— Вы сообщили об этом в Лондон?

— Да, и не только это. А теперь, ваше превосходительство, прошу простить меня. У меня едва хватит сил, чтобы подняться наверх.

— Я присмотрю за тем, чтобы вам это удалось и чтобы вы получили все необходимое. — Бэринг позвонил в колокольчик.

Тотчас же появился слуга.

— Проводите мистера Уэстли в его комнату, — распорядился посол, — и проследите, чтобы его не беспокоили, пока он сам не проснется.

Слуга поклонился и вместе с Лайлом вышел из комнаты.

Оставшись один, посол вздохнул. Именно этого он ожидал и боялся.

Все сведения, добытые Лайлом Уэстли, верны, однако неизвестно, что теперь следует делать.

При нормальном развитии событий он мог бы связаться с султаном, и сообща они бы решили, как помешать России перессорить всех на Балканах, что ей уже не раз удавалось. Но посол прекрасно понимал, в данный момент вся Османская империя забурлит. Народ доведен до нищеты двумя неурожайными годами, и через несколько месяцев неизбежен взрыв.

Русские, несомненно, попытаются извлечь из этого максимальную выгоду.

Британии предстояло охранять Суэцкий канал — ворота, ведущие в Индию.

Посол встал из-за стола и заходил по комнате взад и вперед. Ему хотелось обсудить все услышанное с Уэстли. Но тот находился в крайней степени переутомления из-за всего, что пришлось вынести, а значит, ему необходим отдых.

Лайл Уэстли успел стать легендарной личностью. Молодой человек, который мог бы всю жизнь вращаться в высшем обществе Лондона, умножил число служивших империи храбрецов. Он выслеживал врагов Британии, делал их уязвимыми. Но и сам ежедневно подвергался риску быть разоблаченным и уничтоженным.

Уэстли происходил из очень древнего и знатного рода. Его отец, шестой баронет, надеялся передать старшему сыну большое поместье в Хантингдоншире, а также сделать его владельцем отличных скаковых лошадей, которых он будет тренировать в Ньюмаркете.

Лайл, однако, завербовался в индийскую армию и постепенно стал одним из тех, кто увлекся «Зеленой игрой». Это была самая мощная и оригинальная из существовавших в то время секретных служб.

Затем он покинул армию, предложив свои услуги министерству иностранных дел, которое ухватилось за столь блестящую кандидатуру. Министерство остро нуждалось в тех, кто мог внести свой вклад в дело расширения империи, по возможности стараясь избегать войн. Крымская война стала настоящей катастрофой — она унесла множество человеческих жизней, обрекла больных и раненых на беспримерные страдания, о которых рассказала Флоренс Найтингейл.

А Россия, располагавшая самой непрофессиональной и недисциплинированной армией в мире, стала победительницей, возжелавшей расширить свою империю, и это было особенно опасно для султана.

В Индии русские отличались тем, что постоянно раздували вражду между Афганистаном и северо-западными границами страны. Теперь никто не сомневался: Россия положила глаз на Османскую империю.

Лайл Уэстли проспал двадцать четыре часа.

Он проснулся на следующий день после полудня и почувствовал себя отдохнувшим, способным логически рассуждать.

Несмотря на усталость, перед сном он вспомнил об одолженной одежде, которую надо было вернуть до того, как ее хватится владелец. Это дело было поручено личному слуге посла.

Поэтому, проснувшись, Лайл позвонил слуге, попросил приготовить ванну и первым делом поинтересовался:

— Вы доставили одежду куда следовало?

— Да, господин, — ответил слуга, — ее унесли поздно ночью и оставили в доме, который вы описали.

— Нашего человека кто-нибудь видел? С ним разговаривали? — продолжал расспрашивать Уэстли.

Слуга покачал головой.

— Он опытный человек, идет как тень — никто не замечает, не слышит.

Это было все, что хотел знать Лайл Уэстли.

Одеваясь, он вспомнил девушку, которая помогла ему. Она не только весьма разумна, но и необычайно красива.

Впрочем, Лайл Уэстли думал о ней не иначе как о чуде, явившемся ему, когда он был на волосок от гибели.

«Наверное, я должен послать ей цветы или подарок», — подумал он, застегивая сюртук.

Потом он рассудил, что это было бы очень опасно не только для него самого, но и для нее.

Да, русские упустили его, однако он был уверен, что те поднимут всех своих константинопольских осведомителей, и ему еще повезет, если в один прекрасный день, пребывая в одиночестве, он не растворится в воздухе.

Он спускался по лестнице, размышляя, что оставаться в Константинополе было бы глупо.

Надин не осмеливалась заглянуть в купальню целых два дня. Однако Нанк Осман должен был вот-вот вернуться, и она отправилась туда вместе с Рами.

Прежде всего ей бросилась в глаза красная феска. Рядом с ней возле купального халата висела стамбулина.

От радости девушке показалось, будто солнце сияет ярче, а птицы вокруг поют веселее.

Теперь не возникнет никаких вопросов о пропавшей одежде, а кроме того, ее возвращение означало, что беглец благополучно добрался до места назначения — вероятно, до британского посольства.

Надин не хуже Лайла Уэстли знала, что русские находятся повсюду.

«Он должен быть осторожен... очень, очень осторожен», — подумала девушка и вновь помолилась за него.

После обеда Надин повела Рами вниз, в спальню.

Внезапно послышался какой-то шум, и малышка выглянула за перила.

— Папа! Папа! — закричала она и помчалась по лестнице прямо в объятия отца.

Нанк Осман поднял дочку, поцеловал и крепко прижал к себе.

— Ты хорошо себя вела, пока меня не было? Ты скучала по мне? — засыпал он ее вопросами.

— Ты вернулся! Вернулся! — ликовала девочка. — А ты привез Рами подарок?

— Я привез тебе дюжину подарков, — ответил отец, — но прежде всего ты должна поздороваться с очень важным гостем, который почтил своим посещением мое скромное жилище.

В это время Надин спустилась с лестницы, подошла к Нанку Осману и увидела позади него человека — высокого, дородного, бородатого турка в неизменной красной феске. Девушке показалось, что она уже видела его прежде, и в следующее мгновение поняла, что это великий визирь, второй после султана человек в Турции.

Девушка застыла.

Должна ли она подойти к Нанку Осману, чтобы забрать Рами, или, напротив, подождать каких-то распоряжений?

Великий визирь бросил на нее взгляд и спросил хозяина дома по-турецки:

— Кто эта молодая девушка?

— Она француженка, — ответил Панк Осман, — ее зовут мадемуазель Ревон, она учит мою дочь языкам, начиная со своего родного.

Услышав, что говорят о ней, Надин сделала реверанс.

Великий визирь шагнул к ней и спросил:

— Вам нравится в Турции? Вы счастливы здесь?

— Очень счастлива, — улыбнулась Надин. — А моя ученица очень умна и сообразительна, точь-в-точь как ее отец.

Было очевидно, что Нанку Осману похвала пришлась по душе.

— Вы хорошо говорите по-турецки, мадемуазель, — заметил великий визирь.

— Благодарю вас, достопочтенный сэр, за добрые слова.

Надин не сомневалась, что великий визирь говорит правду. Турецким она владела в совершенстве — отец старался учить ее языкам тех стран, в которых им приходилось бывать.

Нанк Осман передал дочку Надин.

Рами закричала, что хочет быть с папой, но тот уже повел великого визиря в лучшую свою гостиную, обставленную резной позолоченной мебелью, с огромным хрустальным канделябром, свисающим с потолка.

Надин заметила, что, выходя из холла, великий визирь обернулся и посмотрел на нее с нескрываемым восхищением в темных глазах.

Девушка увела Рами наверх. Она думала о том, как ей сегодня повезло: Нанк Осман не рассердился на нее за то, что она появилась прежде, чем за ней послали, и что ребенок самовольно выбежал встречать его. Ни одна из его жен не позволила бы себе такое.

«Я не должна больше допускать этого», — решила Надин. Впрочем, она знала, что ее хозяин отличается терпимостью, к тому же сейчас он очень обрадован визитом великого визиря.

Нанк Осман был весьма амбициозным человеком и намеревался стать не только богаче, но и гораздо влиятельнее. Надин подозревала, что пределом его мечтаний был титул паши, что он подкупил множество министров и иных власть предержащих, дабы достичь своего нынешнего положения. Интересно, что он еще собирается импортировать из Европы? А может, нечто новое вывозить? В любом случае это принесло бы доход казначейству Турции.

А у казначейства, как и у всего остального в стране, дела шли очень плохо. Да и могло ли быть иначе, если султан не ведал никаких ограничений?

Только этим утром она услышала от слуги последние новости из королевского дворца:

— Султан играет с петухами и курами в великолепии золотых приемных залов, а придворные должны невозмутимо смотреть, как султан бегает за перепуганными птицами по всему дворцу. — И продолжал со смехом: — А когда он их поймает — знаете, что он делает?

— Не представляю, — ответила Надин.

— Он вешает им на шеи высшую награду Османской империи за храбрость! — захихикал слуга. — А дворцовые слуги должны следить, чтобы ни один петух или курица не появлялись без приказа!

Несомненно, султан был сумасшедшим, просто сумасшедшим!

Впрочем, глупо было бы комментировать услышанное, и потому Надин молчала.

От жен Нанка Османа она слышала, что у Абдула Азиза есть любимая рабыня, шестнадцатилетняя девушка с Кавказа по имени Мири Ханум. Султан проводит с ней каждую ночь и большую часть дня.

Понизив голос, мать Рами рассказывала:

— Султан дал Мири денег. Много, очень много денег!

Она назвала сумму, которая в пересчете равнялась миллиону фунтов.

Все это звучало неправдоподобно, однако доходившие из дворца слухи неизменно подтверждали это.

Придворные должны были опускаться на колени и целовать ноги владыки перед тем как обратиться к нему.

Дела правительственной канцелярии пришли в упадок, так как султан отказывался читать бумаги, написанные обычными чернилами. Он требовал, чтобы любой принесенный документ был написан чернилами красного цвета.

Надин понимала, что большая часть этих историй — всего лишь досужие вымыслы прислуги, но все же задумывалась над тем, что ждет их — и, конечно, ее в том числе — в будущем.

Раньше она чувствовала себя в Турции в безопасности, теперь же эта уверенность исчезла. Страну наводнили русские шпионы, и действовали они весьма успешно.

Не исключено, что ей придется уехать. Она в страхе подумала о том, что ей некуда податься, одной, без родителей. К тому же у нее не было денег. Она откладывала каждый грош, который платил ей Нанк Осман, однако он был слишком деловым человеком, чтобы проявлять великодушие. Надин знала, в глубине души он считает, что крыша над головой и стол — вполне достаточная плата за ее услуги. Каждый месяц он нехотя платил ей небольшую сумму в турецкой валюте, но было ясно — за пределами страны на эти деньги ничего не купишь.

Впрочем, сейчас у Надин не было времени на размышления.

Она играла с Рами, которая перестала слушаться, потому что хотела быть с отцом.

— Подарки дня Рами, — без конца повторяла она.

Девушка надеялась, что великий визирь не засидится долго, а после его ухода Нанк Осман захочет увидеть дочь.

Однако прошло целых два часа, прежде чем визирь наконец уехал.

Тогда Нанк Осман поднялся наверх с подарками, и Рами была в полном восторге. Она сидела на коленях у отца, открывая одну коробку за другой. Но вскоре устала, и Нанк Осман сказал:

— Ее надо уложить спать. Я буду здесь завтра целый день и уделю ей большую часть времени.

— Она будет просто счастлива, — ответила Надин. — Сегодня она очень устала, но завтра расскажет вам маленький стишок по-французски. Надеюсь, вам это понравится.

Нанк Осман улыбнулся.

— Я буду очень рад.

Он поцеловал дочь и встал.

— Вы очень понравились великому визирю, мадемуазель — вдруг сказан Нанк Осман. — Он считает, что я поступаю правильно, обучая дочь французскому в таком юном возрасте.

— Это самое лучшее время, — согласилась Надин. — Через несколько лет она будет говорить так же бегло, как любой французский ребенок. А потом мы с ней начнем учить итальянский или любой другой язык по вашему выбору.

Она действительно надеялась прожить здесь еще долго, хотя у нее уже появились некоторые сомнения на этот счет.

Когда Нанк Осман ушел, Надин вернулась в свою комнату.

Она использует немного личного времени дня чтения, прежде чем присоединится к другим женщинам дома.

Будучи необразованными, они не интересовались книгами и газетами, и Надин трудно было находить общие темы для разговора с ними. Их занимали только новые наряды и драгоценности, дабы ублажать своего господина и повелителя.