Джонет отвернулась и аккуратно, чтобы не опрокинуть, поставила свой бокал. В ее воображении возник ослепительный, сверкающий золотом образ Дианы. В глазах окружающих она была настоящей богиней, идеальным воплощением общепринятых представлений о красоте.

— О да, — сказала она тихо. — Им довольно было увидеть нас вместе, чтобы сразу понять, кого из двух выбрал бы любой мужчина.

Александр последовал ее примеру и тоже поставил бокал.

— Я не устаю удивляться, дорогая моя, как мало в тебе тщеславия.

— Откуда же ему взяться, если человек, которого я люблю, имеет такую любовницу, как Диана Хэмптон? Если он открыто живет с ней и весь двор говорит об этом? — Она заставила себя улыбнуться. — В сравнении с нею я, наверное, и впрямь похожу на мальчика.

Он протянул руку, дотронулся до ее волос, ласково заложил короткие локоны за ухо. Джонет закрыла глаза и затаила дыхание. Как она сможет прожить без этого?

— Что я должен сказать, чтобы заставить тебя признать правду? — прошептал Александр. — Ты стройная и тонкая, как свечка, Джонет, в тебе нет ни единого изъяна, а твоя кожа сияет чистым лунным светом. Звезды горят в твоих глазах, ради твоего поцелуя можно пойти на убийство. У тебя есть сила духа, которая меня восхищает, честность, которой можно позавидовать, Богом данные благородство и честь, за которую я отдал бы правую руку. Рядом с тобой я как бы вырастаю, становлюсь лучше, чем я есть на самом деле. И если за последние несколько недель мне удалось сделать что-то хорошее или правильное, знай: я сделал это ради тебя, моя дорогая.

Он остановился, и его губы тихонько приоткрылись в столь памятной для нее чувственной улыбке.

— Ты так прелестна, что у меня душа болит смотреть на тебя.

Если бы это сказал любой другой мужчина, Джонет, наверное, рассмеялась бы, но, выслушав Александра, она едва не заплакала.

— К-как мило и деликатно ты намекаешь на то, что я тощая и плоская, как щепка.

Улыбка стала шире, Александр сделал шаг навстречу к ней.

— Я встречал женщин плоских, как щепки, Джонет, но ты не из их числа. И ты знаешь, что я это знаю, — прошептал он, зарывшись лицом ей в волосы.

Его руки раздвинули полы атласного пеньюара, скользнули внутрь и обвились вокруг ее талии, а потом медленно, едва касаясь кожи, поползли вверх и обхватили снизу ладонями ее груди.

— Но, может быть, память меня подводит? Надо бы проверить… на всякий случай.

Джонет замерла. От его рук исходил жар, воспламенивший ее тело. Сердце бешено застучало, пульс зачастил, на нее накатила горячая волна любви и желания, удивительное, всепоглощающее чувство.

Он долго держал ее так, не двигаясь. Потом его руки поднялись к ее плечам, и пеньюар соскользнул на пол каскадом золотистого шелка. Александр безмолвно смотрел на Джонет, упиваясь ее красотой.

Опять ее охватил жар. Он шел откуда-то изнутри, это было мучительное, дразнящее ощущение близости любимого мужчины, смешанное с воспоминаниями о том, что связывало их в прошлом и чем они могли бы стать друг для друга. Да, это была пытка, нестерпимая пытка, и — судя по лицу Александра — он отлично это понимал.

— Ты прекрасна, милая, ты безупречно сложена, ты так хороша, что ни с кем, кроме тебя, я больше быть не могу, — сказал он тихо. — Признаюсь тебе в этом, как на исповеди, в ответ на вопрос, который ты никак не решишься задать, полагаясь на всеведение королевского двора.

Джонет улыбнулась. Значит, он не спит с Дианой.

Она заглянула ему в лицо, мечтая прислониться к нему и всем телом ощутить его объятия. Сама она еще даже не прикоснулась к нему, а ведь ей так этого хотелось, что противиться влечению стало невозможно, как невозможно перестать дышать.

И еще одно чувство росло и крепло в ней: чувство уверенности, обретенное в Стептоне и вновь утерянное здесь, при дворе. Разве можно было хоть в чем-то быть уверенной, наблюдая, как Александр улыбается блестящим светским дамам, видя его рядом с ослепительной, женственной, изысканной, прекрасной Дианой, вспоминая мельком увиденную, но навсегда врезавшуюся в память сцену в освещенной свечами спальне, беспрестанно воображая множество других, неотвязно преследующих ее сцен? Нет, она не могла поверить в то, что не поддавалось осмыслению и противоречило всем доводам рассудка. Поверить, что, вопреки всему, Александр Хэпберн влюблен в обыкновенную девушку со стрижеными волосами.

Подойдя к нему вплотную, Джонет принялась расстегивать пряжки на его кожаной куртке, пока решимость не покинула ее.

— Я слышала, французы считают женщин с маленькой грудью более страстными и ненасытными, чем остальные, что они обладают скрытыми достоинствами, надо только уметь их обнаружить. — Она подняла на него взгляд. — Может быть, вам стоит это выяснить, милорд?

Его глаза искрились смехом и были полны желания. Чудесное сочетание. Лучше не бывает.

— А что говорят французы о мужчинах? Ну, о тех, что умеют обнаруживать скрытые достоинства?

— Ну… говорят, что они мудрые… — тихонько ответила Джонет. — И что они безумно счастливы.

Захлебываясь от смеха, Александр притянул ее к себе. Массивные пряжки смяли ее нежную кожу, на нее попала влага с его все еще не просохшей куртки. Она потянулась губами к его губам, и они встретились в поцелуе, напомнившем ей все, что было раньше, и посулившем еще больше.

Он ее любит. Джонет твердила себе это с радостью, с таким облегчением, что у нее закружилась голова.

Александр подхватил ее на руки, опрокинул на постель и всем своим телом навалился сверху. Джонет ощущала на себе тяжесть его тела, и это было божественно — знать, как он разгорячен, возбужден… и все еще стеснен одеждой. Это было самое волнующее и упоительное чувство, какое ей когда-либо доводилось испытывать.

Она была совершенно обнажена, а он одет с ног до головы. И он сполна воспользовался своим преимуществом. Его руки были как будто повсюду одновременно, руки и губы. Он брал, что хотел, заставляя ее сходить с ума от наслаждения. Джонет отчаянно боролась с многочисленными застежками, стараясь сорвать с него одежду.

— Алекс, ради Бога, помоги мне!

Он засмеялся и сбросил куртку, начал было расстегивать камзол, но на полпути бросил и вновь принялся ее целовать, не в силах оторваться, сплетая пальцы в ее коротких волосах и всем телом прижимая к постели ее бедра.

Джонет сорвала с него камзол и, безжалостно отрывая кружева, кое-как стянула с него через голову рубашку. Вот что она хотела: ощутить всем телом обнаженное тело Александра, игру его мощных мускулов, приятное скольжение кожи по его коже. И весь этот пир чувств и плоти только для нее. Ради нее одной.

— Джонет… о Господи, как ты прекрасна!

Она застонала, когда его губы нашли ее грудь, а вся боль и дрожь ожидания переместились ниже и сосредоточились в самом центре ее естества. Джонет лихорадочно нащупала пояс его панталон и сумела стянуть их ниже бедер.

— Алекс, — проговорила она, задыхаясь от смеха и страсти, — о, Алекс, тебе придется остановиться. Хоть на минутку. Я… я же не могу снять с тебя сапоги. — Она попыталась оттолкнуть его. — Мы же не можем…

— Черта с два мы не можем, милая!

Александр вновь повалил ее на постель, крепко держа обеими руками и вынуждая сдаться. Ни на какие проволочки времени уже не осталось. Он устроился поудобнее, примерился и с легкостью проник своей упругой, твердой плотью в ее бархатистую, податливую, переполненную томлением плоть. Затаив дыхание от восторга, она отметила про себя, какой он большой и сильный.

Он проник глубоко, заполняя собой пустоту и утоляя боль. Джонет со стоном выгнулась дугой ему навстречу, пустилась в скачку вместе со своим наездником, все убыстряя движение в неистовом порыве, пока окружающий мир не завертелся каруселью перед глазами, превратившись в неясное размытое пятно. Все свелось к одному-единственному всепоглощающему стремлению, и оно разрешилось ослепительной вспышкой, последним взрывом чувственного наслаждения.

Завершение…

Она откинулась на подушки и перевела дух, стараясь хоть немного оправиться от смятения. Впервые Александр овладел ею так стремительно и быстро, так… отчаянно. В темноте было хорошо слышно его неровное дыхание, а его сердце колотилось как будто в ее собственной груди.

Джонет обняла его обеими руками и крепко сжала, потом принялась ласкать гладкую кожу на его плечах, наслаждаясь ощущением мощи, исходившей от перекатывающихся под ней мускулов. Она могла бы заниматься этим бесконечно, и ей все равно было бы мало. Даже сейчас, когда он все еще обладал ею.

Александр вздохнул и потерся щекой об ее грудь.

— Они были правы, милая. Все верно.

— Кто? О чем ты?

— О французах, — пояснил он. — Они были правы. Я… безумно счастлив. Вот если б только не эти проклятые штаны! Они меня стреножили!

Джонет засмеялась, и ее веселость передалась Александру. Она с хохотом стащила с него сапоги, панталоны и чулки. В свете свечи он поймал ее взгляд и вдруг сделался серьезным.

— Я люблю тебя, Джонет, как никогда никого не любил. Я хочу, чтобы ты это знала, хотя и не собирался говорить об этом сегодня, не думал, что мы будем… заниматься этим.

Он улыбнулся, но она видела, что это была вымученная улыбка.

— Я все убеждал себя, что пришел только объясниться. Но стоило мне тебя увидеть, прикоснуться к тебе, как я обнаружил, что… ну, в общем… — он криво усмехнулся, — вряд ли можно употребить подходящее слово в приличном обществе.

Джонет закусила губу, изо всех сил пытаясь удержаться от нового приступа смеха.

Александр протянул руку и привлек ее к себе, поцеловал плечо и грудь.

— Джонет, любовь моя… что я буду без тебя делать?

Она обвилась вокруг него, как плющ, прижимаясь к нему всем телом.

— Ну, если ты думаешь, что после всего этого я тебя отпущу, Алекс, ты глубоко…

Ей пришлось замолчать, потому что он нашел ее губы, подхватил ее обеими руками и уложил на спину.

— Я хочу еще раз убедиться, — прошептал Александр, — в том, что французы правы.

* * *

— Прах меня побери, уже утро!

Джонет открыла глаза и сонно огляделась. Мягкий утренний свет заливал комнату. Александр уже успел подняться и сейчас поспешно натягивал чулки.

— Черт возьми, в замке уже все проснулись! Теперь мне разве что чудом удастся выбраться отсюда незамеченным.

Он накинул на плечи рубашку, тщетно на ощупь отыскивая оторванный воротничок.

— Надо поскорее переодеться. У меня назначена встреча с королем… — он бросил взгляд на окно, вновь выругался и, оставив в покое рубашку, натянул панталоны, — меньше чем через полчаса.

Джонет села в постели, стряхивая с себя остатки сна. Как и Александр, она вовсе не собиралась спать. Они так и не поговорили. Всякий раз, стоило ей начать разговор, Александр поцелуями вынуждал ее замолчать, обещая, что они поговорят позже. А теперь на «позже» времени уже не оставалось.

— Алекс, ты не можешь сейчас уйти. Ты признался мне в любви, полночи доказывал, как ты меня любишь, а теперь собираешься уехать и жениться на другой!

Он уже успел надеть камзол и теперь затягивал шнуровку на чулках.

— Женитьба не имеет ничего общего с любовью, Джонет. Во всяком случае, у нас с тобой. Мы принадлежим к разным мирам, и твой драгоценный Роберт не позволит тебе даже близко подойти к тому, в котором живу я. Я это знаю, и ты тоже знаешь. Так к чему все эти споры?

Покончив с чулками, он взялся за сапоги. Джонет почувствовала, как ее охватывают растерянность и страх. Александр и вправду намерен уйти!

— Нам не требуется его разрешение. Я уеду с тобой. Хоть сейчас, если хочешь. Ему придется смириться с нашим браком.

Ее слова заставили его остановиться.

— А ты понимаешь, что это будет означать?

— Да.

Джонет спокойно выдержала его взгляд, сама поражаясь тому, как выговариваются у нее эти слова.

— Да, — повторила она еще более решительно. — Возможно, он меня никогда не простит.

— Можешь не сомневаться, Джонет, он никогда тебя не простит. Никогда! Ты будешь отрезана от дома, от семьи, от друзей. Твое имя будет погублено. В глазах всего общества ты станешь отверженной. Женой предателя.

Александр опустил глаза и стал натягивать второй сапог.

— Я сказал, что мы принадлежим к разным мирам, Джонет. Богом клянусь, я не стану тащить тебя туда, где обитаю я! Тебе не понравится жить в сточной канаве, милая. Даже вместе со мной.

— Не смей так говорить!

Он выпрямился и холодно посмотрел на нее.

— А почему нет? Насколько я припоминаю, это твои собственные слова.

— Алекс, не надо.