасная девушка Андреа в мини-юбке – легко чмокнула Ивана в щечку перед дверью своего номера и упорхнула, не дав мужчине возможности даже среагировать. Иван, постоянно озираясь и ощущая себя очень глупо, постоял пару минут перед дверью, пытаясь уловить изнутри какие-то звуки – но тишина внутри не нарушалась ни единым шорохом. То ли парень умел летать по воздуху, то ли он упал и уснул прямо перед дверью… но пришлось подчиниться. Дверь перед ним была закрыта, внизу ждало такси, готовое отвезти его обратно, в унылый будний вечер третьего двора, и флегматичный шофер спокойно ждал в машине, покуривая в окошко.

Иван сказал ему свой адрес, вытащил телефон и заново пересмотрел последние кадры: окно в особняке Муры и Вадика, Андреа нежно его обнимает… нет, они все же потрясающе смотрятся вдвоем! Готовая реклама… чего-нибудь романтического.

А вот они целуются. Да, Андре вовсе не выглядит недовольным или сопротивляющимся – наоборот, его тонкие пальцы красиво лежат на Ивановом затылке. И что теперь со всем этим делать? Не спрося разрешения, добавить фотографию в свой инстаграм? Нельзя. Это, скажем так, личный архив. И выставить его напоказ – стать одним из тех, кто пользовался Андре для собственной славы. Как там парень сказал – «Писали книгу «Одна ночь со звездой»? Вот это как раз будет он, один из них, кто захотел путем грязного белья заполучить и себе кусочек известности…

А Андре, закрыв перед носом у Ивана дверь в номер, прислонился к ней и замер. Шагов от его двери к лифту не было, а значит, мужчина так же стоит перед захлопнувшейся дверью, как и Андре – внутри номера. Так они стояли с двух сторон двери, не двигаясь и прислушиваясь: кто уйдет первый?  Андре совсем уже было решил уступить и открыть дверь – но услышал медленные, нехотя удаляющиеся шаги.

– Не пойму, выиграл я или проиграл? – сам себе сказал парень и тоже отошел от двери.

Странный он, этот русский, – думал Андре, медленно снимая сапоги, – выглядит настоящим мачо, этаким победителем, а на самом деле… все время чего-то смущается, боится, все время в какой-то внутренней борьбе. Что за раздрай? Зачем? И такая странная реакция на мое предложение поехать в Нью-Йорк… как будто не поверил. А потом испугался. Чего он боится? Того, что у него ничего не получится? Но какой смысл бояться, еще не попробовав свои силы? Заранее подписываться на провал? Глупо. Или, может, это я рассуждаю глупо? Он совсем другой, этот русский. Он мыслит по-другому. У него какие-то сомнения постоянные, он боится даже того, что ему хочется до меня дотронуться… Может быть, он влюбился? Ха, смешно. Ему двадцать пять лет, у него солидный опыт по части завоевания слабого пола, у него были совершенно циничные глаза, когда он говорил со своей бывшей пассией… Человек с такими циничными глазами не может так быстро влюбиться. Но как горели у него глаза, когда он меня поцеловал! Ох, черт, не думать про это, не думать… Надо держаться до конца. До какого конца? До финального. В финале ничего не будет, ничего. Будет только совместная работа и чашка кофе в баре напротив моего агентства раз в месяц. Надо настроиться на работу. Работа, работа, работа… что там у нас будет через два дня? Джерматти. Джерматти, Нью-Йорк…

Андре сложил вещи, постоял под теплым душем и нырнул под одеяло, привычно потирая вывихнутое недавно колено. Он поехал в Россию еще и потому, что хотел окончательно восстановиться – на недавней неделе моды в Пекине он неудачно подвернул ногу в жутко неудобных туфлях, и свалился с высоты собственных ста девяноста сантиметров плюс шестнадцатисантиметровый каблук. Два метра высоты, хаха. Хорошо еще, что это низвержение бога произошло на репетиции! Зная самого себя и свое неумение спокойно сидеть дома, Андре сознательно взял тайм-аут и напросился в провожатые к старине Дугласу.

За две недели в съемочном павильоне, когда Андре сидел рядом с режиссером и не предпринимал попыток активно двигаться (и уж, конечно, не носил обувь на каблуках), колено почти прошло, но стоило сегодня его напрячь длительной ходьбой – и пожалуйста, снова заныло. Не сильно, нет – но ощутимо, мешая уснуть. Слегка подергивало даже.

Андре, вздохнув, взял из вазы яблоко и потянулся к телефону. Листая свои собственные фотографии, сделанные Иваном, он снова и снова повторял себе: нет, я не ошибся в нем. Он умеет видеть и ракурсы, и свет, умеет все это преподать… да я скорее съем свою кепку, чем предположу, что он ничего не добьется в этой профессии!

Но, черт возьми, он так жутко не уверен в себе, надо как-то подбодрить его. Убедить в его собственных силах. Может быть, попросить его завтра взять с собой фотоаппарат? Живи он в Нью-Йорке, он легко вошел бы в десятку самых востребованных моделей – или фотографов. А он играет в каком-то второразрядном театре героев-любовников, массовку, роли без слов…

Андре сходил пару раз на спектакли театра, в котором играют Иван и еще пара занятых у Дугласа актеров. Иван выступал один раз в роли свидетеля в пьесе об убийстве, второй раз – в роли воина. Свидетель говорил пару фраз, а вот воин просто красиво ходил по сцене. Роль, которая не требовала от него использования его актерских данных и на 10% – обнаженный торс, галифе, сапоги, взгляд исподлобья. Полчаса на сцене в общей сложности. Ничего не скажешь, востребованный актер. Ради чего он сидит здесь? Почему не пытается попасть в другие театры, в кино, в модельный бизнес? А впрочем, он уже объяснял сегодня…

Андре устроился поудобнее, догрызая яблоко, и написал Ивану сообщение.

Сообщение пиликнуло, когда Иван докуривал третью сигарету подряд, бездумно глядя в телевизор. На экране по подиуму вышагивали тощие несимпатичные девицы в экстравагантных кусках материи, а Иван смотрел на все это пестрое мельтешение и ни на чем не мог сконцентрироваться.

Он привык засыпать под работающий телевизор – неяркое мерцание почему-то успокаивало, наводило сон.

Он никогда не смотрел фильмы. Особенно, современные. Может быть, оттого, что сам он работал в театре, в каждом «киношном» слове слышалась ему фальшь, движения выглядели деревянными и неестественными. Он прекрасно понимал своих коллег, театральных актеров, которые недолюбливали собратьев-актеров по цеху киношному. Те попадали на экраны окольными путями, минуя жесткую школу жизни в театре – и зачастую слова «вжиться в образ» или «простроить характер персонажа» для них были пустым звуком. Они умели только красиво встать, красиво сесть, произнести фразу для одного дубля, запомнить еще одну – и не затрудняли себя мыслями про цельность героя. Зачем? Ведь в конкретном дубле конкретного съемочного дня герой просто красиво дрался, напрягая мускулы. Или красиво бежал по эстакаде под дождем.

Взять и отыграть полный спектакль – с полной историей героя, со всеми его фразами, выстроить его характер, увидеть мельчайшие тонкости и детали образа – все это в кино было не нужно. Это могло работать только в театре, где актерам дают только один дубль за вечер. Один на всех. И на сцене прожить жизнь своего героя можно только один раз. Без возможности «сыграть заново», если что-то не вышло.

Иван был убежденным театральным актером. Да, в его репертуаре не было каких-то ярких, запоминающихся ролей и работ – так, пустяки, лица второго плана. Но он имел счастье работать на одной сцене с настоящими мастерами своего дела. И он видел, как они работают, как они живут и умирают вместе со своим героем, как они страдают, если что-то не понимают, не «видят» в характере, если не могут полностью раствориться на сцене… Иван изо всех сил учился у таких мастеров. И искренне расстраивался, когда видел на экране «халтуру».

Телевизор он включал только, чтобы найти канал «Discovery» и отвлечься от реалий своей собственной жизни.

Сейчас, пощелкав пультом, он наткнулся на Fashion-TV и застрял на нем, куря одну сигарету за другой и глядя на мелькающие картинки. Раньше ему все это было неинтересно, а сейчас стало казаться, что уже одно появление в его жизни волшебной феи-Андреа сделало его причастным к этому миру haute couture.

Иван не понимал этот мир, и чем больше смотрел – тем сильнее не понимал. Кусок тряпки, завязанный на поясе, назвали «модной тенденцией сезона». Невразумительный мешок с прорезями для головы и рук считался «высокой модой». Вышагивающие девицы казались сестрами-близнецами – изможденные, с голенастыми ногами, руками, больше похожими на веточки, и жирафьими шеями. Эти модели шли, некрасиво ссутулившись, размахивая руками и цепляя тощими коленками друг за друга. Эти модели Ивану совсем не нравились. Они были неинтересными, плоскими, пустыми, как чистый лист бумаги – что на нем нарисуешь, то он и показывает. Андре же был ни на кого из них не похож. Сейчас Иван совершенно искренне так думал, совершенно забыв, как сам называл Андре «собачкой Дугласа».

Сон почему-то не шел. Иван пил чай, грыз орешки, в сотый раз проверил инстаграм Андре, посмотрел на их с Андре фотографию, набирающую популярность среди поклонников парня, перелистал фотографии, сделанные днем… в голове было пусто и как-то тоскливо. Было ощущение похмелья – как бы весело и здорово ни было накануне, наутро все равно тошно и болит голова. А у Ивана сейчас болело что-то вроде души. Зудело, скреблось червячком, заставляло сожалеть и раскаиваться.

Какой же я идиот, думал Иван. Я потащил его на какую-то ненужную ему вечеринку, где на него набросились, как шакалы. Я говорил весь день какую-то чепуху, обижался, как красна девица, изображал недотрогу… даже не поблагодарил как следует за данный мне шанс! Неблагодарная, глупая свинья! И после этого я предполагал, что Андре со мной захочется общаться? Да он во мне увидел только хлюпика, слабака и тупицу!

И тут звякнуло сообщение. «Андре», высветилось на дисплее. Иван сглотнул, выронил сигарету на коврик, чертыхнулся, суетливо поднял, затушил в пепельнице, выронил телефон, поднял телефон… руки дрожали.

Да что со мной, испугался Иван, я так не вел себя даже в пятнадцать лет, когда мне ответила взаимностью первая красавица школы! А сейчас мне двадцать восемь, и я начинаю ронять предметы от сообщения, посланного парнем?

«Спишь?»

Это одно слово почему-то наполнило душу таким головокружительным восторгом, что Иван даже подпрыгнул. Андре тоже не спит! И думает про него – иначе с чего бы ему писать сообщения?

«Нет. Не получается. А ты почему не спишь?».

Иван постарался ответить нейтрально, подавив желание тут же рассказать о том, что у него на душе и повиниться во всех грехах. Ответ показался ему до обидного деловым и сухим:

«Я думал о том, что будет завтра. Может, сходим в Эрмитаж?»

Иван посидел пару секунд с обиженным выражением лица, но тут же, вспомнив свои недавние раскаяния в глупом поведении и свинстве, взял себя в руки и ответил:

«Конечно, если ты хочешь».

«Но это мой максимум. На длинные дистанции я больше не ходок, колено болит».

«ОК. А что с твоим коленом?»

«Я упал на показе две недели назад, вывихнул»

«Почему же ты мне не сказал?»

«Зачем? Ты ничем не смог бы помочь»

«Да уж, я на редкость бесполезная личность». – Иван не сдержался и тут же себя за это осудил, но сообщение уже ушло. Ответ не приходил минуты три – Иван успел раскаяться в своей несдержанности и снова обругать себя истериком и идиотом. Но сообщение все же звякнуло.

«Упаднический дух в тебе силен! Как люди с такой внешностью могут иметь столько комплексов?»

«Внешность – это ерунда. Оболочка. На одной внешности далеко не уедешь»

«Ну, спасибо… ты такого высокого мнения о моей работе!»

Иван вскочил и забегал по комнате. Сегодня он ведет себя так, как не вел никогда в жизни. Он говорит глупости, делает глупости – и ухитряется обижать человека, на которого хотел произвести наилучшее впечатление. А вместо этого – ляпает, не подумав, глупые и пустые слова! Которые, разумеется, в глазах Андре переворачиваются ровно с ног на голову.

«Я не имел в виду твою работу! Знаешь, я никак не могу поймать нужную волну. Я говорю не то, делаю не то, и получается совсем не то, чего я хотел!»

Иван остановился, чтобы не начать расписывать все свои эмоции – и по поводу впечатления, которое он хотел бы производить, и по поводу сожаления о бездарно проведенном вечере… но Андре не любит слюнявых рефлексий. Андре – американец. Он не понимает творческих депрессий, метаний и переживаний…

Хотя… почему Иван отказывает ему в этом? Просто Андре не выставляет это напоказ. Держит глубоко внутри, как настоящий мужчина, не ведет себя, как нытик и хлюпик… Он, обладающий внешностью воздушной девушки, проявляет себя более мужчиной, чем Иван, со своими рельефными мышцами и щетиной.